А.Крупинин: Он был человеком с хорошим чувством юмора?

Н.П.Аверинцева: Да, с очень хорошим чувством юмора. Чтобы иметь понятие о его чувстве юмора, лучше всего прочитать его статью о юморе Вячеслава Иванова, потому что их представления о юморе в значительной степени совпадали. Он не любил громкого смеха и говорил, что у него голова болит, когда долго и громко смеется. Он любил тихий юмор, основанный на игре слов. Мы оба любили кошек, и у нас были в употреблении разные словечки, связанные с кошками. Например, по-древнегречески кот – «айлурос», в новогреческом произношении – «елурус», по-русски будет «елур». Был еретический патриарх Тимофей Елур, его прозвали котом. У нас были слова: елуроморфный, елуролепный, елурология, елурософия и так далее. Это один из примеров.

А.Буров: Я вспоминаю, у Сергея Сергеевича было такое характерное выражение: «Нарушать общественные неприличия».

А.Крупинин: Расскажите, как относился Сергей Сергеевич к Петербургу? Бывал ли он здесь?

Н.П.Аверинцева: Очень любил. Первый раз он был здесь, когда в 12 или 14 лет его привезли на консультацию к хирургу. У него не было детского паралича и полиомиелита, о чем иногда пишут, но у него было врожденное искривление позвоночника, из-за чего одна нога была короче другой. Ему предложили операцию, нужно было сделать что-то не очень существенное, но на позвоночнике. Поэтому, во-первых, если операция прошла бы неудачно, он остался бы неподвижным. Кроме того, даже в случае успешной операции, требовался очень длительный реабилитационный период, что в те времена было трудно. И после размышления родители и он сам от операции отказались. На консультацию он ездил в сопровождении друга своих родителей. Петербург ему очень понравился после Москвы. Он плакал, уезжая отсюда, потому что возвращался из стройного и гармоничного Петербурга в московский хаос.

А.Крупинин: То есть это было связано с его любовью к классицизму. Известны его знаменитые лекции, которые он здесь читал.

Н.П.Аверинцева: Лекции устраивала Наталья Юрьевна Сахарова, она тогда возглавляла отделение повышения квалификации при педагогическом институте. Она приглашала его каждый год в течение нескольких лет. Я знаю, что на эти лекции ходили многие студенты Духовных академии и семинарии.

А.Крупинин: Да, отец Ианнуарий рассказывал об этом.

Н.П.Аверинцева: Он с большим удовольствием ездил сюда и с чрезвычайным удовольствием читал эти лекции.

А.Крупинин: Это было связано еще с тем, что в Москве ему не давали читать эти лекции. То есть атмосфера в Петербурге была более свободная в то время?

Н.П.Аверинцева: Я не думаю, что она когда-нибудь была более свободная, но была такая ниша. Как сказала одна немка, часто бывающая в России: «У вас везде стена, но в стене всегда есть дырка». Тут нашлась такая дырка.

А.Крупинин: С 1994 году Вы и Сергей Сергеевич жили за границей.

Н.П.Аверинцева: С конца 1994 года мы жили в Вене, но он сохранил за собой обязанности в Институте мировой культуры при университете. Лекции он регулярно читать не мог, но он писал что-то для этого института. Кроме того, поскольку в Вене семестр начинается с 1 октября, он всегда старался в сентябре быть в Москве, чтобы, например, успеть прочитать вступительную лекцию в Свято-Филаретовском институте и участвовать в конференции, которую этот институт устраивал каждый год. Иногда он читал лекции в Университете. Последнюю лекцию он читал на большом ученом совете в Университете в декабре 2002 года, и уже была договоренность, что он прочитает лекцию в сентябре 2003 года по приглашению ректора. Но не получилось.

А.Крупинин: А с чем был связан ваш переезд?

