Подменивший политику метафизикой и сосредоточенный всю жизнь на одной главной идее, Мережковский вызывал откровенное раздражение большей части эмиграции, считавшей его или «книгочеем, письменным человеком», или «рационалистом и хитроумным диалектиком, тщетно пытающимся быть мистиком», или «гомункулезной \204\ натурой — вечно выдумывающей свои рассудочные ужасы», «противоприродной, раздвоенной и неисцеленной» фигурой. Конечно, встречались и другие оценки, признававшие великие заслуги Мережковского перед русской литературой и культурой, но практически все, как его доброжелатели, так и не любившие писателя современники, явно предпочитали дореволюционное творчество Мережковского его эмигрантским сочинениям.

По нашему мнению, подобный подход к поздним произведениям Мережковского не только несправедлив, но и во многом поверхностен. Специфика изучения эмигрантского наследия писателя определяется его синкретизмом, использованием огромного количества источников и сложной структурой произведений, само чтение которых является нелегкой задачей, требующей от читателя определенного (весьма высокого) культурного уровня, а также внимательности и неторопливости. Не предлагая полного анализа философско-художественных особенностей эмигрантских произведений Мережковского, литературные критики русского зарубежья и вслед за ними современные российские исследователи разбирали и разбирают лишь отдельные аспекты творчества писателя, оставляя без внимания его философскую концепцию и мировоззренческие установки.

В основу методологического подхода настоящего исследования положено представление об эмигрантском творчестве Мережковского как о едином тексте, в рамках которого каждое произведение \205\ писателя призвано было лучше объяснить тот или иной аспект его философско-религиозной концепции. Эта концепция, окончательно сформированная Мережковским в эмиграции, изживает влияние Ницше, характерное для дореволюционных произведений писателя, и находится вполне в русле философской традиции идеализма, идущей из глубины веков от Платона и Гераклита через средневековых христианских мистиков к антропософии Р. Штайнера. Существенное влияние на формирование философско-религиозной концепции Мережковского оказали также идеи русских мыслителей Ф.М. Достоевского и В. Соловьева.

Поздний Мережковский не был ни гуманистом, ни экзистенциалистом, ни писателем «на злобу дня», его не интересовал культурно-исторический процесс, представлявшийся ему «дурной бесконечностью». Он был христианским мистиком и делал акцент на пробуждении в человеке внутренних мистических сил, выводящих человека из земного исторического процесса и возвышающих его до божественного уровня. По Мережковскому, единственной реальной задачей существования исторического человечества является построение Царства Божия на Земле. Альтернатива ему — уничтожение рода людского. Мережковский не только не видел целесообразности исторического процесса, он не считал творцом Истории народные массы. Только Личность — человек, способный пробудить в себе внутренние мистические силы, творит Историю, т. е. по Мережковскому, \206\ приближает Царство Божие на Земле. Эта Личность далека от ницшеанских идеалов сверхчеловеческой «самозаконной» Личности, она — воплощение дыхания Святого Духа в человеке, призвана служить людям и спасти всех.

Мережковский создает биографии таких Личностей, главная из которых, несомненно, Иисус, преломивший «дурную бесконечность» земной истории и открывший людям путь к спасению. Все существование человечества до Иисуса, считает Мережковский, было подготовкой к его приходу, а до него были другие Личности, готовившие приход Христа в мир. Эта идея, созвучная метафизическим построениям Р. Штайнера, приводит писателя к другой главной задаче его творчества — доказательству «предвечного» существования христианства в мире, явленного еще в языческие времена в древних мистериях и культах умирающего и воскресающего Бога. Стремление к преодолению противостояния христианства и язычества путем их синтеза через идеи «обожествления плоти», совершенным воплощением которой стал Иисус, и слияния мужского и женского начала человека в единое андрогинное существо в будущем Царстве Божием на Земле — еще одна неотъемлемая часть философско-религиозной концепции писателя.

