— Видела. Я как раз дежурила.
— Многие видели. Говорят, почти всем снился дурной сон. Я лично сплю крепко, но меня подняло неосознанное чувство ужаса.
— Как? И вы это почувствовали?
— А что в этом удивительного? Пробои часто сопровождаются волновым излучением около шести герц, а это не только вызывает у человека безумный страх, но может привести и к скоропостижной смерти. Все дело в амплитуде колебаний.
— Так вот оно в чем дело! А мне показалось, что кто-то стоит сзади, и я приписала все страхи природной трусости.
Мелодично прозвучал сигнал связи. Вероника включила видеофон.
— Вероника! Бжоды пошли в автоматическом режиме! Я дала команду на эвакуацию смены. Спустись в столовую и сделай заказ. Надо накормить людей.
— Бегу, Катя.
Девушка обернулась к Михаилу.
— А вы досыхайте и тоже спускайтесь к нам.
— Вероника! А можно будет к вам нагрянуть в гости?
— Можно, если это вам доставит удовольствие, — она лукаво улыбнулась.
— Доставит. Вы для меня действительно единственная и неповторимая.
— Так быстро? — в голосе ее отчетливо прозвучала ирония.
— Здесь тундра, — он попытался перейти на шутливый тон. — Все развивается в ускоренном ритме.
— Быстро развивается и быстро увядает. Вы этого хотите?
— Нет, нет! — испугался Воронин.
— Не торопите события, Миша, Мы все-таки не растения, а высшие существа. И у человеческих отношений другой ритм…
Промолинейное шоссе убаюкивало. Михаил скосил глаза на спидометр и слегка ослабил акселератор. Стрелка ушла за красную черту. Конечно, девяносто километров на гладкой бетонке для другой машины небольшая скорость, но для мягкоколесного тундрового вездехода такая гонка могла кончиться печально. Тонкие баллоны, не оставляющие в тундре следов, легко грелись и могли лопнуть в самый неожиданный момент…
Сначала Воронин хотел двинуться, как обычно, по прямой. От Агапы до Дудыпты было около семидесяти километров, но миновав мост через Пясину, увидел широкое гладкое шоссе на Усть-Авам и решил попробовать возможности своего «персонального», как он говорил, вездехода.
Впереди замаячила водораздельная гряда, начался заметный подъем и Воронин снова прибавил скорость, чтобы выскочить на возвышенность на прямой передаче. Справа простирались еще не скошенные поля скелы, по которым словно челноки сновали бжоды. На шоссе выбралось несколько липпи и, построившись в колонну, ходко пошли на Агапу.
— Заканчивают, — удовлетворенно подумал геофизик, сознавая и свою причастность к комплексу.
На водоразделе Воронин с сожалением съехал с шоссе и пустил вездеход вдоль убранного поля. В другое время он не задумываясь взял бы отсчет прямого курса по карте и включил автоводитель, но теперь он знал, что это не просто убранное, но и засеянное, подготовленное к будущему урожаю поле, и поэтому большую часть пути держался проезда, хотя и отклонялся от курса на пятнадцать градусов. Наконец поля кончились, и Михаил включил автоматику…
Поглядывая на дорогу, чтобы не наскочить ненароком на какой-нибудь валун, он достал термос с чаем, заваренным перед отъездом Вероникой. Налил полчашки. Чай обжигал. Ожидая, пока он остынет, Воронин держал чашку на весу, чтобы не выплеснулся, когда вездеход потряхивало на неровностях и перебирал в памяти те немногие часы, которые провел вместе с Вероникой… Странная все-таки штука — любовь! Не зря древние считали причиной ее стрелы Купидона. Встречаешь десятки девушек и ничего. А вот один взгляд — и все! И никакая наука не объяснит, отчего так происходит… Может быть, природой заложен в подсознание какой-нибудь код? Ведь известно, что правая часть мозга способна уловить даже то, что не успевает зрение. Когда берешь совершенно немыслимый мяч — говорят, реакция. А может, и здесь что-то похожее…
Вспыхнул зеленый огонек вызова. Геофизик включил связь.
— Дудыпта вызывает Воронина!
— Воронин на связи!
— Ты где это болтаешься? — услыхал он голос главного геолога. — Все давно вернулись.
— Подъезжаю, Николай Степанович. Километров двадцать осталось, Самое большее, через полчаса буду.
— По метео штормовое предупреждение. Опять у них там что-то прорвало. Как ваши подшефные?
— Думаю, управятся.
— Ладно тогда. Вуду снимать отряды. Видимо, на этом сезон закончим.
Огонек вызова погас. Воронин одним глотком выпил остывший чай и взял управление на себя…
Уже на виду Дудыпты забарахлил курсограф. Михаил постучал по панели, но стрелка дернулась и перевернулась на сто восемьдесят градусов. И тут он заметил далеко за Дудыптой слабо-розовый столб полярного сияния…
— Видал? — кивнув на розовый столб, спросил главный геолог, встретивший его на крыльце. — Что-то нынче они зачастили. И баланс не помогает.
