Узнать свою нищету перед другим при поиске счастья (один счастлив не будешь) не умозрительно, а ниточками-нервами своих желаний — дверь на пути к взаимности в общем доме. Опять хочу с удивлением вернуться к Христу: мы, терзающие Его, для Него — сокровище! Как это возможно, Он Сам разъясняет просто, открывая отношение к нам Своего Отца: «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Да будете сынами Отца вашего Небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми» (Мф. 5. 44-45). Прохождение первого поприща с грешником — это желание (жажда) ему, плохонькому, милости. Как пример этому можно вспомнить момент, когда Воскресший Христос спрашивает Симона, сильнее ли этих десяти ты предал Меня и веришь ли ты, что Я простил тебя до твоего отречения («кому мало прощается, тот мало любит» (Лк. 7. 47). И Петр отвечает: да, и Ты это знаешь. Только теперь апостол может пасти овец — относиться к заблудшим милосердно. Беседа Воскресшего Христа с Симоном внешне проста, в ней указание Учителя ученику, но её внутреннее содержание, касающееся личных отношений Иисуса и Его апостола, трижды с клятвой отрекшегося от Него, в высшей степени важно и значимо, являясь решающим для их общего пути. «Иисус говорит Симону Петру: Симон Ионин, любишь ли ты Меня больше, чем они? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси агнцев Моих. Еще говорит ему в другой раз: Симон Ионин, любишь ли ты Меня? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих. Говорит ему в третий раз: Симон Ионин! Любишь ли ты Меня? Петр опечалился, что в третий раз спросил его: «любишь ли Меня?», и сказал Ему: Господи, Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих» (Ин. 21. 15-17).
Это поприще заботы о врагах возможно не только после смерти, но еще здесь, если не забывать о том, что сам учился принимать милость с натугой, принуждением, иногда стыдливо, как уступку из-за слабости проигравшего (принимать милость как сокровище и отдание милости считать своим сокровищем — удел людей, которые уже живут волей Божией). Так в наш гибнущий мир может проникать завтрашний день с приходом Евхаристии, так же завтрашний день проникает в личные отношения грешников, если призывается милость-спасение падшим. Кто ближе ко второму поприщу — старший или блудный сын Отца? Тот, кто был чист и трудолюбив, или тот, кто узнал прощение? Обученный, вымуштрованный человек, делающий всё, как надо, но без радостного желания, не пошел вместе с Христом. Пути не было, но не к такому ли образу благочестия направлены наши усилия по воспитанию людей и особенно зависящих от нас — сродников, прихожан? Об этом убивающем невыносимым бременем предупреждал Христос преподавателей и воспитателей из фарисеев, носителей этого духа.
Новым светом высветляется путь, предложенный Христом, в притче о двух сыновьях: «У одного человека было два сына; и он, подошед к первому, сказал: сын! Пойди сегодня работай в винограднике моем. Но он сказал в ответ: «не хочу», а после, раскаявшись, пошел. И, подошед к другому, он сказал то же. Этот сказал в ответ: «Иду, государь», — и не пошел. Который из двух исполнил волю отца?» (Мф. 21. 28-30). Так как люди больше возлюбили тьму, чем свет, то первый отрезок отношений с Богом — труднический — они проходят без желания. В это время одно лишь нахождение в добрых мыслях и делах — уже подневольное, а потому пока нечестное, неискреннее отсутствием цельности и чистоты сердца, и потому требующее покаяния: «Господи, не отвергни мое негодное, несовершенное добро, которое без милости не станет совершенным и не войдет в вечность, и дай мне наконец разлюбить грех, а Тебя полюбить, как его». Обладатель такого нестойкого, преходящего добра — фарисей, книжник, то есть тот, у кого, если бы открыть волю сердца, дела свои увидел бы злыми. Такой образ жизни называется лицемерием, и с таким устроением нельзя войти в Царствие Небесное, где благо естественно, легко, желанно, невозможно в неисполнении — не так, как у второго сына, брата блудного. К этой притче примыкает пророчество Христа: «Говорю же вам, что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном; а сыны Царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 8. 11-12).Грешники найдут Иисуса, а члены религии так и останутся чиновниками веры.
