Несколько дней работали, гордые собой, когда маркиз заметил, что его что-то раздражает. Похоже, кто-то хотел привлечь его внимание.

– Я за тобой следил, – прошептал чужой. – Знаю, ты не хотел, чтобы я это делал. Но, это, так надо было.

Маркиз не понял, о чем говорит чужой.

– У меня есть план бегства, как только ты пробудишься, – сказал чужой. – Проснись, пожалуйста.

Маркиз не спал. И снова подумал, что не понимает, о чем говорит чужой. Почему он думает, что он спит? Маркиз сказал бы что-нибудь, но надо было работать. Он задумался, разделывая на части следующего из бывших членов стада, и решил, что есть то, что он желает сказать, объяснить, почему чужой его раздражает.

– Работать хорошо, – сказал вслух маркиз.

Его друг с длинным гибким носом и огромными ушами закивал головой.

Они работали. Через некоторое время его друг подхватил то, что осталось от бывших членов стада, и кинул в яму. Яма была очень глубокой.

Маркиз пытался не обращать внимания на чужака, который стоял у него за спиной. И ужасно расстроился, когда почувствовал, как что-то закрыло ему рот, а руки ему завели за спину. Непонятно, что теперь делать. Он теперь явно не в ногу со стадом, надо бы пожаловаться, надо бы позвать друга, но его губы были чем-то плотно заклеены, и он мог лишь издавать нечленораздельные звуки.

– Это я, – прошептал голос у него за спиной. – Перегрин. Твой брат. Тебя поймали Пастухи. Нам надо выбираться отсюда.

– Угу, – через некоторое время произнес голос.

Раздался голос, будто какой-то лай. Стал ближе – визгливый лай, внезапно перешедший в торжествующее завывание. И такой же вой с разных сторон.

– Где твой товарищ по стаду? – рявкнул чей-то голос.

– Он ушел туда, – зазвучал в ответ низкий голос, похожий на слоновий. – Ушел с другим.

– Другим?

Маркиз надеялся, что они найдут его и со всем разберутся. Явно произошла какая-то ошибка. Он хотел идти в ногу со стадом, а теперь он идет не в ногу, он жертва, не по своей воле. Он хотел работать.

– Ладсгейт! – прошептал Перегрин. Их окружили силуэты людей, не совсем людей – с вытянутыми лицами, одетых в лохматые шкуры. И они возбужденно переговаривались.

Люди развязали маркизу руки, но оставили клейкую ленту поверх рта. Ему было без разницы. Сказать ему было нечего.

Успокоившись от того, что все кончилось, маркиз уже собрался вернуться к работе, но, к его легкому удивлению, он, его похититель и его друг с огромным длинным гибким носом шли прочь от ямы по настилу, а затем дошли до стоящих одна к одной, будто соты, крохотных комнаток, наполненных людьми, упорно трудящихся в ногу друг с другом.

Узкая лестница вверх. Один из сопровождающих, в лохматой шкуре, поскребся в дверь.

– Войдите! – ответил голос. Маркиз ощутил возбуждение, почти что сексуальное. Этот голос. Голос того, которого маркиз желал бы радовать всю свою жизнь. Всю свою жизнь? Сколько? Неделю? Две недели?

– Заблудшая овца, – сказал один из сопровождающих. – Хищник. И его товарищ по стаду.

Комната оказалась огромной, на стенах висели картины, написанные маслом. Пейзажи по большей части, потемневшие от времени, дыма и пыли.

– Зачем? – спросил человек, сидящий за столом. – Зачем вы потревожили меня из-за такой чепухи?

– Потому, – начал голос, в котором маркиз узнал голос своего неудавшегося похитителя, – что ты отдаешь приказы, что я, появись я в пределах Шепердс-буш, должен был бы быть приведен к тебе на расправу лично.

Человек отодвинул стул и встал. Пошел к ним, выходя на свет. У стены стояла деревянная палка с крюком, и он взял ее, проходя мимо. Несколько долгих секунд смотрел на них.

– Перегрин? – наконец сказал он, и маркиз снова задрожал от возбуждения. – Я слышал, ты в отставку ушел. Монахом стал или что-то вроде. Даже не мечтал, что ты посмеешь прийти.

Голову маркиза наполнило нечто огромное. Нечто наполнило его голову и сердце. Что-то совершенно невообразимое, но такое, что он буквально мог его коснуться.

