— Я тоже читал этот отчет. Помню, с каким нетерпением я ждал его после сообщения с Лоры об исчезновении Белова. Однако я не уверен, что оно связано с резонансом полей. Тут что-то другое. Может быть…
— Ничего другого! — воскликнул Петти. — Ничего другого! Жаль, что у меня нет под рукой отчета. Постой… Попросим его рассказать. Поподробней. А?! Это будет получше отчета.
— Я слышал ваш разговор, — неожиданно прозвучал голос космонавта, непривычно глухой и напряженный. — Мне кажется, Петти прав.
— Это очень интересно, — бросил Сергей, пододвигая свое кресло к креслу космонавта.
— Это было… — начал космонавт.
— Нужно было поговорить об этом раньше, — озабоченно заметил Петти.
— Не мешай ему!—воскликнул Сомов. — Что за несносная манера перебивать!
— Это было девять лет назад. С экипажем в пять человек я шел на «Кристалле» к Эпсилон Эридану.
— Это тот самый Эпсилон, откуда пришел тунгусский метеорит?
— Этот человек сведет нас с ума! — вскричал Сергей, всплеснув в отчаянии руками.
— Да, к Эпсилон Эридану, — повторил космонавт, глядя на Петти все тем же странным взглядом. — Это было девять лет назад! С грузом продовольствия и оборудования для колонистов я шел по хорошо изученной — заметьте! хорошо изученной! — трассе к четвертой планете Эпсилон Эридана, которую в честь своей жены капитан «Каравеллы-II» Ивона Машутич, назвал Лорой.
— Я слышал об этой планете! — воскликнул неисправимый Петти. — О ее чудовищах, полупресмыкающихся, полуящерах.
— Да, эти сине-желтые твари — настоящие дьяволы. Наши колонисты на Лоре подверглись их нападению и оказались запертыми в подземелье, сделанном для сейсмологических наблюдений. Они едва успели послать SOS. Астробиолог Белов летел с нами до Лоры. — Космонавт внимательно посмотрел на своих притихших друзей и медленно, со значением, продолжал: — Как я уже сказал, маршрут был хорошо известен, и я не видел в рейсе ничего такого, что потребовало бы от экипажа «Кристалла» особых усилий. Однако на пятнадцатой неделе по независимому времени звездолета произошли события, которые до сего времени я считаю необъяснимыми. На пятнадцатой неделе, как я уже сказал, по часам «Кристалла», Эпсилон Эридана, дрожащая на перекрестке курсового локатора, совершенно неожиданно сначала плавно, затем все быстрее поплыла вправо! Я видел это собственными глазами! И штурман видел! Это было так невероятно, что я несколько раз ударил себя кулаком по лбу.
— Почему это так невероятно, что ты… — Петти замолчал, увидев негодующий жест Сомова.
— Потому что на скорости в ноль восемьдесят пять C[5] резкое отклонение от курса хотя бы на полградуса приведет к мгновенному уничтожению всего живого и неживого на звездолете. Впрочем, и сам звездолет превратится в облако элементарных частиц. А тут в течение полуминуты Эпсилон Эридана на моих глазах перешла с центрального экрана на бортовой! Звездолет резко изменил направление полета!
— Невероятно! — вскричал Сомов.
— Да! Невероятно! Но тем не менее я видел это так же ясно, как вижу сейчас вас. — Космонавт остановился перед физиком и нейропсихологом и посмотрел на них твердым ясным взглядом. — Странно. Верно? С одной стороны приборы фиксируют поворот, с другой — физическую невозможность его. Я почувствовал дурноту, в глазах поплыли радужные круги, и я потерял сознание. Не знаю, сколько это состояние длилось. Как я потом узнал, вся команда чувствовала то же. Но когда я очнулся, я увидел нечто такое, что заставило меня решить… что я сошел сума. По-видимому, штурман, находившийся вместе со мной в Центральном посту, подумал про себя то же самое, и мы долго не решались открыть друг перед другом свои ощущения.
— Ну? И что же вы увидели? — воскликнул Петти, сгорая от любопытства.
— Представьте себе небо Ленинграда в период белых ночей. Белесое, слабо и равномерно освещенное изнутри, но покрытое… — Космонавт остановился посреди комнаты и снова посмотрел на своих собеседников — Покрытое черными точками звезд! Черные звезды! Это было необычайное зрелище! Казалось, все небо было затянуто светящейся вуалью, в которой иглой в беспорядке накололи дырок, и сквозь них просвечивало черное ничто. Это… это было страшное небо!
— Н-небо навыворот! — заикаясь от волнения, произнес Петти, с торжеством глядя на Сомова. — Говорил же я, что ясно себе представляю…
— Помолчи, Петти! — с досадой сказал Сергей.
