Он был прекрасен. Замечателен. Уникален. И стал причиной того, что маркиз де Карабас оказался прикован цепью к шесту посередине круглой комнаты, глубоко под землей, а вода поднималась все выше и выше. В нем было тридцать карманов, семь обычных, девятнадцать потайных и четыре таких, которые и найти было почти невозможно – даже самому маркизу, время от времени.

Однажды ему дали (к шесту, комнате и поднимающейся воде мы еще вернемся со временем) – пусть и слово «дали» можно счесть большим преувеличением, пусть и оправданным, – подзорную трубу, от самой Виктории. Это было чудесное изделие – расписное, позолоченное, с цепочкой, украшенное крошечными херувимами и горгульями, и линзы его обладали необычным свойством. Все, на что смотрели в эту трубу, становилось прозрачным. Маркиз не знал, где сама Виктория обрела эту трубу до того, как он ее стянул в качестве довеска к оплате, которую он счел не совпадающей с договоренной. В конце концов, был всего один Слон, заполучить дневник Слона оказалось нелегко, не говоря уже о том, чтобы скрыться от Слона и Замка, когда дневник был взят. Маркиз сунул подзорную трубу Виктории в один из четырех карманов, которых, по сути, и не существовало, да так и не нашел ее потом.

Помимо этих необычных карманов, у кафтана были величественные рукава, роскошный воротник и разрез на спине. Кафтан был сделан из какой-то кожи цвета мокрой улицы в полночь, но что еще важнее, он был стильным.

Есть люди, которые считают, что одежда делает человека, и они неправы чаще всего. Однако будет правильным сказать, что когда мальчишка, ставший маркизом, надел кафтан в первый раз и поглядел на себя в зеркало, он невольно выпрямился и стал держаться иначе, поскольку, видя свое отражение, понял, что человек, надевший такой кафтан, – не простой юноша, вор, проныра и торговец услугами. Мальчишка в кафтане, который тогда был ему велик, улыбнулся, глядя на свое отражение, вспомнив картинку из книги, на которой кот мельника стоял на задних лапах, изящных, как у лани. Щегольской кот в высоких роскошных сапогах. И тогда он выбрал себе имя.

Он решил, что такой кафтан может носить только маркиз де Карабас. Он не был уверен ни тогда, ни сейчас, как правильно произносится «маркиз де Карабас». Иногда говорил так, иногда – иначе.

Воды уже было по колено, и он задумался. Такого бы никогда не случилось, подумал он, будь у меня кафтан.

Был базарный день после самой худшей недели в жизни маркиза де Карабаса, и похоже, улучшения не предвиделось. Конечно, он уже не был мертв, а перерезанное горло быстро заживало. Появилась хрипотца в голосе, которая ему вполне нравилась. Очевидные плюсы.

Но были и очевидные минусы. То, что он побывал среди мертвых некоторое время и, самое худшее, что пропал его кафтан.

Сточный Народ ему не помог.

– Вы продали мой труп, – сказал маркиз. – Такое бывает. И продали мое имущество. Я хочу его назад. Я заплачу.

Данникин Сточный пожал плечами.

– Продали, – сказал он. – Как и тебя продали. Того, что продано, не вернешь. Так дела не делаются.

– Речь о моем кафтане, – сказал маркиз де Карабас. – Я твердо намерен получить его обратно.

Данникин пожал плечами.

– Кому вы его продали? – спросил маркиз.

Сточный вообще ничего не ответил. Так, будто и вопроса не услышал.

– Я могу достать вам духи, – сказал маркиз, изо всех сил скрывая раздражение. – Чудесные, великолепные, пахучие духи. Ты же их хочешь.

Данникин с каменным лицом смотрел на маркиза. А потом провел пальцем по горлу. Омерзительный жест, подумал маркиз. Но он возымел желаемый эффект. Маркиз перестал спрашивать. Спрашивать тут было больше не о чем.

Маркиз отправился в продуктовые ряды. Этой ночью Плавучий Рынок устроили в Галерее Татэ. Едой торговали в зале прерафаэлитов, и торговцы уже почти все убрали. Лотков осталось очень мало – невысокий мужчина печального вида продавал колбасу, а в углу, под картиной Берн-Джонса с леди в прозрачных платьях, спускающихся по лестнице, сидели Грибные Люди со столами, табуретками и грилем. Маркиз однажды уже ел колбасу, которой торговал мужчина печального вида, и твердо придерживался правила, что нельзя совершать одну и ту же ошибку дважды, по крайней мере, осознанно, так что пришлось идти к Грибным Людям.

