Рассказывает Николь: «По смыслу неоднократных переговоров с милицией мне стало ясно, что виноватыми считают нас и, похоже, что в нас вообще видят вооруженных террористов, захвативших чердак и крышу. Да, сидим тут с оружием, но по доброте душевной или по глупости вниз не стреляем, а спокойно смотрим, как добивают и беснуются нелюди внизу. Абсурд полный» (10).
Выводы Николь подтверждаются звонком одного из друзей Леонида: «Где-то в 23:00 мне позвонил друг и рассказывает: «По телевизору сказали, что вы там на крыше с автоматами засели. Что на крыше террористы, русские, десант…» Какие на фиг автоматы, чушь полная!» (18)
Рассказывает Андрей: «В районе 23:00 опять приходили к нам, уговаривали спускаться. Даже привели с собой как-будто бы одного из спустившихся с ними ранее. Он утверждал: «Все нормально, там никого нет». Но как это никого нет, если мы видим, что сбоку и на самом Куликовом поле, где-то человек 300–400. Это означало, что все остальные либо внутри, либо сзади, либо с другого бока здания» (16).
Рассказывает Леонид: «Где-то в 23:00 видел с крыши их «караван», носили что-то в мешках, это явно был не песок. По геометрии мешка видно было что-то это что-то точных форм — квадратное, прямоугольное. Наверное, оргтехника из кабинетов. Выходит, мародерничали, а что от них еще можно ожидать. Прошло их в этом «караване» человек 40 и у каждого по два мешка в руках. Они ушли в сторону Канатной по направлению от железнодорожного вокзала. Там, видимо, их уже ждала группа с мопедами. Потом она рассеялась» (18).
Продолжает Николь: «На крыше нас оказалось 54 человека, кто-то сосчитал по запросу снизу. К нам вновь пришла милиция и еще кто-то с предложением спуститься. Знакомый женский голос — это Нина, жива слава Богу, говорит: «Спускайтесь ребята, а то вас сожгут. Милиция еле сдерживает рвущихся вас убивать, держит вход на чердак».. Я пошла обойти всех на крыше, чтобы каждый мог принять решение за себя — спускаться или оставаться. Мне казалось это правильным» (10).
Продолжает рассказ Леонид: «Где-то в 23:30–24:00 я заметил, что, чуть поодаль от центра Куликова поля, ближе к «Стекляшке» [административное здание областного совета], стоял микроавтобус синий, по-моему. Какие-то люди в балаклавах и темной одежде, человек 8, сносили к этому микроавтобусу непонятные черные продолговатые сумки. Я не видел, что было в сумках, но могу предположить, что это было оружие.
Еще где-то с 23:00, когда мы пытались выглядывать во внутренний двор здания, на нас направлялся стробоскоп. Это фонарик такой, который, если его навести на человека, сразу слепит ему глаза узким мерцающим лучом, даже если человек находится на дальнем расстоянии.
Когда мы высовывались с телефоном или камерой, чтобы попытаться увидеть, что там происходит и если это возможно что-то сфотографировать. Они по лампочке или подсветке на телефоне замечали нас и сразу наводили этот фонарик, чтобы ослепить и не дать ничего увидеть и уж тем более заснять» (18).
Продолжает рассказ Андрей: «Было уже где-то около 2-х часов ночи. К нам пришли вновь, говорят, что они «Беркут» [т. е. бывшее спецподразделение «Беркут», его к тому времени переименовали]. Они говорили, что «Мы с народом. Мы вам поможем», «Мы вас вывезем за 200 метров и отпустим». Часть из нас, в том числе и я, согласились спускаться с ними. Поверили им. Они нас просто припугнули, мол «бандеровцы будут зачистку делать». Зря мы согласились» (16).
Рассказывает Лина: «Мы сначала решили до утра сидеть. Утром не так страшно спускаться. Может люди соберутся, может журналисты приедут. Мы хотели находиться на крыше до последнего, чтобы знать наверняка, что мы выйдем, что нас не тронут, что мы спокойно отправимся домой. Но папа стал волноваться: «А вдруг они [ «бандеровцы»] прейдут снова?» И все-таки мы спустились в первой группе» (17).
Рассказывает Леонид: «Мы не знали что делать, спускаться или нет. Девочки начали говорить: «Давайте будем спускаться. Их уже нет. Нас не будут убивать. Уже все нормально». Милиция сказала, что нас отвезут подальше и там где-то выпустят. Но уже и действительно не было такого движения. Они конечно там в темноте еще где-то стояли. Но после 24:00 их оставалось где-то около 200 человек. Спереди человек 100 где-то и сзади примерно столько же. Уже не было тех тысяч.
