Спасительное уничижение Сына Божьего непостижимо и неизреченно, поэтому любое отождествление его пусть с самыми высокими поступками тех, кто отходит в землю, умалит-уничтожит своей пошлостью, ограниченностью неземную Любовь. Вслед за этим превращением Божьего в людское и действительный подвиг верующих станет ложью, так как не соответствует провозглашаемому.
Любой человеческий герой из героев всех времен и народов сам нуждается в смерти Христа за себя для воскресения из мертвых. Служба Василия Великого так и свидетельствует нам о Христе: люди, которые собрались в храме стать причастниками Тела Христова и Его Крови, возвещают Его смерть и проповедуют Его воскресение, так как знают, что исцеляются Его язвами, ими же нанесенными, восстают Его Воскресением, последовавшим вслед за смертью, принятой от них и за них. У Христа соприродная доброта, у нас доброта помилованного Им убийцы.
Была и есть одна единственная Голгофа, и не было Голгофы Апостола Петра, архидиакона Стефана или Апостола Павла, потому что в час смерти никто из них не был оставлен Отцом. Нет и русской Голгофы и не будет никакой другой.
Заповедь, которая следует сразу после нашей, разбираемой, продолжает пояснять желание Христа, которым Он хочет передать-поделиться с нами. Не самая сложная половина дела — принять ближнего с его светлыми, добрыми качествами души. Честное отношение к человеку, лишенное лицемерия, которое не требует только удобного, которое не отвергает и не хочет отвернуться от его бед и болезней, видит и принимает ближнего таким, как он есть — с низкими желаниями и привычками падшего. Такими, негодными к настоящей жизни-любви, принимает нас Иисус, и Он делится этим отношением с нами: «Сказано, люби ближнего твоего», то есть того, кто добр к тебе, к этому Христос добавляет еще одно поприще: «А Я говорю вам: «Любите врагов ваших». Без этого нельзя истинно встретиться ни с одним из нас, такими, как мы есть. Это страшная правда обо мне, но в ней великое утешение о моем Боге. Я и враждующий на Него для Него не чужой, родной.
Теперь всмотримся, как заповедь о поприщах сочетается с другими заповедями и притчами Христа, как она может быть выражена иными, для кого-то более привычными словами и общепринятыми образами жизни верующих. «Но да будет слово ваше «да, да», «нет, нет»; а что сверх того, то от лукавого» (Мф. 5. 37). Вместе с заповедью о поприщах этот закон утверждает для желающих жизни вечной: каждый поступок должен быть серьёзен как окончательный выбор, как последний день жизни. Говоря «да» дружбе, мы придем к ней без лукавства и измен, через трудное время искушений, если всегда будем говорить «нет» вражде (Мф. 8. 19-20). «Тогда один книжник, подошед, сказал Ему: Учитель! Я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел. И говорит Ему Иисус: лисицы имеют норы, птицы небесные — гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову». В этой беседе наученный в вере человек хочет показать, что идти за Христом он будет с желанием и может одарить Его взаимностью во всех ситуациях, а Иисус, пришедший спасать, а не помогать и учить только, отвечает, что нет ни одной души, которая бы искренно, до конца, совершенно открыла и посвятила себя Богу, поэтому вначале необходимо покаяние и принятие милости, без которых путь с Ним пройти честно нельзя.
О том, как проходить первое поприще, учит заповедь: «Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу» (Мф. 5. 25). То есть, пока ты дышишь, есть время просить прощения и прощать своих спутников и так идти с ними. Если все время не поворачиваться к другому румяным бочком, то есть красивой парадной стороной, как делали фарисеи перед Христом, демонстрируя всем свою истовую праведность, то мы увидим, что маскируемая и припрятываемая жизненная немощь несёт в нас много вражеского людям и многих друзей выявляет как врагов. И, как нас принимает Христос добрыми и злыми, и только тогда может помочь нам, когда мы честны перед Ним, так и нам принимать человека нужно таким, как он есть, с каплей Божьего и с бочкой враждебного. Если не бояться своего и чужого зла, открывать его сокрушенно друг перед другом, то оно изживается прощением Христовым на расстоянии первого поприща, и откроется второе. Заповедь Христа раскрывает нам будущее, предупреждая, что после того, как мы умрем, к нашему сожалению, вскоре воскреснем, потому что вместе с телом воскреснет и совесть-судья, которая замучает до скрежета зубовного во тьме одиночества, вечно угрызая нас утратой друзей, которых продали за полушку противникам, променяли на мимолетные удовольствия.