— Видимо, активность Солнца очень высока. Пробивает. А тут еще пришлось держать циклоны, пока скелу уберут.
— Закончили, что ли?
— Добирают остатки.
— Ну и ладно. Тут Семенов просил провести каротаж перед обсадкой. Как у тебя с горючим?
— С полбака. Хватит, наверное. Они буровую где поставили?
Николай Степанович поежился от порыва ветра.
— Пойдем, покажу на снимке. Что-то холодом потянуло.
В кабинете Салманов разложил аэрофотоснимки. Найдя нужный, он ткнул карандашом.
— Вот здесь прогал среди лиственничного массива, как раз на гряде. Тут километров двадцать пять будет. Бензина тебе, конечно, хватит, но все-таки заправь полный бак. Ввиду штормового предупреждения.
— Обойдусь, Николай Степанович.
— Приказываю. Здесь север все-таки. Сегодня жарко, а завтра — пурга. Холодом не зря потянуло. Ты здесь пятый год, а за моими плечами полтора десятка лет!
— А курсограф? — начал было Воронин и осекся, вспомнив странное поведение стрелки.
— Курсограф может здесь такую штуку выкинуть, не обрадуешься. Особенно при сиянии. Вот тебе снимок. Больше по нему ориентируйся. Думаю, до непогоды ты успеешь, но если что, останься лучше на буровой. Там надежнее.
Главный оказался прав. Курсограф бесновался до самой скважины, но Воронин хорошо знал окрестности Дудыпты и найти буровиков не составило труда. Однако с каротажом незаладилось. Раза три настраивал гильзу и закончил работу глубокой ночью. Буровики предлагали переночевать, но геофизик, быстро собрав свое оборудование, забрался в вездеход. Двигатель завелся с пол-оборота. Воронин включил освещение панели. Стрелка курсографа слегка подрагивала, как обычно… Обернулся назад: сполохи северного сияния исчезли без следа…
— Воронин вызывает Дудыпту.
— Дудыпта слушает, — донесся сонный голос радиста.
— Каротаж закончил. В двадцать три ноль-ноль выезжаю в Дудыпту. Думаю, через полчаса буду.
— Вас понял. Что так поздно? Главный беспокоился.
— Видимо, сияние влияло на чувствительность датчиков и гильза барахлила.
— Это оно может, — хмыкнул радист. — Ну, давай, Миша, побыстрей. Из-за тебя дежурю. Главный велел.
— Понятно. Двигаюсь.
Первый шквал налетел глубокой ночью, когда Дудыпта видела уже вторые сны… Вихрь покружился по поселку, выискивая, чем можно позабавиться, но Дудыпта, хотя и считалась временным поселком, была смонтирована из готовых блочных керамзитобетонных комплексов, доставленных из Норильска вертолетами, и неподдалась лихим наскокам. Тогда ветер со всей силой обрушился на антенну, закрепленную на крыше двухэтажной конторы. Но и здесь его ждал конфуз: чашообразная антенна развернулась, словно флюгер, подставляя шквалам наименее уязвимые места своих конструкций… И раздосадованный вихрь помчался дальше на север… Следом за ним поспели его младшие братья. Они швыряли в темные окна снегом, наметали перед дверьми сугробы, рвали по кусочкам верхний слой упаковочной пленки с крыши недавно поставленного зернохранилища…
Утром дудыптцам пришлось помахать лопатами, расчищая проходы. Агроном, осмотрев теплицу, распорядился на всякий случай убрать первый урожай, и в столовой, к обеду, на каждом столе красовались в вазах спелые помидоры. В столовой в этот день было особенно многолюдно и шумно. И не только потому, что всем хотелось отведать помидор с собственных плантаций, поскольку каждый уделил теплице хотя бы несколько часов свободного времени — вернулись на базу два первых отряда с Таймыра. Одни, успев умыться и переодеться, сидели в окружении семей, в радостном возбуждении, в предвкушении отдыха, семейного уюта, дружеских встреч… Другие, преимущественно молодежь, не пожелав снять полевых доспехов, застиранных и выцветших, с наложенными на сгибах заплатами, восседали отрядными кланами, Поле их еще не отпустило. Они не успели привыкнуть к мысли, что трудный сезон позади. И если бы вдруг кто-то сказал, что надо еще пройти завершающие маршруты, они с готовностью поднялись бы и, привычно сунув в полевые сумки карты и космические снимки, разошлись и разъехались по своим направлениям. Однако полевой сезон закончен, можно спокойно посидеть в привычном кругу и неспешно воздать дань кухне, от которой они отвыкли за те трудные месяцы, вкусить красавцев помидор, щедро рассыпанных по столам. Завтра они начнут извлекать из ящиков коллекции образцов, приводить в порядок полевые дневники, сводить не вынесенные на общую карту последние маршруты, словом, начнутся обычные камеральные хлопоты и заботы… Но это будет завтра…