Н.П.Аверинцева: Его пригласили туда читать лекции. Я помню, мы сидели на кухне, вдруг раздался звонок, он поднял трубку, и его спросили: «А Вы хотели бы читать лекции в Вене?» И он читал почти без перерыва. За эти 10 лет было только 2 семестра, в которые он не читал лекции. Он должен был читать общий курс русской литературы от начала до конца. Он начинал с древнерусской литературы, доводил до Достоевского, а потом с Достоевского до наших дней. Как сказал Михаил Леонович Гаспаров: «От Петрашевского до Петрушевской». Эти лекции нужно было читать по-немецки, потому что они предназначались для всех студентов института славистики, не только для русистов. Еще у него бывали спецкурсы и спецсеминары по договоренности со студентами: либо на немецком языке, либо на русском. Если это были семинары по стихам, а не по прозе, то он обычно настаивал на том, чтобы это было по-русски, потому что разбирать стихи все равно пришлось бы по-русски, поскольку это русские стихи. Но студентам он разрешал делать доклады по-немецки, тогда он по-немецки и комментировал.

А.Крупинин: Он свободно владел немецким? Сколькими языками он владел?

Н.П.Аверинцева: Да, он свободно владел немецким, английским, французским, он писал на этих языках свои статьи. Статьи, которые нужно было писать на иностранных языках, он, как правило, писал сам, исключая итальянский язык, которому он никогда не учился. Он понимал его из латинского и французского, что-то мог сказать, но написать доклад или статью не мог. Однако он настолько хорошо владел итальянским языком, что мог редактировать перевод, сказать, что в этом месте автор не то хотел сказать, в этом месте не совсем правильно употреблено выражение и прочее. Кроме классических языков он знал еще латинский, греческий, древнееврейский, немного сирийский языки, читал по-итальянски, по-испански, по-польски.

А.Крупинин: Как строился быт Сергея Сергеевича?

Н.П.Аверинцева: Он вставал, после завтрака садился работать или шел читать лекции. Потом обедал, после обеда, как правило, отдыхал. Он плохо себя чувствовал, если ему не удавалось отдохнуть после обеда. Потом он снова садился работать. Я старалась, чтобы он не работал после 10 часов вечера, потому что иначе у него бывала бессонница. Но, конечно, иногда приходилось сидеть и до 23 часов, и дольше. Он не был притязателен в быту, никогда ни к чему не придирался, например, что не так устроено что-то в квартире, или не такая приготовлена еда, или что я купила ему не такую рубашку или не такой галстук. В этом отношении с ним было очень легко. Проблема была затащить его в магазин, чтобы примерить на него костюм. Рубашки и галстуки я могла без примерки покупать, но не костюм. Он всегда говорил: «Не надо, у меня уже есть, мне достаточно».

А.Крупинин: А в Вене как строился ваш быт?

Н.П.Аверинцева: Так же, в этом отношении не было никакой разницы. Когда было свободное время, часто в воскресенье (он хранил субботний покой), после службы в храме и после обеда мы шли гулять или слушать музыку.

А.Крупинин: Как он видел место Церкви в государстве? Сейчас эта проблема становится очень важной, и его мнение было бы здесь очень значительно и важно.

Н.П.Аверинцева: В биографии, написанной им самим, об этом говорится: «В настоящих условиях далеко зашедшей секуляризации масс привычные концепты православных наций, католических наций, протестантских наций и т.п. опасны иллюзией о союзе между конфессионализмом и национализмом, губительном для веры». Ближайшее будущее христианства он видит «как судьбу меньшинства, которое должно, отнюдь не выходя из истории, трезво осознать свой статус меньшинства и сохранять способность к мирному сопротивлению всему, что несовместимо с христианской совестью. В этом акте верности должны объединиться все, для кого слово Христово весит больше, чем политическое или моральное давление власти, общества, прессы, объединиться также и поверх конфессиональных барьеров». Позиция Аверинцева и здесь предполагает полемику на две стороны: «против конфессионального изоляционизма, не желающего ничего знать о христианском опыте за пределами своей конфессии, но также против выдаваемого за терпимость индифферентизма, для которого не вера есть мерило прогресса, но, напротив, дух времени есть мерило веры». Это он сам так писал.

А.Крупинин: Он много переводил Священное Писание на русский язык. Как он относился к переводу богослужения на русский язык?