Некоторое время я молча наблюдал за Шульцем, и, чем дольше я смотрел на его рыхлое лицо и огромное, дряблое тело, тем ненавистнее становилось мне его присутствие не только в моем лагере, но и во всем здешнем мире, где людям ею сорта нет места. Наш лесной мир был для нас домом, не запятнанным тщеславием, распрями, политической борьбой и коррупцией современной цивилизации. Шульц был в нем чужаком, захватчиком. Я весь кипел от негодования и, не сдержавшись, спросил:

— Между прочим, Коряка, где вы нажулили столько слоновой кости?

Уловив в моем голосе раздражение, Марджори тактично прервала нас, прежде чем Шульц успел ответить, и велела девочкам идти спать, а Пенге — поставить в их палатке фонарь.

Кэрол и Джун пожелали всем спокойной ночи и отправились к своей палатке. Шульц провожал их глазами.

Когда клапан палатки закрылся, он повернулся ко мне и сказал:

— Ваша старшая дочь скоро станет настоящей пожирательницей сердец. Держу пари, вы будете просиживать ночи с ружьем в руках — и вовсе не для того, чтобы стрелять слонов! Быть может, волков, хе-хе-хе!

Он хрипло расхохотался. Внезапно выражение его лица изменилось, и, подавшись всем корпусом вперед, он злобно уставился на меня.

— Вы спрашиваете, где я нажулил слоновую кость? Что вы хотите сказать, черт подери! Что я добыл ее браконьерством? Кто вам это сказал? Кость принадлежит мне по праву, и я никому не позволю отобрать ее у меня, даже вам!

— Откуда же вы взяли ее? Бивни вроде тех, что я видел у ваших носильщиков, в здешних местах — большая редкость.

— Где я их достал, это мое дело, но если вы действительно хотите знать, я скажу вам. Их дал мне вождь Даботи за оказанные ему услуги.

Он опять захохотал, нарушая ночной покой своим резким голосом, который эхом отдавался в зарослях.

— Да, сэр, за оказанные услуги, — повторил он и налил себе еще бренди.

— Хотелось бы мне знать, в какие мошеннические проделки вы пустились, Коряка, — сказал я. — Не представляю, какую такую услугу вы могли оказать вождю Даботи, не обведя его вокруг пальца.

Шульц сделал долгий глоток, громко отрыгнул и ответил:

— Как раз в этом-то вы и ошибаетесь, мистер Остросмысл. Не воображайте, будто вы единственный в здешних местах, кого уважают туземцы. Отныне Коряка Шульц будет делить эту честь с великим бваной Майклом! — язвительно сказал он.

Бутылка была почти пуста, и меня поразило действие спиртного на Шульца: хотя движения его стали нарочито рассчитанными и требовали от него большей сосредоточенности, а язык отяжелел, он, казалось, сохранял полную ясность мысли и говорил почти совсем без запинок.

Марджори встала.

— Прошу прощения, мистер Шульц. У меня был долгий, тяжелый день. Кажется, мне пора на покой, а вы оставайтесь, посидите вдвоем у костра. Я велю Пенге сварить вам кофе.

— Нет, нет, миссис Майкл, не уходите. Присядьте на минутку и послушайте, что со мной сегодня приключилось. Ну присядьте же.

Марджори велела Пенге приготовить кофе и села.

— Вот и хорошо! — воскликнул Шульц. — Люблю большую аудиторию. Люблю аудиторию, которая может оценить, что я сделал для этих черномазых, а вы, я уверен, оцените. Так вот, слушайте.

Он с усилием подтянул свой стул поближе к Марджори и к огню. Какое-то мгновение мне казалось, что он не удержится и упадет головой прямо в пылающий костер, но, как ни странно, он благополучно завершил свой маневр.

— Когда я прибыл в деревню вождя Даботи — это было позавчера, — там творилось что-то невообразимое, — начал он. — Жители бегали по деревне, вереща от испуга. В сущности, мой приход остался почти незамеченным.

— Как и во всякий другой раз, — сказал я.