Решили, что спустится одна небольшая группа и если все будет нормально, они нам позвонят и сообщать об этом тогда спустится еще одна решившаяся на это небольшая группа, в которой был и я» (18).
Продолжает Андрей: «Я одного из выводивших нас ребят попросил пройтись со мной по 5-у этажу. Поискать мою сумку с документами, может найду. Ничего не нашел, но вот где-то 10 мертвых тел насчитал. Причем, 3 или 4 из них — женские. Я с фонариком был. В основном обожженными были голова и кисти рук, крови на них я не видел. Вокруг были белые следы как от тушения огнетушителем» (16).
Например, у меня на 5-м этаже погиб мой знакомый — Виктор Гунн. Погиб он именно так: обгоревшая голова и кисти рук. Виктор остался в сидячем положении на лестничной клетке 5-го этажа. Я даже не знаю, что могло произойти, чтобы крепкий коренастый мужчина без следов борьбы остался на лестнице в таком положении. Я знаю, что он занимался каким-то видом борьбы, сейчас не вспомню название. Он явно мог и готов был дать отпор нападавшим, но этого не произошло. Судя по всему ему на голову вылили какую-то горючую смесь, правда не представляю каким образом, которая загорелась, а он пытался потушить ее руками, хотя кисти руки словно сжаты, и, по-моему, что-то светлое зажато в них. Вот так погиб поэт Одессы, готовый дать отпор фашистской нечисти и отдавший за это свою жизнь. Дорогой Виктор, светлая Вам память!
Продолжает рассказ Андрей: «А вот когда мы спускались вниз по боковой лестнице на 4-м и 3-м этаже, я видел там сидящих мужчин. Караулили, чтобы мы не сбежали. Я видел мертвого лежащего человека с накрытым курточкой лицом. Здесь уже было видно кровь. Видно было, что на нем ничего не горело. Он был убит или добит» (16).
Продолжает рассказ Леонид: «Нам позвонили, сказали, что все нормально, что «этих» уже нет, они где-то за забором и их мало — уже все контролируют милиционеры. Тогда спустились и мы. Это было где-то начало 3 часа ночи. Мы спускались по правой боковой лестнице. Видел в пролете погибшего мужчину он был в тельняшке, лицо его было накрыто. Когда мы проходили какой-то этаж и там была приоткрыта дверь с боковой лестницы в коридор, я увидел, что там лежали тела погибших. Лично я не видел всего объема этого ужаса. Но люди, которые пробирались там, рассказывали какой это был кошмар. Мы набились в автозак и нас повезли, как выяснилось не отпустить чуть подальше от Куликова поля, как обещали, а нас повезли в городское отделение милиции на улице Преображенской» (18).
Продолжает рассказ Николь: «Какая-то часть людей спустилась. Каждый раз приходилось быстро опускать и поднимать лестницу, а она длинная и тяжелая. Несколько человек спустились по пожарной лестнице снаружи. Почему-то считали своим долгом извиняться за свое решение спуститься вниз. Почему? Кто и за что перед кем виноват?» (10).
Рассказывает Лина: «Нас посадили в автозаки, а «бандеровцы» кричали по-украински: Мы тогда очень начали нервничать и говорить: «Откройте машину мы кинем гранату! Когда уже мы отправимся хоть куда-то?», чтобы не слышать как они кричали. И тут один сред и них начал говорить им: «Зачем вы так? Может они мирные люди. Не надо с ними так…» А «бандеровцы» оттащили его и начали избивать. С нами находился парень — его ранило, у другого был ожег легких, была женщина с переломом» (17).
Рассказывает Николь: «Я считала себя пацифистом. Не видела, конечно, что происходит конкретно в здании. Откуда взялось ощущение ужаса происходящего, надрывная боль от бессилия? Уверенность, что в нашей ситуации — смерть от пожара, погибнуть в огне или прыгнуть с крыши — это лучше, чем попасть на глумление и растерзание к этим нелюдям. Толпа внизу напоминала по поведению гиен. Визги, крики, смех упившихся кровью и мясом «жертв». Гиены! Неужели эта страна нуждается в услугах гиен, что сохранить, что? Мир? Единство? Что в ней осталось сохранить такого ценного?
