Озеров набулькал в высокий стакан виски, подумал, добавил туда коньяку, широко хлебнул спиртовой смеси, захихикал и уплелся в свое кресло.
— Всех зарежем, — подумал он, расслабляясь. — Пока не узнали ничего. Всех надо зарезать. И можно будет спать спокойно, не дергаясь.
Трапонов Эдик врубил «Полет валькирии». Волны музыки накатывались из девяти динамиков, сталкивались посреди комнаты и выплескиваясь на улицу сквозь полураскрытое окно, расшатывали стекла и рамы.
— Люблю запах крови по утрам! — заорал Эдик, снимая с себя синюю майку. — А-а-а-а! Кайф! Сегодня его посадят! Навсегда! А-а-а-а-а!
Он скомкал и кинул майку на пол.
Эдика переполняло торжество, радость и счастье. Он прямо чуял это счастье. Оно пахло свежей кровью, потом и экскрементами. Запахами страха людей, которых он убивал. Трапонов прибавил громкости. Валькирия опахнула его своими волосами.
— Рыжая фрау! — вопил Эдик. — Это все для тебя!
Его взгляд остановился на экране телевизора. Судьи переговаривались между собой, совещаясь перед оглашением приговора за убийство Эльвиры Босуорт. Эдик с нетерпением ожидал самого главного момента. Он ждал его с весны, с самого убийства девушки. Невинный человек, подчиняясь закону, навсегда исчезнет из жизни людей, а Эдик станет выслеживать очередную жертву.
Трапонов вспоминал, как он колол острым кинжалом эту симпатичную девчонку. При втором ударе нож застрял в ребре. Эдик сильно дернул кинжал на себя, при этом визжащая Эльвира рухнула ему на грудь. Потом он взял сумочку и вытащил из нее деньги. Пускай сыщики считают, что здесь убийство с ограблением.
— Эльвира, — прорычал он. — Какое у тебя было красивое имя!
Сейчас он ожидал, кого отправят на бессрочную отсидку в северную тюрьму. Это уже не первый клиент, который расплачивался за кровавые похождения Трапонова. Эдик вытащил из ящика стола толстый альбом с газетными вырезками. Вот, его первое убийство. Женщина-домохозяйка из столицы. Ей он пробил голову молотком. Потом последовал нечаянный попутчик. Ему Эдик воткнул толстое шило в висок и выбросил на обочину. Всего Трапонов числил за собой шесть трупов.
Вдруг он выключил музыку и торопливо спрятал альбом обратно. А если его найдут?! Если узнают, что это он убивает людей в разных частях страны? Его самого тогда упекут в тюрьму навсегда!
Он не сможет никого убить и снова вдыхать запах смерти. Эдик боязливо глянул в телевизор. Ему показалось, что судья посмотрел прямо ему в глаза. А пластиковый шарик уже крутился по доске. Эдик задрожал, он увидел, как жребий остановился в ямке под буквой «Т».
— Нет, нет, нет! — закричал Эдик и схватив со стола кружку, бросил ее в экран. — Нет, меня нельзя! Надо другого! Другого надо в тюрьму!
Он упал на пол и стал биться об него головой. Руками Эдик крепко вцепился в мохнатый ковер и колотил по нему лбом.
Вдруг он остановился.
— А если больше никого не убивать, — подумал он, ощупывая горячий лоб. — И не надо будет бояться, что меня найдут. Но нет. Не получится. Кто же тогда станет убивать людей?! И не надо бояться, меня все равно не найдут.
Эдик залез в кресло и включил «Времена года». Ласковая негромкая музыка успокоила его, он свесил голову на грудь и заснул. По треснувшему экрану телевизора медленно сползали остатки кофейной гущи из разбившейся кружки.
— У тебя есть возможность спасти жизнь невинному человеку, — инспектор криминального отдела наклонился к Максиму Абашеву, прикованному к столу. — Слышишь, парень, пока судьи читают дело. Осталось полчаса. Не бери страшный грех на себя. Ведь кто-то невиновный в убийстве Босуорт сейчас пойдет в тюрьму. Сознайся. Ведь мы знаем, и ты знаешь, что это ты ее убил. Нужно твое признание. Облегчи совесть, ты же любил ее, парень.
