Испытал я в детстве горе и невзгоды,

Пролил я немало в эту пору слез,

Но в убогом доме мне с семьей в те годы

Лучше и привольней, чем теперь, жилось.

Мы простые люди, нам не много нужно,

Чтоб жилось покойно: бедность не беда,

Если есть работа и желанье дружно

Биться с нищетою с помощью труда.

А у нас в то время было рук немало:

10 Жили нераздельно мы семьей одной,

Под одною кровлей, и зато, бывало,

Мать с отцом и дядя со своей женой,

Все мы, начиная с бабки престарелой,

Проводившей вечно за вязаньем дни,

Ни одной минуты не были без дела,

Вплоть до поздней ночи с утренней зари.

В захолустье тихом на краю столицы,

Как гнездо, лепился наш уютный кров,

Часто в нем являлись тружеников лица,

20 Часто в нем звучали речи бедняков.

Поразмыкать горе, попросить совета,

Провести в беседе мирный вечерок,

С жаждою участья, ласки и привета,

Приходили люди в этот уголок.

Это были дети черного народа,

Внесшие в столицу в глубине души

О тебе, деревня, о тебе, природа,

Дорогую память из родной глуши.

Им-то, горемычным, многим я обязан:

30 Испытавши в детстве нежность их забот,

В их лице с народом я был рано связан,

Их любя всем сердцем, я любил народ.

Сидя с ними вместе на пороге дома,

Слыша их рассказы каждый божий день,

Я узнал отчизну, стала мне знакома

Жизнь ее далеких, бедных деревень.

Гаснет день, бывало, сон сменяет грезы;

И под звук гармоник ночью вижу я

Волгу с бурлаками, зимние обозы,

40 Бедные деревни, мирные поля…

Утром просыпался я под шум веселый:

Слышались мне взвизги твердого сверла,

Тукал равномерно молоток тяжелый,

Заливалась свистом звонкая пила.

Звуки те сливались в мощные аккорды

Музыки великой — музыки труда.

И под такт их мерный я рукой нетвердой

Первый стих сложил свой в детские года.

Но на свете с счастьем рядом ходит горе:

50 Охватило пламя ночью наш приют,

Превратило в золу огненное море

Всё, что созидал наш многолетний труд.

Одного из близких посреди крушенья

Придавило балкой; брата и меня,

Сонных, полуголых, в шуме и смятеньи,

Мать едва успела вырвать у огня.

Утро озарило нас в открытом поле

Перед грудой пепла, и в последний раз

Здесь мы распрощались с нашей прежней долей,

6 °C людом, окружавшим в дни былые нас.

Всем пришлось искать нам крова и спасенья

В незнакомых семьях, по чужим углам.

Так пловцов во время грозного крушенья

Прибивают волны к разным берегам.

За одной бедою новые стремятся:

Нас в подвальный угол загнала нужда,

Сырость, холод, голод стали к нам врываться,

Жертв у нас искала алчная нужда.

И свершилась скоро первая утрата,

70 Призрак бледной смерти увидал и я:

Над могилой свежей — над могилой брата,

Весь в слезах, стоял я, бедное дитя.

Без друзей, без брата, в незнакомой школе,

В новой обстановке, дикарем смотря,

Я скорбел о прежней невозвратной доле,

Точно от отчизны был оторван я.

Вечно одинокий, тихий, молчаливый,

От детей счастливых робко сторонясь,

Испытал я чувство бедности стыдливой,

80 Прячущей заплаты от нескромных глаз.

Книги, а не дети стали мне друзьями,

После дня ученья, чуть не до зари,

Я сидел над ними, и не раз слезами

Орошались щеки бледные мои.

Я искал ответов на свои сомненья,

Спрашивая страстно: отчего судьба

Одному дарует только наслажденья

И ведет другого к участи раба?

Битва с нищетою — тягостная повесть!

90 Но блажен, кто может каждому сказать,

Что от грязных пятен сердце, ум и совесть

В этой страшной битве мог он отстоять.

В этом-то бодрящем, сладостном сознаньи

И нашлась опора для моей семьи

В тяжкую годину злого испытанья,

В трудовые ночи, в трудовые дни.

Не видали люди, как мы голодали,

Наших горьких жалоб не слыхал народ;

Мы умели молча выносить печали,

100 Мы сносили молча длинный ряд невзгод.

И, вседневно видя бодрую работу,

Я к трудам упорным привыкал и сам,

В песнях изливая горе и заботу,

В песнях отдаваясь радужным мечтам.

Не было в тех песнях строгого искусства,

Ловких оборотов, вычурных стихов;

В них сказалось просто искреннее чувство,

К страждущему люду в них была любовь.

В них я проклял страстно всё, что вызывало

110 Гневные порывы в сердце молодом;

В них одно желанье вновь и вновь звучало,

Чтоб добро в грядущем взяло верх над злом.

Мои песни-дети в молодые годы,

Как ни угнетала тяжкая нужда,

Мне послали силы вынести невзгоды

И пойти дорогой вольного труда.

Не чужою волей мне тот путь навязан,

Не чужим желаньем тот намечен путь,

Я, как птица в поле, всем себе обязан,

120 И спины пред ближним незачем мне гнуть.

С той поры, как стал я признанным поэтом,

Не заходит больше голод в мой приют,

Я не поднимаюсь поутру с рассветом,

Рук мне не мозолит грубый черный труд.

Я живу, как барин между господами,

И вполне, быть может, был бы счастлив я,

Если б я, встречаясь с новыми друзьями,

Лишним на пути их не считал себя.

Правда, эти люди, подчиняясь моде,

130 Ради фраз цветистых, ради громких слов,

Горячо толкуют о простом народе,

Выражают жалость к доле бедняков,

О реформах разных говорят, как пишут,

За словом не лезут никогда в карман,

Только жаль, что ложью возгласы их дыша*

И в порывах страстных слышится обман.

От горячих споров и от толков модных

Ни добра, ни худа я в душе не жду:

Ими не пособишь среди масс народных

140 Уничтожить горе, истребить нужду,

Да к тому ж я знаю, что, друзья, вам нужен

Более, чем благо этих темных масс,

В обществе кокоток у Бореля ужин

В кабинете, скрытом от нескромных глаз.

В ваших пышных залах всё-то мне чужое,

Радости и горе, злоба и любовь,

И, томимый скукой, я свое былое,

Как в темнице узник, вспоминаю вновь.

Предо мной проходят тени за тенями

150 Тех, с кем рос я мирно в детские года,

С кем идти пришлось мне разными путями,

С кем горячим чувством я живу всегда.

И каким восторгом это сердце бьется,

Если хоть на время в ясный вешний день

Мне порой, как птице вольной, удается

Унестись в затишье мирных деревень:

И в твоих объятьях, наша мать-природа,

В золотистом море колосистой ржи,

Посреди простого, честного народа

160 Позабыть о мире происков и лжи.