У прилавка были трое Грибных Людей, два юноши и девушка. Они пахли сыростью. На них были старые байковые пальто и жилеты с распродажи военного имущества. Они глядели из-под всклокоченных волос так, будто их глазам было больно от света.

– Чем торгуете? – спросил он.

– Гриб. Гриб жареный. Гриб сырой.

– Я возьму немного Гриба жареного, – сказал он. Один из Грибных Людей, худая бледная девушка с лицом цвета вчерашней овсянки, отрезала ломоть от дождевика размером с пень.

– Я хочу, чтобы он был нормально прожарен. Насквозь, – сказал маркиз.

– Будь храбр. Съешь сырым, – сказала девушка. – Стань нашим.

– Я уже имел дело с Грибом, – сказал маркиз. – Мы друг друга поняли.

Девушка положила ломоть белого дождевика в переносной гриль.

Один из парней, рослый и сутулый, в байковом пальто, пахнущем старым погребом, подвинулся к маркизу и налил ему чашку грибного чая. Наклонился вперед, и маркиз увидел крохотные шляпки бледных грибов, растущие у него на щеках вместо прыщиков.

– Ты де Карабас? – спросило грибное существо. – Посредник?

Маркиз никогда не считал себя посредником.

– Да, я, – сказал он.

– Слышал, ты свой кафтан ищешь. Я тут был, когда Сточные его продавали. В начале прошлого Рынка. В Белфасте. Я видел, кто его купил.

У маркиза по затылку мурашки пошли.

– И что ты хочешь за эту информацию?

Грибной Человек облизнул губы лишайным языком.

– Есть девушка, которая мне нравится, но которая на меня и не смотрит.

– Грибная девушка?

– Если бы мне так повезло. Если бы мы были одним, влюбленные, во Грибе, мне не о чем было бы беспокоиться. Нет. Она из Рэйвенскорт. Но иногда здесь ест. Иногда мы говорим. Как сейчас я и ты.

Маркиз не улыбнулся сочувственно и не вздрогнул. Лишь слегка приподнял брови.

– И, тем не менее, она не отвечает на твою страсть. Вот странно. И что ты хочешь, чтобы я сделал?

Юноша сунул серую руку в карман длинного байкового пальто. Достал конверт, упакованный в чистый пластиковый пакет для сэндвичей.

– Я написал ей письмо. Скорее, поэму, хотя я и не слишком хороший поэт. Чтобы рассказать о моих чувствах к ней. Но я не уверен, что она станет читать, если я ей сам его отдам. А сейчас тебя увидел и подумал, что если ты ей его отдашь, с твоим умением красиво говорить и себя вести…

Он умолк.

– Ты думаешь, она его прочитает и станет более склонна оценить твой костюм.

Юноша озадаченно поглядел на свое байковое пальто.

– У меня нет костюма, – сказал он. – Только тот, что на мне.

Маркиз удержался, чтобы не вздохнуть. Грибная Девушка поставила перед ним треснутую пластиковую тарелку, на которой исходил паром обжаренный кусок Гриба.

Маркиз потыкал Гриб, убеждаясь, что он полностью прожарен и в нем нет активных спор. Осторожности много не бывает, и маркиз считал себя достаточно эгоистичным для симбиоза.

Хороший. Он принялся жевать и глотать, хотя в горле было больно.

– Значит, все, что ты хочешь, – чтобы я добился того, что она прочтет твое послание томления?

– В смысле, мое письмо? Мои стихи?

– Точно.

– Ну, да. И я хочу, чтобы ты был рядом, когда она читать будет, чтобы точно знать, что она не выкинула его, не читая. И чтобы ты передал мне ее ответ.

Маркиз поглядел на юношу. Действительно, его щеки и шея обросли крохотными грибами, волосы у него было всклокоченные и немытые, от него исходил запах заброшенного дома. Но из-под густой челки глядели умные светло-голубые глаза, он был рослым и вовсе не отвратительным. Представив себе парня вымытым и обчищенным, чуть менее Грибным, маркиз согласился.