МАНГО. За что я здесь, шериф? Я же ни при чем, ничегошеньки не знаю про стрельбу. Вы просто заарестовываете всех цветных без…
Пикман оборачивается к Манго.
ПИКМАН. Как и остальные здесь — двое из которых белые — ты новенький в городе на время убийств. Пока я не узнаю больше, это делает тебя подозреваемым. Так что если…
АВРААМ. Эти люди невиновны, как и я.
Пикман, раздраженный, что его перебили, поворачивает голову к Аврааму. Глаза шерифа горят; он подходит к камере Авраама.
ПИКМАН. Что ты знаешь?
АВРААМ. Их было трое, я прав?
Пикман и Куперсон переглядываются, но молчат.
Авраам встает со стула и идет к решетке.
Хотя он нетвердо стоит на ногах, его взгляд не отрывается от глаз Пикмана.
АВРААМ (продолжает). Я знаю имя их главного. Я знаю, откуда они узнали, какие дома грабить. Но я ничего не скажу, пока не позволите мне выследить и убить их для вас.
Пикман бросается на решетку и хватает Авраама за горло. Шериф притягивает заключенного близко к лицу, их носы почти касаются. Глаза Пикмана — как холодные самоцветы; его голос сильный и размеренный.
ПИКМАН. Не перебивай меня и не смей ставить условия. Ты мой заключенный, а также главный подозреваемый в самом худшем преступлении в истории штата. Ты скажешь мне, что знаешь, и не будешь ничего требовать.
Авраам смотрит в ответ нелюбопытно, равнодушно.
АВРААМ. Пока я был без сознания, врач, который меня залатывал, описал, или, может, показал, как я изуродован?
ПИКМАН. Да. Показал.
АВРААМ. Эти раны я нанес себе сам, шериф. Я сделал это хирургическими инструментами, которыми когда-то лечил людей.
Авраам качает головой.
АВРААМ (продолжает). Нет, шериф. Вы ничего не можете сделать, чтобы меня запугать. Вы не можете причинить мне боли худшей, чем я причиняю себе сам ежедневно, в наказание.
Пикман отпускает воротник Авраама.
АВРААМ (продолжает). Освободите меня, шериф. Вместе мы найдем и убьем негодяев.
Лицо Пикмана краснеет от разочарования. Он отворачивается от Авраама, не зная, что делать.
Куперсон глядит на Авраама.
КУПЕРСОН. Укрывательство улик в расследовании нескольких убийств равносильно соучастию, мистер Вайсс. Вас могут повесить за то, что вы нам не подчинились.
АВРААМ. Если хотите вешать — вешайте тогда, когда я помогу вам и исполню правосудие.
Пикман оборачивается к решетке, смотрит на Авраама. Говорит медленно и с состраданием.
ПИКМАН. Они убили твою жену? Это ее лицо нарисовано на твоих пулях?
Авраам отходит к стулу. Он склоняет голову и глядит в пол, его глаза мертвеют и смотрят в прошлое.
АВРААМ. Когда я в темной комнате… наказываю себя своими лезвиями… передо мной является ее дух. Во время ее визитов мы говорим друг с другом и вспоминаем славные времена в фатерлянде… или когда мы только приехали в эту страну. Но всегда перед тем, как уйти, она говорит: «Почему те, кто меня изнасиловал и убил, еще живы?»
Пикман закусывает нижнюю губу, пытаясь подавить свои эмоции. Куперсон глядит на Авраама, встревоженный его признанием. Манго возвращается на свою койку, испуганно глядя на Авраама.
Авраам сидит, как статуя, на своем стуле.
Куперсон кладет руку на плечо Пикмана.
КУПЕРСОН. Надо идти, шериф.
ПИКМАН (Куперсону). Подожди. (Аврааму) И ты даешь этим разбойникам убить снова — надругаться над невинными людьми — лишь бы достать их самому?
АВРААМ. Да. Это ради жены, понимаешь… Я должен казнить их ради нее.
Пикман, задумавшись, кивает. Куперсон и Пикман уходят.
ИНТ. ДОМ УОЛТЕРА — СПУСТЯ МИНУТУ
Уолтер, бледный и испуганный, выглядывает в переднее окно гостиной на улицу. Шериф Пикман и помощник Куперсон проходят мимо. Уолтер задерживает дыхание.
ЭКСТ. ДОМ ПИКМАНА — СУМЕРКИ
Пикман сидит в кресле-качалке на крыльце, уставившись в закат. На его коленях записка, которую оставила Валери.
Куперсон идет к дому. Он снимает шляпу, поднимаясь по ступеням на крыльцо.
ПИКМАН. Помощник.
КУПЕРСОН. Шериф.
Пикман складывает записку и кладет в карман жилета. Показывает на кресло-качалку рядом. Куперсон кивает и садится. Двое мужчин смотрят на садящееся солнце.
КУПЕРСОН (продолжает). Кто-нибудь приходил с новой информацией?
ПИКМАН. Нет. Многие приходили с соболезнованиями, но никто не сообщил ничего нового. У тебя?
КУПЕРСОН. Филис Крэнстон говорит, что ей показалось, будто в буре кто-то переговаривается, и Синди Уотерфорд говорит, что видела, как мимо кто-то прошел под дождем.
ПИКМАН. И все?
Куперсон кивает.
КУПЕРСОН. Как держишься?
ПИКМАН. Не очень хорошо. Думал о том, как найти тех, кто это сделал… и о ней. Только об этом, две мысли, то одна, то другая.
Пикман кивает, подтверждая свои слова.
ПИКМАН (продолжает). У меня к тебе вопрос.
КУПЕРСОН. Да?
ПИКМАН. Ты веришь в Бога.
КУПЕРСОН. Верю.
ПИКМАН. Когда я утром был на холме — копал могилу жены — я видел радугу.
Пикман отворачивается от заката и смотрит на Куперсона.
ПИКМАН (продолжает). Я хороню жену рядом с нашей пятилетней дочуркой… а в небе — самая красивая радуга, что я видел. На короткий миг — забыв, что Вэл мертва — я хотел ее позвать. А потом до меня в двадцатый раз за утро дошло, что ее больше нет. А радуга все так и висит, улыбается… дразнит, пока я копаю яму, чтобы похоронить всю свою жизнь.
Пикман потирает руки и качает головой.
ПИКМАН (продолжает). И все, что я думал: ведь ни в чем нет порядка, логики — ни в чем, что творится на земле, нет причин. Можешь ты или твоя Библия объяснить эту резню?
КУПЕРСОН. Насилие — порочное орудие, что дает нам свободная воля, и владеть им могут как грешники, так и праведные. Создатель не контролирует людей, только лишь созданных по Его образу и подобию.
ПИКМАН. Если есть высшая сила, око, что надзирает за всеми нами, то какого черта оно делало вчера ночью, пока горожан убивали… а мою жену насиловали? Почему нам не подали знака, не намекнули, что творится?
Пикман краснеет от гнева.
ПИКМАН (продолжает). Где тогда был твой бог, Куперсон?
Куперсон не отвечает; он сочувственно смотрит на Пикмана, качая головой.
ПИКМАН (продолжает). Прости… не хотел на тебя нападать, я знаю, что ты пришел меня проведать, и ценю это.
КУПЕРСОН. Я пришел не проповедовать, Роджер, я здесь как друг… выслушать и помочь, чем могу.
