Затем они, сходясь со всех концов Большой и Малой Азии, в тайных местах составляли общие манускрипты, иногда, пересекая границу, деля их на части и зашивая себе под кожу. В настоящее время большая часть из них безвозвратно утеряна, ни одной цельной версии в мире нет.
В России “Книга...” не переводилась. В частности, там есть такая фраза – "Дождь проницает скрытое, но обходит стороной открытое. Откройте же тайное и скрытое, чтобы не промочить его!.."
В "Комментариях на "Хроники и анналы "Книги Сумерек" на тысяча триста восемьдесят четвертой странице существует такая запись:
"В мирный год Великого Благоденствия правления незабвенной императрицы Ци Си в город Ень Ань пришла девушка двадцати пяти лет. Была она стройной, босой, простоволосой и неземной красоты. Девушка та поселилась прямо возле Шёлкового рынка и сразу же занялась своим ремеслом. Не отказывая никому по возрасту, образованию или общественному положению, она за короткий срок снискала в этом городе небывалую популярность. Плату за свои услуги она брала соразмерно доходам своих почитателей, и через некоторое время в городе не было почти ни одного мужчины, который бы не побывал у неё в гостях. После проведённого с ней времени независимо от его длительности каждый из её гостей навсегда становился ревностным поклонником учения Будды Шакьямуни, у некоторых из них даже были случаи постижения непостижимого. Прожив так год или два, она вдруг внезапно, за один день, умерла и хоронить её собрался весь город. По указу еньаньского лао-баня тело её было перевезено и погребено на отдалённом кладбище для безродных. Ровно через двадцать лет после вышеуказанных событий через Ень Ань проходил странствующий монах, которому один из мирян-благодетелей рассказал эту историю. Монах внимательно выслушал, а потом настоятельно попросил проводить его на сохранившуюся могилу. По прибытии на место он погрузился в глубокую медитацию. Выйдя из неё, он попросил провести эксгумацию тела. Из уважения к Учителю монаха тело было вынуто из могилы и гроба. Прекрасно сохранившиеся кости девушки были не такими, как у обычных людей, а золотистого цвета и все как бы соединённые между собой наподобие цепей. По объяснению монаха, это было воплощение самой бодхисаттвы Гуань Инь, таким образом спасавшей мужчин того города. Через год на месте её захоронения была воздвигнута Пагода, сохранившаяся по сей день. Во время воздвижения Пагоды находившиеся на полке в монастыре великие сутры трижды испустили яркий радостный свет."
"Бодхисаттва Гуань Инь, являясь одной из восьми великих Бодхисаттв, и, по писаниям, вообще – древним Буддой, может – всё. Когда-то она спасла, приняв облик белого коня с острова демонов, самого Будду Шакьямуни... Обязательно надо постараться найти её, чтобы получить от неё посвящение, пусть таким способом, – как вспышка сверкнуло у меня в воспалённом от постоянного чтения мозгу. – Потом я себе этого никогда не прощу".
Я почти зашёлся в истерике книгочея.
Отрегулировав дыхание и представив перед собой в пространстве ярко-белый знак "А", исток Вселенной, – чтобы моментально прийти в себя, я, откинув волосы назад на лоб, резко захлопнул книгу. Пробивший меня пот был холодным. Он крупными каплями тёк по шее и подбородку. Я снял с себя всю одежду – Истина не нуждается в оболочке – вплоть до носков, подошёл к одиноко приткнувшемуся в изголовье кровати маленькому столику, открыл потрёпанный во многочисленных поездках свой боевой китайский лэптоп – недорогой компьютер "Hasee", – нажал клавишу и вошёл. Кругом был Куньмин, город Вечной весны, всегда двадцать два. Тёплое и неяркое зимнее солнце скромно освещало пустынные кривые горные улочки, сидящих на них, не похожих на жителей остальных многочисленных китайских провинций, продающих цветы и фрукты тёмнокожих людей и мою одинокую комнату в дешёвом караван-сарае для местных.