Пастух протянул руку и сорвал клейкую ленту со рта маркиза. Маркиз понимал, что он должен быть вне себя от радости, быть в возбуждении от того, что этот человек обратил на него внимание.

– А теперь понимаю… кто бы мог подумать?

У Пастуха был низкий и звучный голос.

– Он уже здесь. И уже один из наших? Маркиз де Карабас. Знаешь, Перегрин, я давно мечтал вырвать тебе язык, размозжить тебе пальцы у тебя на глазах, но теперь думаю, насколько же приятнее будет, если последнее, что ты увидишь, будет то, что твой собственный брат, один из стада, станет твоим палачом.

Голову маркиза наполнило нечто огромное.

Пастух был пухлым, откормленным и превосходно одетым. С седеющими волосами песочного цвета и раздраженным лицом. На нем был прекрасный кафтан, который, правда, был ему немного маловат. Кафтан цвета мокрой улицы в полночь.

Нечто огромное наполнило голову маркиза, и он понял, что это ярость. Ярость, которая начала пожирать его, будто лесной пожар, готовая уничтожить все на своем пути своим пламенем.

Кафтан. Изящный. Прекрасный. Так близко, что стоит лишь протянуть руку, и он его коснется.

Его кафтан, безо всяких сомнений.

Маркиз де Карабас не подал ни малейшего признака того, что пробудился. Это было бы ошибкой. Он думал, и думал очень быстро. Его мысли не имели ни малейшего отношения к этой комнате. У маркиза единственное преимущество перед Пастухом и его овчарками. Он знает, что он пробудился, и контролирует свои мысли, а они – нет.

Он выдвинул гипотезы. Обдумал гипотезы. И стал действовать.

– Простите, – вдруг спросил он. – Боюсь, мне действительно надо продолжать. Мы не можем побыстрее? Я опаздываю по ужасно важному делу.

Пастух оперся на посох. Похоже, его это нисколько не тревожило.

– Ты покинул стадо, де Карабас, – только и сказал он.

– Похоже на то, – сказал маркиз. – Привет, Перегрин. Рад видеть, что ты так хорошо выглядишь. И Слон. Как здорово. Вся братия здесь.

Он посмотрел на Пастуха.

– Как чудесно, что я встретил тебя, как здорово было провести немного времени в качестве одного из твоих великих мыслителей. Ладно, чего я чушь несу. Хватит. У меня важное дело, дипломатическое. Письмо доставить надо. Знаешь ведь, как бывает.

– Брат мой, подозреваю, ты не понимаешь всей серьезности ситуации… – начал Перегрин.

Маркиз, идеально понимая серьезность ситуации, заговорил:

– Уверен, все эти чудесные люди…

Он обвел жестом Пастуха и троих остролицых людей-овчарок, покрытых шерстью, стоявших вокруг.

– …позволят мне отправиться, оставив тебя здесь. Им ведь ты нужен, не я. А у меня есть очень важное послание, которое я должен доставить.

– Я могу это сделать, – сказал Перегрин.

– Теперь тебе придется помолчать, – сказал Пастух. Достал полосу клейкой ленты, которой до этого был заклеен рот маркиза, и наклеил на губы Перегрину.

Пастух был ниже ростом и толще маркиза, и великолепный кафтан смотрелся на нем несколько смешно.

– Важное послание доставить? – спросил Пастух, стряхивая с пальцев пыль. – О чем именно мы говорим?

– Боюсь, я не могу тебе этого сказать, – ответил маркиз. – В конце концов, ты не адресат этого сугубо дипломатического послания.

– Почему нет? Что там написано? И кому оно адресовано?

Маркиз пожал плечами. Кафтан был так близко, что он смог бы его потрогать, протяни он руку.

– Лишь угроза смерти сможет заставить меня хотя бы показать его, – нерешительно сказал он.

– Ну, это просто. Я угрожаю тебе смертью. В дополнение к смертному приговору, уже вынесенному тебе, как отступнику стада. Что же до Смеющегося Мальчика…

Пастух показал посохом на Перегрина, который не смеялся.

– …он пытался украть члена стада. Это также карается смертью, помимо всего остального, что мы для него приготовили.

Пастух поглядел на Слона.

– И, наверное, надо было сразу спросить, но, во имя Олдвич, что это?

– Я послушный член стада, – скромно сказал Слон низким голосом. Интересно, подумал маркиз, у него самого тоже был настолько бездушный и невыразительный голос, когда он был членом стада? – Я остался послушным и шел в ногу даже тогда, когда другой не шел.