Максим опустил голову и разглядывал свои скованные ржавыми наручниками запястья. Около года он сидел в доме первичного ареста, находясь под подозрением в убийстве девушки. Но прямых доказательств у полиции не было, а сам Максим ни в чем не сознавался. Немногие косвенные улики говорили о том, что он раньше встречался с Эльвирой, сильно ее любил и узнав, что она намерена его бросить, прислал ей несколько угрожающих писем. В них Максим предлагал девушке вместе выпить яду и умереть молодыми и красивыми. Кроме того, он назначил ей свидание в загородном парке. И он же первым нашел труп Эльвиры.
Полиция вцепилась в эти сведения и терзала Абашева. Поскольку дело было громким и у всех на виду, его не пытали, и даже не били, соблюдая закон. Народ разделился на сочувствующих Максиму и обвинителей. Около тюрьмы постоянно проходили митинги. На них то кляли бездушных и бестолковых стражников, то просили отдать им на расправу арестованного. Максим на всех допросах молчал.
Сидя в камере, он ни с кем не общался. Даже подсаженным к нему под видом мелких жуликов высокограмотным психологам не удалось его разговорить.
Лежа бессонными ночами на жестких вонючих нарах, Максим постоянно вспоминал тот майский день.
Тогда он медленно шел по улицам Сосновы и размышлял, как бы ему поступить. В кармане лежали деньги — пять тысяч рублей. Сумма громадная, Максим скопил ее за год и намеревался потратить на свадьбу и путешествие вдвоем с Эльвирой по южным морям и зеленым веселым островам.
Но после слов девушки, что она любит другого, Абашев растерялся. Сейчас он хотел просто отдать ей все деньги, а сам пойти домой и отравиться. От этих мыслей ужасно зачесались руки. Проклятая экзема, по вине которой Максим был вынужден постоянно носить перчатки! Может, причина в ней. Красивая девушка и экзема. Вдруг что-то шуршануло в листьях сирени и мягко шлепнулось на землю. Максим повернул голову. Среди зелено-желтых кустиков мать-мачехи лежал цветной пакет. Абашев поднял его и машинально раскрыл. Внутри пакета был кинжал.
Максим посмотрел вверх. Окна в огромном, тридцатиэтажном здании почти все были раскрыты. Максим хотел отдать кинжал консьержу, но вдруг подумал — а что, если не травиться, а заколоться кинжалом на глазах Эльвиры?
Так будет гораздо эффективнее и пускай она потом рыдает и плачет, вспоминая Максимушку, погибшего по ее вине. Абашев быстро оглянулся, взял пакет подмышку и ушел в загородный парк.
Но после того, как он увидел Эльвиру, все смешалось в голове. Он молча отдал ей деньги. Она засмеялась и положила их в сумочку. Максим смутно помнил, что стоял на коленях, что-то жалобно говорил, вытряхивал из пакета кинжал (тот, падая, вонзился острием в землю и так и торчал). Максим показывал на него, плакал и пытался обнять Эльвиру. Он очнулся, сидя под деревом. В двух метрах от него лежала мертвая Эльвира. А около ног Максима валялась распотрошенная сумочка. Денег в ней не было.
Целый год, находясь в тюрьме, Максим гадал — убивал он Эльвиру или нет? Тогда, придя в себя, он вскочил и бросился бежать. И только через день осмелился позвонить в полицию. Максим не считал себя убийцей. И даже про кинжал он ничего не сказал. Сначала забыл, а потом перестал говорить совсем. Сейчас, в душной и тесной одиночной камере он непрестанно думал. Ему очень не хотелось всю жизнь просидеть в ужасной северной тюрьме. И в тоже время он ощущал, что до сих пор любит Эльвиру, и искуситель сыщик, почуяв это, нашептывал Максиму — признайся, это понравится Эльвире. Но выбор между любовью, с последующим за ним пожизненным клеймом убийцы и свободой был слишком тяжел и страшен. Чтобы его сделать, у него оставалось несколько минут. От напряжения Максима начало рвать.
Сыщик отошел в сторону и закурил, равнодушно поглядывая на несчастного Ромео.
Сегодня Тарас Иващук решил устроить себе небольшой праздник. Наконец-то его мечта сбылась. Эксперимент поставлен в абсолютно чистых, стерильных условиях. Добиться такого было нелегко, но Тарасу это удалось. В честь праздничка можно позволить себе и пару рюмочек коньячку дербалызнуть. Слово-то какое — дербалызнуть, подумал Иващук, стремительное, стеклянное, немного вульгарное, но очень подходящее.