— С удовольствием, но ты должен признать, что я удивительно точно…
— Перестаньте! — сказал космонавт. — Я еще не кончил. — «Небо навыворот»! Этого мало! Созвездия, усеявшие это жуткое небо, были совершенно незнакомы, и только случайно, увидев их отраженными в никелированной оправе какого-то прибора, я понял, что небо не только навыворот, это небо было зеркальным отображением нашего неба, неба, из которого мы прибыли в эту страну чудес. После этого мы смогли определить и нашли, что мы никуда не «проваливались», как я подумал сначала, а находимся в той же точке пространства, только Эпсилон Эридана упрямо чернела, но уже на левом бортовом экране. Постепенно мы перестали удивляться и попытались выбраться из зоны белого неба. Я включил двигатели, однако все наши попытки изменить курс и посадить непокорную звезду на перекрестье курсового экрана ни к чему не привели. Звездолет, к нашему удивлению, вышел из повиновения. Мы с ужасом убеждались, что все более и более отклоняемся от цели. Мы были совершенно уверены, что «Кристалл» уходит от курса по прямой, к нему перпендикулярной. И мы были бессильны что-либо предпринять. Ощущение было такое, что скорость звездолета медленно, но неумолимо возрастала. Приборы вели себя так, что ни одному из них нельзя было верить. Показания менялись быстро и беспорядочно. Мы шли вслепую и были игрушкой в руках неведомых мощных сил. В это время и исчез Белов…
— Исчез? Каким образом?
Космонавт подошел к окну и долго смотрел на игру обезьян, швырявших в него колючими шишками аканфа. Было тихо, мягко шумела кондиционная установка, распространяя по комнате струи прохладного, с запахом хвои и озона воздуха.
Не оборачиваясь, космонавт продолжал:
— Я хорошо помню, как это произошло. В тот день Белов пришел в Центральный пост. Невысокого роста, полный, с густыми кудрявыми черными волосами, он был всегда жизнерадостным, смешливым, общительным человеком. Он, по-видимому, кое-что понимал в происходящих явлениях и был чем-то так заинтересован, что даже перестал обращать на нас внимание. На наши вопросы он отвечал односложно, как отвечает погруженный в размышления человек.
Он пришел в тропическом шлеме, и, когда снял его, мы увидели, что его голова начисто обрита. Под мышкой принес какое-то странное приспособление, напоминающее герцогскую корону с лучами, загнутыми внутрь. На конце каждого луча чернела мягкая резиновая присоска. От блестящего, по-видимому, полого кольца, объединявшего лучи, тянулся длинный кабель. Белов молча подключил кабель к клеммам наружной антенны дальней связи и надел корону на голову. Присоски впились в голый череп. Мы, я и штурман, молча смотрели на эти манипуляции. Я спросил Белова, что это значит. Он посмотрел на меня и сказал:
— Если со мной что-нибудь случится, капитан, сообщите об этом в Институт физики пространства. Передайте только: 345 тире К тире 15. Они поймут. — И повторил: — 345 тире К тире 15, запишите.
Потом он посмотрел на нас обоих по очереди и, щелкнув тумблером на маленькой черной коробочке, висящей на ленте у него на шее, начал медленно вращать какой-то верньер. В следующий момент я почувствовал, что не могу оторваться от его взгляда, что какая-то сила, более могучая, чем моя собственная воля, полностью завладела моей психикой. Через минуту я уже не видел Белова, не видел его зрачков. Мне стало жутко, мурашки поползли по спине, но я был бессилен сделать хотя бы малейшее движение. Зрачки Белова, увеличившись, словно поглотили меня, я вошел в их тьму и вдруг увидел, как на аспидно-черном фоне протянулись жемчужно-серые нити, которые, плавно колеблясь, плавали в пространстве. В точках, где они пересекались, бесшумно взрывались и завивались в бешеном вращении оранжевые, алые, бело-фиолетовые, голубые спирали. Эго было похоже на фейерверк. Я смотрел на это зрелище, и у меня было такое ощущение, что меня нет. Я не чувствовал своего тела, не замечал окружающего. Прошла, кажется, вечность, когда постепенно, сквозь ослепительно черный фон начали проступать смутные пятна, которые постепенно прояснялись, наливались контрастом, и я понял, что вижу приборы, укрепленные на противоположной стене поста, пульт метеорной защиты, лицо Белова. Оно было все так же напряженно и сосредоточенно. Неожиданно лицо и вся его фигура поплыли и исказились, словно отражение на поверхности воды, тронутой рябью. Словно прозрачная волокнистая дымка прошла между нами. Фигура Белова причудливо изогнулась и плавно скользнула к стенке. Лицо его стало смутным, с застывшим выражением сосредоточенности. Я не мог поймать его взгляда, хотя по-прежнему смотрел в глаза. Постепенно сквозь его лицо стали проступать предметы, которые были сзади… Оно словно таяло, делаясь все более прозрачным! Его еще можно было различить: колеблющаяся дымка смазывала черты, но я видел, что его выражение не изменилось… Он ушел в стену, как будто ее не существовало и… исчез. Я вздрогнул, услышав, как упала, корона, которая была на его голове… — Космонавт замолчал и отвернулся. — Я видел это своими глазами. От него осталась только куча одежды, корона, да черная коробочка… Штурман тоже видел, но он не может этого подтвердить, он погиб на Лоре. Укус летающей пиявки… А Белов так и не вернулся… Я до сих пор чувствую себя виноватым в его гибели, хотя и не знаю, в чем моя вина. Я слышал ваш спор. Вы говорили об Узловых Переходах. По-видимому, мы оказались в одном из них. Но куда делся Белов? Он словно растворился в воздухе, исчез…
