Истинная, реальная любовь, выражение взаимной и равной любви может существовать лишь между равными. Любовь высшего к нисшему, есть гнет, подавление, презрение, эгоизм, гордость, тщеславие, торжествующее в чувстве величия, основанного на унижении другого, любовь нисшего к высшему это — унижение, страхи и надежды раба, ждущего от своего господина то счастья, то несчастья.

Таков характер так называемой любви Бога к людям и людей к Богу. Это — деспотизм одного и рабство других.

Что же означают эти слова; любить людей и делать им добро из любви к Богу? Это значит обращаться с ними, как Бог этого хочет. А как хочет он чтобы с ними обращались? Как с рабами.

Бог, по природе своей, вынужден обращаться с ними следующим образом. Будучи сам абсолютным Господином, он вынужден рассматривать их, как совершенных рабов. Рассматривая их, как таковых, он не может не обращаться с ними, как с таковыми. Чтобы освободить их, есть лишь одно средство: это самоотречение, самоуничтожение, исчезновение. Но это было бы уже слишком много требовать от его всемогущества. Он еще может, чтобы примирить странную любовь, которую он чувствует к людям, со своей справедливостью, не менее своеобразною, принести в жертву своего единственного сына, как нам рассказывает Евангелие; но отречься, покончить самоубийством из любви, к людям, этого он не сделает никогда, — по крайней мере, если не будет вынужден к этому научной критикой. Пока доверчивая фантазия людей позволит ему существовать, он всегда будет абсолютным властителем над рабами. Следовательно, очевидно, что обращаться с людьми по-божески может означать лишь обращение с ними, как с рабами.

Любовь людей „по-божески" это — любовь их рабства. Я, Божьей милостью бессмертный и целостный индивид, чувствующий себя свободным именно потому, что я раб Бога, я не нуждаюсь ни в каком человеке, чтобы сделать более полными мое счастье и мое материальное и моральное существование, но я сохраняю мои отношения с ними, чтобы повиноваться Богу, и любя из любви к Богу, обращаясь с ними по-божески, я хочу, чтобы они были рабы Бога, какия сам. Следовательно, если всевышнему Господину угодно избрать меня; чтобы осуществлять на земле его святую волю на земле, я сумею заставить их быть рабами. Таков истинный характер того, что искренние и серьезные обожатели Бога называют своей любовью к людям. Это не освобождение их, это — их порабощение для вящшей славы Бога. И таким то образом божественный авторитет превращается в авторитет человеческий, и Церковь создает Государство.

Согласно теории, все люди должны служить Богу именно таким образом но, как известно, много званных, но мало избранных. И к тому же, если бы все равно были способны выполнить это, то-есть если бы все пришли к той же ступени интеллектуального и морального равенства, святости и свободы в Боге, это самое служение сделалось бы ненужным. Если это необходимо, так лишь потому, что огромное большинство человеческих индивидов не дошло до такой степени; отсюда следует, что эту массу, еще невежественную и грубую, следует любить и обращаться с ней по-божески, то-есть, она должна быть управляема и порабощаема меньшинством святых, которых тем или иным способом Бог никогда не преминет сам выбрать и поставить в привиллегированное положение, которое позволит им выполнить этот долг[80].

Сакраментальная формула при управлении народных масс для их собственного блага, разумеется, для спасения их душ, если не тел, которою пользуются как святые, так и благородные в теократических и аристократических государствах, а также интеллигенты и богачи в государствах доктринерских, либеральных и даже республиканских и основанных на всеобщем избирательном праве, — одна и та же: „Все для народа, ничего при посредстве народа". Она означает, что люди святые, благородные или привиллегированные, как в отношении научно-развитого интеллекта, так и в смысле богатства, ближе к идеалу или к Богу, как выражаются одни, или к справедливости и истинной свободе, как выражаются другие, гораздо ближе, чем народные массы, и потому имеют священную миссию руководить ими. Жертвуя своими собственными интересами и пренебрегая своими собственными делами, они должны посвятить себя счастью меньшого брата, народа.