Несколько секунд Шульц злобно пожирал меня глазами. Он хотел что-то возразить, но лишь пожал плечами, отвернулся и, обращаясь к одной только Марджори, продолжал:

— Осмотревшись, я заметил толпу около хижины вождя. Протолкавшись в хижину, я застал в ней вождя и нескольких индуна (старейшин племени). Они сидели кружком на земле и держали совет. Мне объяснили, что утром, когда девушки пошли к реке за водой, одну из них убил леопард. Этот леопард последние четыре-пять недель причинял сильное беспокойство жителям деревни, убивая коз и собак. Лучшие охотники племени пытались выследить его, ставили капканы и ловушки, но леопард каждый раз уходил от них. И вот теперь, когда была убита девушка, следовало что-то предпринять, чтобы избавить племя от этой напасти. Они считают, и, по-моему, совершенно справедливо, что лев или леопард, раз отведав человеческой крови, становится неисправимым людоедом.

— Разумеется, тут вы и вызвались убить леопарда при условии, что вам отдадут слоновую кость. Мол, хорошо будет и вашим, и нашим. Не так ли?

Шульц полуобернулся ко мне и долго не мог поймать меня взглядом, затем громко хлопнул ручищей по колену.

Слуги, сидевшие у своих костров в нескольких ярдах поодаль, повернули головы в его сторону.

— Именно так, старик, — сказал он, — именно так я и поступил. Я пошел за леопардом, и через пару часов он был мертв.

— Каким образом вы убили его?

— Каким образом? Застрелил, разумеется. Выследил и застрелил. Уж если я захочу, то обязательно добьюсь своего.

— Да, — ответил я, — вы неразборчивы в средствах, это тоже верно. Почему бы вам не оказать услугу этим бедным людям и убить леопарда, не требуя взамен слоновой кости? Ведь это самое легкое, что вы могли бы сделать для них за всю ту помощь, которую они годами оказывали вам, когда вы охотились в здешних местах.

— С чего бы это я стал задаром рисковать своей головой? — возразил он. — Проклятый леопард чуть не сцапал меня, и, если б я растерялся и не выстрелил вовремя, я бы не рассказывал вам здесь эту историю.

Внезапно один из африканцев отошел от костра и направился к нам. Я узнал в нем Мулапи, сына вождя Даботи. Он сел на корточки рядом со мной и низким вежливым голосом обратился ко мне:

— Простите, мой господин, что я вмешиваюсь в ваш разговор, но бвана Шульц лжет. Он не застрелил леопарда, он поймал его стальным капканом.

Шульц взревел, как разъяренный лев, и, не успел я опомниться, бросился на Мулапи. Тот мгновенно отскочил в сторону. Грузное тело Шульца брякнулось на землю, взметнув облако пыли. С трудом поднялся он на ноги и снова ринулся к Мулапи, стоявшему поодаль. Но, прежде чем он успел что-либо сделать, я крепко схватил его за руки.

— Дайте мне только добраться до этого наглеца! — вопил он, пытаясь вырваться из моих рук. — Я разорву его на куски!

Я стиснул его запястья так, что он весь покорежился.

— В моем лагере драки исключаются, — сказал я.

— Я не позволю, чтобы какой-то черный дикарь называл меня лжецом!

— Шульц! — сказал я. — Или вы опомнитесь и будете вести себя как подобает цивилизованному человеку, или я сию же минуту выброшу вас из лагеря, говорю это вполне серьезно.

Я подтолкнул его к стулу и заставил сесть.

— Ну-ка, Мулапи, расскажи, к чему он наплел весь этот вздор?

В этот момент появился Пенга с кофе и стал обносить им присутствующих.

Мулапи присел на корточки рядом со мной и начал рассказывать:

— Когда бвана Шульц услышал от моего отца о леопарде, он сказал, что убьет леопарда, если мы заплатим ему слоновой костью. На совете индуна было решено, что, после того как бвана Шульц убьет леопарда, мы дадим ему два самых больших бивня, какие у нас есть. Бвана Шульц сказал, что этого мало, и потребовал больше. В конце концов после долгих споров он согласился на шесть бивней.

— Сколько слоновой кости осталось в деревне? — спросил я.

— Бвана Шульц забрал все. У нас ничего не осталось, — ответил Мулапи. — Так вот, мы договорились, что я проведу бвану Шульца к месту, где за несколько дней до того леопард убил козу, съел ее наполовину, а остаток запрятал на дереве. Господину известен обычай леопарда возвращаться к туше убитого животного даже пять или шесть дней спустя, и я думал, бвана Шульц дождется возвращения леопарда и застрелит его. Но он поступил не так, мой господин. Он поставил под деревом два стальных капкана и привязал их к стволу тонкими цепями. Я тогда же сказал бване Шульцу, что, если леопард попадет в один из капканов, он порвет цепь и убежит, но бвана Шульц не захотел меня слушать.