В суде мы увидели, как он изменился. Он постарел и улыбался только губами. И все‑таки он устроил для нас представление. Мы, конечно, смеялись, но хотелось плакать.

Прокурор спросил Хэта:

— Той ночью было темно?

— Ночью всегда темно, — ответил Хэт.

Адвокатом Хэта был Читаранджан, маленький толстенький человечек в коричневом вонючем костюме.

Читаранджан принялся бубнить наизусть речь Порции о милости[3] и довел бы ее до конца, но судья остановил его:

— Мистер Читаранджан, все это очень интересно и кое‑что даже верно, но вы отнимаете у суда время.

После этого Читаранджан долго разглагольствовал о дикой любовной страсти. Он сказал, что Антоний из‑за любви отрекся от империи, а Хэт потерял чувство собственного достоинства. Еще он сказал, что такие преступления называются crime passionel, то есть преступлениями во имя любви, и что во Франции — а уж ему можно было верить, он сам был в Париже — во Франции Хэт стал бы героем. Женщины осыпали бы его цветами.

— Вот из‑за таких адвокатов людей и вешают, — сказал Эддос.

Хэта приговорили к четырем годам заключения.

Мы навестили его в тюрьме на Фредерик — стрит. Только на тюрьму она была мало похожа: стены светло — кремовые и не очень высокие, и, к моему удивлению, многие посетители веселились. Плакали всего несколько женщин, а в остальном все было как на вечеринке, где люди смеются и болтают.

Эддос по этому случаю надел выходной костюм и шляпу взял, правда, держал ее в руке. Оглядевшись, он сказал Хэту:

— А здесь, вроде, неплохо.

— На той неделе меня повезут на Карреру, — сказал Хэт.

Каррера — маленький островок недалеко от Порт — оф — Спейна. Там находилась тюрьма.

— За меня не волнуйтесь, — сказал Хэт. — Вы же меня знаете. Через две недели получу работу полегче.

Каждый раз, когда я ездил купаться в Каренадж или на Пойнт — Куману, я смотрел на Карреру. Остров возвышался над зеленой поверхностью моря, и я отчетливо видел аккуратные розовые постройки. Я пытался представить себе, что в них происходит, но воображение отказывало. Я часто думал: Хэт там, я здесь. Знает ли он, что я здесь и думаю о нем?

Но время шло, у меня появились новые дела, и я неделями не вспоминал Хэта. Сначала я корил себя, а потом понял, что больше не скучаю по нему. Время от времени, когда голова была ничем не занята, я задумывался, а скоро ли он вернется, но на самом деле меня это мало волновало.

Мне было пятнадцать лет, когда Хэта посадили в тюрьму, и восемнадцать, когда он вышел. Много чего случилось за эти три года. Я закончил школу и поступил работать на таможню. Я стал взрослым, уже сам зарабатывал.

Мы встретили Хэта несколько вяло. Не только потому, что сами выросли. Хэт тоже изменился. Он как‑то поблек, и разговор с ним не клеился.

Он обходил все дома и с удовольствием рассказывал о своем заключении.

Моя мать напоила его чаем.

— Как я думал, так и вышло, — рассказывал Хэт. — Подружился с надзирателями, нажал на две — три нужные кнопки и раз! — меня назначают библиотекарем. У них там большая библиотека. Всякие толстые книжки. Вот бы Титусу Хойту туда. Книг много, а читать некому.

Я предложил Хэту закурить, и он машинально взял сигарету. А потом спохватился:

— Эй, что такое? Неужто ты так повзрослел? Когда меня забрали, ты еще не курил. Хотя уж много времени прошло.

— Да, много, — ответил я.

Много времени. А ведь прошло всего три года, но за эти три года я вырос и стал критически смотреть на окружающих. Я уже не хотел быть похожим на Эддоса. Он был слабый и тощий, а раньше я и не замечал, какой он маленький. Титус Хойт раздражал меня своей тупостью и больше не казался забавным. Все изменилось.

Когда Хэта отправили в тюрьму, во мне что‑то умерло.