Принадлежность к правительству не есть удовольствие, но тяжкий долг, — выполняя его, не ищут удовлетворения честолюбия, тщеславия или личной корысти, но лишь возможности посвятить себя общему благу. Поэтому то, без сомнения, так незначительно всегда число соискателей оффициальных должностей, и короли и министры, крупные и мелкие чиновники, принимают власть лишь, скрепя сердце.

Таковы, следовательно, в обществе, построенном согласно теории метафизиков, два различных и даже противоположных рода отношений, могущих существовать между индивидами. Во первых — эксплоатация, во вторых — управление. Если правда, что управлять значит посвящать себя благу тех, кем управляют, то этот второй род отношений находился, действительно, в полном противоречии с первым, с эксплоатацией. Но разберемся в этом хорошенько. Согласно идеалистической — как теологической, так и метафизической теории, эти слова: благо масс не могут означать ни их земного благополучия, ни их преходящего счастья. Что значат какие нибудь десятки лет земной жизни в сравнении с вечностью! Следовательно, нужно управлять массами не в виду этого грубого счастья, которое дают нам материальные блага на земле, но в виду их вечного спасения. Материальные лишения и страдания могут быть даже рассматриваемы, как недостаток воспитания, раз доказано, что обилие телесных наслаждений убивает бессмертную душу. Но тогда противоречие исчезает: эксплоатировать и управлять означает одно и то-же, одно дополняет другое, служа ему в конце концов и средством и целью.

Эксплоатация и Управление, — два неотделимых друг от друга выражения того, что называется политикой, причем первая дает способы управлять и образует необходимую основу равно как и цель всякого управления, которое в свою очередь гарантирует и легализирует возможность эксплоатировать. С начала истории они составляют,собственно говоря, реальную жизнь Государств: теократических, монархических, аристократических и даже демократических. Раньше, вплоть до великой революции конца XVIII века их тесная связь маскировалась религиозными лойяльными и рыцарскими фикциями; но с тех пор, как грубая рука буржуазии разодрала все довольно, впрочем, прозрачные покровы, с тех пор, как ее революционный вихрь рассеял все ее пустые фантазии, за коими Церковь, Государство, теократия, монархия и аристократия могли так долго и спокойно выполнять все свои исторические безстыдства; с тех пор, как буржуазия, наскучившая быть наковальней, сделалась в свою очередь молотом, с тех пор, одним словом, как она воздвигла современное Государство, эта роковая связь сделалась для всех раскрытой и даже неопровергаемой истиной.

Эксплоатация это — видимое тело, а правительство это — душа буржуазного режима. И как мы только, что видели, и то и другое в этой столь тесной связи является, как с теоретической, так и с практической точки зрения, необходимым и верным выражением метафизического идеализма, неизбежным следствием той буржуазной доктрины, которая ищет свободу и нравственность индивидов вне общественной солидарности. Эта доктрина приводит к эксплоататорскому управлению небольшого количества счастливцев или избранников и к эксплоатируемому рабству масс и — для всех — к отрицанию всякой нравственности и всякой свободы.

После того, как я показал, как идеализм, исходя из нелепых идей Бога, бессмертия душ, первоначальной свободы индивидов и их нравственности, независимых от общества, приводит роковым образом к освящению рабства и безнравственности, я должен показать теперь, как реальная наука, то есть материализм и социализм, — это второе выражение, впрочем, есть лишь правильное и полное развитие первого, — должна точно также необходимо придти к установлению самой широкой свободы индивидов и человеческой нравственности именно потому, что она приняла за исходную точку материальную природу и естественное и первобытное рабство людей и потому, что она тем самым обязывает себя искать освобождения людей не вне, но в самых недрах общества, не вопреки ему, но через него.