В углу стоял обшарпанный синий термос с кипятком – эх-ма, дешёва посуда! – пустые бутылки из-под выпитого – кем-то, не мной, – пива и топящаяся натуральным углем китайская печка-буржуйка, под неодобрительное оханье и аханье всё же поставленная здесь персоналом этого даже не-назови-отеля по моим просьбам. Здесь я был один и ждал команды из Москвы – на закупку огромной партии гигантских кремовых чайных роз, росших только в местных, скалистых, как морщинистое лицо долгожителей на Северном Кавказе у меня на родине, горах. Лучше были только в Колумбии... На стене висел старый ободранный плакат с держащим нунчаки кумиром моего детства полуголым Брюсом Ли. Компьютер взял темп, рунет засверкал, как нарисованное радугой иллюзорное тело, я пошёл в ванную комнату, по китайской привычке (китайцы традиционно не умываются утром, а вытирают мокрым полотенцем лицо) намочил полотенце, вытер себе тело, вставил в раковину затычку, прополоскал, отжал ещё раз, вытер лицо, достал из-за голенища казака всегда находившийся там немецкий складной охотничий нож – "много званых, но мало избранных", – золинген; вернулся, нарезал крохотными дольками вчера вечером купленные огненные драконьи плоды и стал читать. В браузере было вот что:
"Известный основатели школы Тилопа (конец Х – начало ХI в.в.) тоже среди своих учителей называл женщин. Всю духовную жизнь Тилопы на раннем этапе направляла женщина, которая обратила его в буддизм и выбрала для него Гуру, а под конец сама дала ему посвящение в учение Тантру. Она следила за духовным развитием Тилопы и дальше. Когда она поняла, что он созрел для полного просветления, то послала его в один город в Бенгалии, чтобы он нашёл женщину по имени Барима. Барима была бодхисаттва, и, дабы освобождать живых существ, вела жизнь куртизанки. Весь город был насыщен её присутствием и давал наилучшее окружение для заключительного этапа пути к просветлению Тилопы, который занимался тем, что днём работал дробильщиком кунжута, а ночью – её слугой".
Нет, надо ехать. Идти. Бежать. Искать. Кланяться в ноги. Просить. Умолять. Ждать – нельзя, промедление – смерти подобно. Звонка из Москвы нет всё равно. А среди уличных женщин – тут, в Куньмине! – может быть... святая. Ждать нельзя, ни в коем случае, тут сидеть. Надо искать! Встречу – буду её слугой. Как Тилопа великий – навеки. Мыть ноги, на спине носить. Обегу, как на Кавказе говорят, три раза гору Сумеру. А она научит меня призрачным клятвам. И – медитировать. Входить сознанием – в инстинкт. Смеётесь? Тот самый Тилопа, когда в один город входил, усталый и голодный, шёл и думал: "Вот я полностью разбил различающее сознание... полностью разбил различающее сознание...", а один оборванный уличный мальчишка у крепостных ворот, словно прочитав его мысли, внезапно подошёл к нему и говорит: "А вот съешь этот нож!! А?!" И нож ему протянул свой, перочинный. Тот взял, и со словами "Вайдурья!!" – ни секунды не колеблясь! – откусил и проглотил это острое, как бритва, лезвие. Которое, подобно топлёному маслу, моментально вошло через гортань – в нутро, не оставив следа. Люди тогда подумали – в город пришёл дьявол. У дьявола и бога первооснова ведь одна.
Дочитав, я оделся, как всегда стоя – так учили когда-то в войсках, – надел тапочки, прямо на босу ногу, без носка – если что – босой ногой чувствовать противника, – прищурился, одновременно, как всегда храбро и цинично – мания величия, смешанная с комплексом неполноценности, – накинул и тщательно застегнул подаренный мне когда-то отцом старый красный кафтан, задом наперёд нахлобучил бейсболку с надписью "NY" и, как мяч тай-цзи, кубарем слетел с шестого этажа на улицу, не используя выполненный в старомодном колониальном французском стиле, а потом вовремя национализированный компартией, большой гостиничный лифт. Этот лифт, пожалуй, был единственным, что напоминало о былом и великом состоянии этого теперь уже полностью убитого караван-сарая, в котором жила только беспечная иностранная молодёжь, да такие путешественники, как ваш покорный слуга. "Годы проходят, и, как говорится, – сик транзит глория мунди..." Кто это? Левитанский?