Для Мережковского бытие мира разделено, в соответствии со средневековым учением монаха Иоахима Флорского, на три этапа, согласующихся с ипостасями Святой Троицы: первый — Завет Бога Отца, второй — Завет Бога Сына, третий, \207\ будущий — Завет Святого Духа. Говоря о Третьем Завете, в котором и должно осуществиться построение Царства Божия на Земле, Мережковский подчеркивает его женскую ипостась и называет его Третьим Заветом Матери-Духа.

Однако совершится ли шествие мира по пути к Царству Святого Духа, зависит от свободной воли каждого человека и общего желания человечества направить усилия на достижение заветной цели. Человек, по Мережковскому, дуалистическое существо. В каждой человеческой личности, а особенно в Личности с большой буквы, идет постоянная духовная борьба, и только от человека зависит, что победит — свет или тьма, добро или зло. Особой Божьей милостью считает писатель нежелание Бога вторгаться своей волей в дела человеческие. Мережковский поднимает человека на необычайную высоту, утверждая, что спасение человечества состоится благодаря свободному выбору самого человека, но человек же полностью и несет всю ответственность за свой выбор.

Философско-религиозные взгляды писателя определяют его отношение к современной государственности, несостоятельной и неспособной обеспечить свободу человеческой Личности. Идеал Мережковского — теократия, поскольку именно Церковь ставит Личность во главу угла, так как сам Основатель Церкви был величайшей Личностью.

Вслед за Достоевским Мережковский отмечает непреодолимую тягу человека к всемирности, считая ее первым шагом к достижению духовного \208\ абсолюта — созданию Царства Божия на Земле. Но эта жажда всемирности может обернуться и своей противоположностью — послужить Царству Антихриста. Всемирное отступление от Бога уже повлекло за собой братоубийственную мировую войну, предупреждает писатель, и неизбежно приближает Царство Небытия.

Отвергая естественнонаучный, или «дневной», способ познания, ведущий человечество к ужасному концу, Мережковский отдает предпочтение «ночному», «магическому» сознанию, основанному на прозрении, ясновидении и интуиции. Реальная действительность для Мережковского — это пространство мистерии, символическим воплощением которой оказывается миф. Представление об истинности мифа позволяет Мережковскому свободно оперировать фактическим материалом, в чем его часто упрекали критики, и выделять наиболее важные для писателя события, даже если они не вполне соотносятся друг с другом хронологически и с точки зрения исторической достоверности.

Мережковский снимает эти кажущиеся противоречия, прибегая к своему любимому методу, основанному на схеме: тезис — антитезис — синтез, который выводится писателем из самой природы Святой Троицы и трех этапов духовного развития человечества, олицетворяемых тремя ипостасями Троицы. Он верит в возможность духовного развития человека только через преодоление преград, преодоление самого себя и воплощает эти идеи в своих произведениях. \209\

Философско-религиозная концепция Мережковского становится глубокой основой его художественного творчества в период эмиграции, непосредственно влияет на выбор художественной формы произведений, создаваемых писателем. Своеобразие идей автора, манера изложения материала приводят Мережковского к созданию особого литературного жанра — философско-биографического романа-концепции, представляющего собой сплав нескольких литературных форм.

Несомненно влияние философской прозы Платона — «Диалогов» — на творческую манеру Мережковского. Основополагающим постулатом при создании писателем нового синтетического романного жанра выступает идея Платона соединить мысль и художественный образ в одну структуру. Используя платоновский принцип «взаимопроникновения логического понятия в художественный образ», Мережковский последовательно разрабатывает прием «персонификации идей», в качестве обязательного компонента включающий авторское отношение и позицию самого автора. Герои Мережковского становятся носителями идеи, разрабатывающими и проверяющими отдельные положения философской концепции писателя своей судьбой. Используя прием замены логического доказательства аллегорией — прием опять же заимствованный у Платона, Мережковский стремится передавать высокое и абстрактное через бытовое и конкретное. \210\