— Тридцать первый! — терпеливо взывала оператор Тарнасова. — Тридцать первый, ответьте диспетчеру!
Нет, глухо.
— Двадцать восьмой маршрут!
— Двадцать восьмой, вас слышу, диспетчер…
Этот следом идет, его первым делом предупредить.
— Двадцать восьмой, соблюдайте осторожность. Впереди — больной состав. Следуйте с осторожностью.
— Понятно, впереди — больной…
— «Площадь Свободы», «Парковая», «Новоселки», Задержите поезда на станциях по первому пути. «Парковая», повторите!
— Задержать поезда на станции, первый путь. Дежурная Озерова.
— Верно, Озерова.
На станции люди просто сидят в вагонах. Ну, неприятно—задержка, особо все же не нервничают, все видать, хочешь — выйди. А на перегоне, чуть состав стал, пассажиры вдруг чувствуют: тяжелая земля сверху, с боков земля и кругом, вроде они закрыты, отрезаны, почти замурованы, — так вдруг чувствуют. Все им было легко, светло, быстро. И вдруг — стоп. Не выдерживают контраста, поэтому реагируют остро, острее, чем надо бы и хотелось от взрослых людей, могут порой и стекла выбить в салоне, устроить панику ни с чего…
Ну, и душно бывает, пока стоят, что правда, то правда. Сердечникам иной раз и сердце прихватит, летом — особенно. Да когда вентшахты через одну еще на ремонте…
— «Новоселки», шестнадцатый сейчас подойдет по второму пути. Отдаем пока что в депо. Блок-депо, примите шестнадцатый.
— Понятно, диспетчер! На какую канаву?
— Канава? Любая свободная…
— Тридцать первый! — терпеливо взывала Нина. — Машинист Тулыгин, ответьте диспетчеру!
14.43
Справа возник и пронесся в окнах автоматический сорок девятый. Зеленый.
Состав машиниста Комарова — тридцать первый маршрут — плавно вписался в кривую, вышел с хорошей скоростью и летел теперь дальше по перегону, приближаясь к станции «Триумфальная». Но еще порядочно…
Мужчина с желтым портфелем теперь молчал, прислонился к металлической стойке у двери, просто глядел в темноту, летящую рядом.
— Вы бы сели, — посоветовал дед Филипп.
— Ничего, постою, — обреченно сказал мужчина. — Теперь уже все равно…
— Зубы выбьет при экстренном торможении, сразу будет не все равно. И лекцию свою не прочтете.
— Вы-то откуда все знаете? — сказал мужчина беззлобно.
Но послушался, присел на сиденье с краю.
— А я все знаю, милок, — сказал дед Филипп, покашливая почти что весело, чувствуя себя — вопреки моменту — молодым и свежим, будто что-то вдруг вернулось к нему, забытое: нужность, что ли, своя — себе, людям, этим женщинам, которые тревожно молчали сейчас в салоне, девочке в белой пуховой шапке, громко ревевшей сейчас у мамы в руках, ушастому мальчику с черепахой, хрупкой и седой женщине рядом с ним, которая контрабандой везла черного песика в черной кошелке. И в глазах ее была мягкость и сила, несовместимая с ее хрупкостью. Чем-то эта женщина напоминала сейчас деду Филиппу Физу Сергеевну…
— Всем тоже советую, — сказал почти весело. — Сами держитесь покрепче и ребятишек держите. Может крепко на торможении рвануть.
Послушно вцепились в сиденья, тут ведь тон — главное. Дед Филипп перешел напротив. Спросил тихо, покашливая:
— Чего он сказал-то?
Ольга Сидоровна поняла сразу.
— Сам ничего не знает…
— Метровский?
— В метро работает. Зять…
— У меня вся семья в метро, — сказал с удовольствием. — Зять машинист, сегодня на выходном…
Резко рвануло, как подножку дали составу. Стекла дрогнули. Ольга Сидоровна навалилась боком на деда Филиппа. Антона, хоть как держался, вовсе кинуло на пол. Но вскочил сразу. Кто-то впереди вскрикнул.
Колеса еще шуршали. Тише. Тише.
Тоннель будто дернулся за окном. И стал.
— Все целые? — спросил дед Филипп у всех. Тонкий голос, его прозвучал в немой, оглушающей тишине неожиданно громко, как крик.
— Вроде целы… — откликнулся кто-то.
