Было часов десять утра, когда Брагин проснулся от сильной головной боли и тяжелого чувства большого, непоправимого несчастья. Где-то раздавалось какое-то глухое непонятное жужжание, и художник не мог сразу понять, откуда оно идет и что оно означает. В первую минуту показалось, что это вода в кухне бежит из крана в раковину. Но, послушав немного, он стал различать слова, сыпавшиеся быстро, одно за другим, почти без перерыва. Изредка слышался другой голос, вставлявший небольшие реплики, и в нем Брагин узнал голос своей жены. Голоса неслись из той части передней, где находилась выходная дверь, и, судя по гулкости их звуков, Наташа с кем-то разговаривала на лестнице у раскрытой двери. Незнакомый женский голос быстро рассказывал:

– Вчера-то? Еще бы! Было, отчего расстроиться! Пришел к нему этот самый артельщик, или кто его знает, кто он такой, отворила я дверь – вижу? парень, бледный, как сама смерть, весь так и трясется. Только и мог сказать: «Карич… господин Карич»! Повела его в комнату господина Карича, а сама-то и замешкалась в коридоре, не помню, по какой надобности. Слышу – парень рассказывает и плачет, говорит и плачет… «Десять тысяч рублей, говорит, потерял. Граф Шульгин, говорит, послал с ними к нам, чтобы вы, значит, внесли их в банк на текущий счет… А я, говорит, по дороге, зашел к знакомым, по той же лестнице, во втором этаже, и у них-то и хватился, что денег в кармане нет»…

Карман-то, оказалось, был худой…

Брагин поднялся и сел на кровати. Побледневшее лицо его, с широко раскрытыми глазами, выражало ужас, который охватил его тотчас же, как только он вник в доносившиеся к нему с лестницы слова. Деньги потерял не Карич, а кто-то другой! Карич его обманул!

– Выскочил он на лестницу, во двор, на улицу, туда, сюда – денег нет! Словно сквозь землю провалились! Тут-то он и кинулся к господину Каричу. Как рассказал он это – господин Карич сейчас же – вон из комнаты, да на лестницу, как был, без пальто, без шапки. Парень за ним, идет и плачет. Побежали искать деньги. Через час господин Карич вернулся. Слышу, говорит, на лестнице: «Пойди, говорит, к графу и заяви! Ничего не поделаешь!» Это он парню-то сказал. А у самого, как вошел в переднюю, лица не было… Потом, слыхала я, долго ходил по комнате, с час, по крайней мере, а после лег отдыхать. Да вдруг, как вскочит, да на лестницу, в чем был, словно ума лишился. Вижу, человек покой потерял, опять искать побежал… И то сказать, деньги большие, да и парня, видно, жаль ему было… Вернулся уж вечером, как стемнело. Весь мокрый, под дождем то промок, а сам ничего, смотрит на меня с усмешечкой и руки потирает. Нашли? – спрашиваю. «Нет», – говорит. И хитро таково усмехается. Ну, думаю, хитрит что-то… А нынче утром и показывает мне деньги-то. Я так и обомлела. Этаких-то деньжищ видать мне еще не приходилось. «Иду, говорить, к графу, деньги отдавать»… То-то награду получит! И дай ему Бог, человек он хороший, не играет, не пьет, не скандалит, примерный у меня жилец… Да, что-ж это я, Господи, стою тут с вами! Делов у меня куча, а время-то не ждет…

Дверь в передней захлопнулась, звякнул замок. Осторожно, стараясь не шуметь, Наташа прошла в кухню. В столовой что-то быстро застучало – это Котик побежал к матери…

Брагин в изнеможении откинулся на подушку. Его ужас как-то сразу упал, и только огромная тяжесть совершившегося несчастья продолжала невыносимо давить на сердце. И несчастье заключалось не в том, что Карич его обманул и что Брагин отдал деньги не тому, кто их потерял. Они, все равно, и через Карича попадут в руки настоящего их владельца. И не оттого было так тяжело, что Карич, а не Брагин получит от графа вознаграждение в триста или пятьсот рублей. После того, как у Брагина в кармане лежало десять тысяч, которые он несколько часов считал своими – триста или пятьсот рублей казались ничем. В сознании обладания десятью тысячами рублями – было могучее очарование богатства, обеспеченности, в перспективе же получения даже пятисот рублей, если только Карич окажется настолько честным, чтобы отдать их Брагину – он видел только жалкое, кратковременное избавление от голода и жестокой нужды…

