Я попытался натянуть простыню обратно на голову, но Джули Эндрюс не дала.

— Пожалуйста, — умолял я.

— Нет, — сказала она.

— Пожалуйста!

— Нет.

Она заползла на меня, села на живот и наклонилась.

— НЕТ, — сказала она.

— Ты сейчас о чем? — спросил я.

— О твоей жизни, — ответила она.

— И чего с ней?

— Она идеальная! — сказала она. И засмеялась.

Собралась толпа. Все сидели на крыльце и пили «Пабст». Над нами был Млечный путь, а это вселенная. То есть блин — Вселенная! Так красиво. Фиолетово, будто Орион опрокинул «Кул-Эйд». Столько звезд. Я попытался сосчитать, но сбился.

— Ты чего делаешь? — спросила Джули Эндрюс.

— Считаю звезды, — ответил я. — Их так много.

Она легла рядом и тоже стала считать, но из нас вышли ужасные астрономы. Я забыл, что идет после одиннадцати. На Джули напала икота.

В лучшем мире между нами прямо там, на лужайке, под бушующими инферно, блюющими своим величием в бескрайнее ничто, расцвела бы темная любовь. Но в нашем мире пришел парень Джули, одетый в Дэвида Боуи из Aladdin Sane.

Он был ничего.

Боже, да просто великолепный!

Я ненавидел его где-то шесть минут, пока он не предложил сигарету и не спросил, как меня зовут.

— Призрак, — ответил я.

— Это имя рулит, — ответил он.

Мы курили и обсуждали его дискографию. Оба сошлись, что Ziggy Stardust — его лучший альбом, а Station to Station дико недооценивают. Джули ушла искать еще выпить. Дэвид Боуи оглядел молодежь и скорчился, будто готов расплакаться.

— Буду по всему этому скучать, — сказал он.

— Когда ты умрешь? — спросил я.

— Не, — ответил он. — Мы с Эллисон переезжаем в Туксон. У моего папы рак. Мы будем о нем заботиться. Чувак, мне страшно. Я охренеть как ненавижу Туксон. И папу вроде тоже, но, кажется, так надо.

Я глубоко затянулся, посмотрел на молнию на его лице и сказал:

— Ты хороший человек.

— Может, — сказал он, — но кажется, что всю жизнь я был козлом.

— Нет, — возразил я, — ты хороший.

Вернулась Джули Эндрюс. Он обнял ее одной рукой. Они так любили друг друга, что я уже так и представлял их детишек — светловолосых эльфов с разноцветными глазами, поющих «Эдельвейс» в белых ледерхозе. Они стали целоваться и Дэвид сунул руку ей под платье, и я понял, что они собираются зачать такого ребенка прямо сейчас и у меня на глазах.

В этом я участвовать не собирался. Пожелал им удачи в Аризоне и сказал, что мне пора.

Выбрел наружу и полчаса искал свою машину, пока не вспомнил, что последний раз видел ее 48 часов назад, будучи на сумрачном днище запоя. Я подумал было поймать попутку-велосипед, но у меня ведь не было дома. Всегда оставалось «У Кики», но они уже закрыты. Был Ларри, но я припомнил, что, кажется, он обвинил меня в том, что я поганый говна кусок, потому что сожрал всю пиццу и обыграл его в Madden NFL 15.

Я слонялся по округе в поисках свободной и чистой мусорки, когда увидел их — банду зомби с дырами в черепах, заляпанных собственными мозгами. Они шли прямо на меня, спотыкаясь, потому что бухали всю ночь или потому, что были мертвы.

Я не спрашивал, можно ли присоединиться. Просто дал их темной атмосфере проглотить себя. Походка стала медленной и неверной, и я зашаркал с ними — гниющими, теряющими конечности, в поисках живых, чтобы сожрать.

Это мы были проклятием мира? Или мир проклял нас? Полюбит ли меня кто-нибудь, кто не отменил рабство?

Ответы на все вопросы будут завтра, но сейчас, в последние часы тьмы, я вытянул руки и застонал.