Еще одно точное слово Христа о людской решимости: «Много было приходящих», а тех, кто избрал Его и пошел….
Еще об одном пути к Господу: «И вот, женщина , двенадцать лет страдавшая кровотечением, подошед сзади, прикоснулась к краю одежды Его; Ибо она говорила сама в себе; если только прикоснусь к одежде Его, выздоровею. Иисус же, обратившись и увидев ее, сказал: дерзай, дщерь! Вера твоя спасла тебя» (Мф. 9. 20-22). Женщина ищет противозаконного прикосновения — встречи с Иисусом, не заглядывая Ему в лицо, и когда, казалось, главный подвиг доверия-милости совершен, и она исцелилась, — слышит то, что не могла представить: «дерзай, дщерь!». Она думала только поправиться, а ей предлагают путь блаженства взаимности с Царем Небесным. Чудом в этой встрече мне мнится ее честность. Объяснюсь, чуть отступая в сторону. Церковная практика учит православных вглядываться в иконы, эти окна, раскрывающиеся к первообразам. Их созерцают, учась красоте и богословию. Они многое могут поведать о законах, иерархии невидимого мира. Они свидетельствуют о свете, милости, покое, радости и страдании, смерти и воскресении. Этому богатству и гармонии можно внимать и учиться соответствовать. Но у икон есть другое свидетельство, о котором не часто говорят. Если к изображенному на иконе отнестись лично, то есть вступить во взаимные отношения, то смотреть на нее будет нельзя. Святые, видевшие Христа, свидетельствовали, что Его взгляда они не могли вынести. Милость пришедшего к нам Бога и в том тоже, что Он укрыт плотью; грешник, увидев Господа непосредственно лицом к лицу, — сгорит. Наши души, полные неправды, встретившись лицом к лицу со святыней, растают, как дым. Если наша совесть оживет перед иконой — мы отведем глаза; нельзя на Истину смотреть лукавой верой, но кровоточивая женщина открыла возможный путь к Иисусу — прикоснуться сзади, то есть хоть как-то, недостойно, и понимание этого недостоинства и открывает врата спасения грешнику. И Иисус открывает ей путь дальше, Он говорит: «Иди, дочка, дерзай!», то есть помни, как подходить к Господу, зная, что сгоришь, и зная, что помилуют. Люди, которые имеют «права», в том числе и перед иконами, смотреть на них, и право входить в храм, находиться там, и право получать Таинства — обладать ими, не узнают, как горит душа, приближаясь к Богу, сознавая свою ложь, верит слову, которое Иисус сказал кровоточивой и всем нам: «Не бойся, дочка, касайся Меня, и Я остужу жар, помилую тебя прохладой отцовского утешения».
Еще один образ души-женщины, которая находит путь к Богу, предстает в рассказе о бедной вдовице, положившей в сокровищницу храма две лепты — все свое пропитание. Таинственный смысл женского образа в Евангелии — это душа, находящаяся в разных отношениях с Богом. Дева — это чистая душа, невеста, ждущая жениха, душа, осененная надеждой веры и познания Бога. На брачном пире (отметим, что брак — это вечный союз, а если не вечный — то это сожительство), обретшая Бога, вступив в союз единства, вдовица — душа, потерявшая этот брак. Именно такая душа подошла к храму, чтобы к ней вернулось через прощение прежнее счастье — единство с Богом. Две лепты (Мк., 12. 42) (а они похожи на таланты — деньги — способности) открывают возможность нового возвращения — обретения пути забвением себя, отданием всего, что есть в тебе подлинно живого, пусть и ничтожно малого — сокрушения, надежды, благодарности за прошлое. Это вольное самоотверженное движение отдать целиком и навсегда, исполненное дерзновения, помогает не только вернуть, но и принять ещё больше, так как Бог только и ждет, как отдать нам все, что у Него есть — даже Сына.