— Это главное, — сказал дед Филипп серьезно. — Постоим маленько. Отдышимся. И опять поедем, глядишь.
Девочка в белой пуховой шапке вдруг засмеялась.
14.43
За спиной диспетчера Комаровой стоял уже главный инженер Службы движения Кураев, неизвестно откуда взявшись, механик Связи стоял, заместитель начальника метрополитена по Тяге. Она их не видела, хоть сознавала, что рядом. Сейчас неважно, кто тут стоит. Телефоны звонили без перерыва, машинисты кричали с трассы,
— Диспетчер, я девятнадцатый. Стою на перегоне «Парковая» — «Площадь Свободы». Можно следовать дальше?
— Следуйте только под разрешающий.
— У меня сейчас смена на «Триумфальной»…
— Девятнадцатый, поняли? Только под разрешающий!
— Тридцать первый, Тулыгин, ответьте диспетчеру!
— Вспомогательный назначать придется, — сказал кто-то сзади.
— Хорошо, если не восстановительную бригаду…
Вспомогательным — по приказу диспетчера — может стать поезд, идущий первым вслед за больным составом. Его дело — выяснить ситуацию, произвести сцепку, вывести оба состава на ближайшую станцию. Если это возможно. Когда нельзя вывести — человек под колесами или состав потерял подвижность по причинам техническим, не устранимым на перегоне, — вызывают восстановительную бригаду, которая всегда в депо наготове. Но это уж такой сбой, что лучше не думать…
Все глядели сейчас на пульт, на участок перед станцией «Триумфальная», где горел красным полуавтоматический светофор Тр-53. Должен же тридцать первый тут появиться, если не встанет раньше на перегоне, там, где не видно: всего перегона на пульте нет, только крупные станции поместились и к ним — подходы.
Диспетчер Второго Круга Инна Кураева сунулась было в дверь:
— Как у вас тут? Помощи не надо?
— Не знаешь — не спрашивай! — рявкнул Кураев, не обернувшись.
Инна исчезла без звука.
В соседней комнате оператор Четвертого Круга — так повелось, что она это делает, — обзванивала сейчас по списку всех, кого нужно тотчас поставить в известность о Случае. Начальника метрополитена. Главного ревизора. Начальника Службы подвижного состава Долгополова как раз не было, пометила — «нет на месте». Длинный список, бывает и пятнадцать фамилий. За быстроту и точность доклада диспетчер, у которого сбой на трассе, отвечает потом особо, чтобы не пропустить никого…
— «Площадь Свободы», «Парковая»! Придержите поезда по второму пути.
— Понятно, диспетчер…
— «Новоселки», диспетчер! Пятнадцатый на обороте.
— Задержите на обороте, «Новоселки»!
Все глядели на пульт, не мигая.
Красный пунктир, дрогнув, вынырнул перед Тр-53…
— Показался, — охнула Нина.
Пунктир будто набух горячим и красным. Вытянулся на пульте. Подползал теперь к красному Тр-53. Поравнялся с Тр-53. Чуть дальше прополз, горячо пульсируя.
Звонок уже надрывался на пульте: проезд запрещающего. Остановился…
— Тридцать первый! — взывала Нина. — Тридцать первый, ответьте!
Сняла трубку местного телефона.
— Машинист-инструктор Силаньев. Выхожу с «Триумфальной» по первому пути навстречу больному. Со мной — резервный машинист Дьяконов, дорожный мастер Брянчик и ревизор по Тяге.
— Понятно, Силаньев.
Не положив еще трубку, повторила для Ксаны вслух:
— Силаньев выходит навстречу…
— Не надо, — сказала Ксана, — там двадцать восьмой уже близко, сейчас вспомогательным его назначать, быстрее выведет, чем дойдут. — Перехватила трубку, чтоб объяснить Силаньеву.
Но Силаньев еще считал, что по-прежнему говорит с Тарнасовой.
— Да, еще! Слышу, Тулыгина все кричишь. А на тридцать первом сейчас Комаров, Павел Федорович…
— Как — Комаров? — дрогнул голос диспетчера.
Силаньев сразу узнал. Охнул в трубку.
— Ты, Ксана? Вот идиот! Павел заместо Тулыгина…
— Чего, чего? — сзади сказал Кураев. — Кто на поезде?
— Диспетчер, я двадцать восьмой. Вижу больной состав…
— Выясните обстановку, после сцепки доложите, — сказала Ксана невнятно.