Все несчастье заключалось именно и только в том, что у него вчера было десять тысяч рублей, и сегодня их нет! И от этого казалось, что все кончено, дальнейшее существование представлялось темной, беспросветной пустотой…

Он лежал с открытыми глазами, устремив их в пустое пространство, ни о чем больше не думая, весь погруженный в ощущение мучительной, тупой боли в области сердца. Неожиданный случай, давший ему в руки, и тотчас-же отнявший у него большую сумму денег вышиб его из жизненной колеи, лишил тех необходимых душевных устоев, которые заставляли его барахтаться и биться в борьбе за существование – свое, жены и ребенка. Почва жизни как-будто ускользнула из-под его ног, и он почувствовал себя висящим над бездной. Эта бездна уже несколько лет угрожала поглотить его, но инстинкт жизни заставлял его закрывать перед ней глаза. Теперь-же, утратив найденные деньги, которые могли бы спасти его от гибели, он открыл, вдруг, глаза – и в нем все замерло и оцепенело от страха. Он увидел под собой бездну, гибель, от которой, казалось, уже не было никакого спасения…

– Что с тобой? – спрашивала его жена, тревожно наклоняясь над ним: – Ты болен? Или что-нибудь случилось?

Брагин нервно поводил плечами и с гримасой нетерпения, слабо говорил:

– Пройдет… оставь…

Поворачивался к стене лицом, закрывал глаза и бессильно отдавался своему тяжелому чувству тупой безнадежности, давившей на грудь, на голову, на все тело.

Он не слыхал ничего, что делалось вокруг него, не замечал, как шло время. Казалось, оно остановилось, и все замерло вокруг него, вокруг его тяжелой, томительной боли…

Жена подходила к нему, наклонялась, заглядывала ему в лицо тревожными, беспокойными глазами и молча, на цыпочках, отходила, качая головой.

Маленький мальчик, широко раскрыв серьезные, грустные глазки, осторожно подбирался к кровати и, положив ручку на плечо отца, шепотом говорил:

– Папочка… постлой (построй) домичек…

Брагин лежал неподвижно, не слышал его и не отзывался. Ребенок, постояв около него с минуту, так же осторожно, грустно отходил, садился в уголку спальни на пол и смотрел оттуда большими, удивленно-печальными глазами…

Часа в три раздался звонок. Брагин вздрогнул и испуганно приподнялся. Ему вдруг представилась, что деньги еще находятся у него, и кто-то пришел, чтобы отнять их у него. И страх, мучивший его вчера, сжал его сердце. Он сидел на кровати и прислушивался, дрожа всем телом.

Из кухни по коридору прошла Наташа. Щелкнул замок, дверь раскрылась. Незнакомый голос что-то проговорил? и дверь снова захлопнулась.

Брагин откинулся на подушку и закрыл глаза. Он вспомнил, что ему бояться уже нечего, и невыносимая тяжесть снова легла ему на сердце…

– Тебе письмо, – тихо сказала Наташа, входя в спальню.

Он машинально протянул руку и взял письмо. В конверте лежали две двадцатипятирублевые бумажки и записка Карича. Он писал:

«Дорогой Александр Иванович! Прилагаемые при сем деньги – вознаграждение, которое принадлежит Вам по праву. Мне очень досадно, что я принужден ограничиться такой небольшой суммой, но настаивать на большей – я счел для себя неудобным. Если Вы хотите лично хлопотать об этом – предупреждаю Вас, что это совершенно бесполезно. Впрочем, как знаете… Уважающий Вас Н. Карич».

Брагин опустил руку с письмом на одеяло и, коснувшись пальцами денег, брезгливо сбросил их на пол.

Карич предупреждал художника, что говорить с графом для Брагина «совершенно бесполезно». Из этого Брагин понял, что приятель вернул деньги графу, как найденные им самим, и, вероятно, получил больше, чем пятьдесят рублей. Но мысль об этом, смутно мелькнув в голове Брагина, тотчас-же погасла, не вызвав в нем ни раздражения, ни чувства обиды. Тупое, безразличное состояние опять овладело им. Ощущение тяжести в груди не прекращалось, напротив, усиливалось, и под её давлением чувство жизни казалось невыносимой тяготой…