Много сходного можно увидеть в сравнении заповеди с беседой Христа и благочестивого юноши. Напомним её: «…некто подошед сказал Ему: «Учитель Благий! Что делать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: ...если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди... Юноша говорит Ему: все это я сохранил от юности моей; чего еще не достает мне? Иисус сказал Ему: …раздай и приходи и следуй за Мною» (Мф. 19. 16-22).
В этой беседе первое поприще — выполнение заповедей Ветхого Завета, второе — следование за Христом. Оно станет возможным после того, как человек убедиться в своей совести, что дружба важнее стяжания, праведности, то есть он станет нищим перед ближним, если без него, а не без собственного духовного величия, не будет мил свет. Оказывается, что начать второе поприще при обладании полным благочестием даже для чистого человека (он именно сохранил, а не возродил в себе заповеди), по крайней мере, до определенного времени, пока он захочет не своего, а чужого богатства, — невозможно. Единственный, Кто видел вечную жизнь собственными глазами у Отца, рассказывает, проповедует о ней, используя доступные нам земные образы (хотя есть Его предупреждение о том, что даже серьёзный рассказ о земном нам недоступен: мы Его не воспринимаем так, как хочет передать Он — привыкли всё мерить по-своему опыту-разумению, на свой аршин, что уж говорить о наших возможностях понять Его, если Он покажет Небесное: «Если Я сказал вам о земном, и вы не верите, — как поверите, если буду говорить вам о небесном?» (Ин. 3. 12)).
Обладая опытом достижения земных успехов и душевного благополучия, которые возрастают при постепенном накоплении, достигая новых уровней благоденствия при переходе количества в качество. Заповеди же Христа не говорят о последовательности небесных добродетелей, которые появляются друг за другом, все они пребывают вместе и подаются способными к росту целиком — маленьким, но живым зерном. В единении с Ним Христос сразу готов отдать всего Себя, иногда для удобства завернутым в пелёнки Младенцем. Поэтому значимо мужественное признание благочестивого юноши, что успешное прохождение первого земного поприща — исполнения закона — не сделало его счастливым, он помнит Небесный Иерусалим и не чувствует, что находится в нём. Второй мужественный шаг богатого талантами человека — признание того, что у него нет возможности принять другого как сокровище более ценное, чем он сам. Условие для обретения возможности прохождения второго поприща — признание непосильности его. Чтобы оно стало доступным, нужен Спаситель, Который простит эгоиста и исцелит его. Путь с Христом научит путям с другими людьми. Как и с Ним, мы можем искать любви и не найдём её до тех пор, пока не признаемся в том, что любить не можем. Знать это, запомнить это открытие в себе навсегда, знать твердо, не сомневаясь (даже после исцеления от этого недуга), но при этом не отказываясь желать её, не отчаиваясь в нищете, не погибая во лжи скептицизма, объявляющего взаимность несуществующей — уже путь к вере. Только в ожидании, желании другого станет понятен смысл Его заповедей и настанет момент, когда иго верности, любви станет благом, а бремя любви (даже врага) — лёгким.
О том, что за множеством исполняемых дел, продиктованных заповедями мы легко забываем, упускаем из вида ближнего, ради которого они и существуют, говорит ещё одна притча Христа: «когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, пришед, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идёт и берёт с собой семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого!» (Мф. 12. 43-45). Проходя первое поприще, человек борется, стараясь изгнать из себя откровенное зло против ближнего — клевету, желание ограбить, зависть, вражду. Но, выметя свой дом, достигнув чистоты, мы думаем об этом как о достигнутой и достаточной цели (ведь для этого потребовалось совершить подвиг — отказаться от греха, а это проявление мужества). Уже это само по себе дело очищения невозможно для одинокого человека без милости и помощи Господа. Чистота лишь поступков, а не сердца, с которым они совершались, уже кажется несбыточным чудом. Перед чистым хочется склониться, но оказывается, что эта жертвой достигнутая чистота-пустота — хуже первоначального вялотекущего разложения в грехе. Дом очищается, чтобы в него мог прийти другой, самим собой наполнить его невозможно, но другого принять в чистую храмину души надо как сокровище, более ценное чем ты сам со своими похотениями. Это ещё более невыполнимо для не преображённого воскресением человека, чем самоочищение.
