ЯВЛЕНИЕ XXIII.
Те же и Анисья (выбегает из избы с криком, хватается за столбик и начинает выть).
О-о-о, и на кого-о-о и оставил и о-о-о и на ко-ого-о-о по-ки-нул о-о-о… вдовой горемычной… век вековать, закрыл ясны очи…
ЯВЛЕНИЕ XXIV.
Те же и кума (Кума и Матрена подхватывают ее под руки. Акулина и Марфа идут в избу. Народ приходит).
Один голос из народа.
Старух позвать, убирать надо.
Матрена (засучивает рукава).
Вода в чугуне-то есть, что ли? А то и в самоваре, я чай, есть. Не вылили. Потружусь и я.
Занавес.
–
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.
ЛИЦА ТРЕТЬЕГО ДЕЙСТВИЯ.
Аким.
Никита.
Акулина.
Анисья.
Анютка.
Митрич – старик-работник, отставной солдат.
Кума Анисьи.
Изба Петра. Зима. После 2-го действия прошло 9 месяцев. Анисья ненарядная сидит за станом, ткет. Анютка на печи. Митрич, старик-работник.
ЯВЛЕНИЕ I.
Митрич (входит медленно, раздевается).
О, Господи помилуй! Что ж, не приезжал хозяин-то?
Анисья.
Чего?
Митрич.
Микита-то из города не бывал?
Анисья.
Нету.
Митрич.
Загулял, видно. О, Господи!
Анисья.
Убрался на гумне-то?
Митрич.
А то как же? Всё как надо убрал, соломкой прикрыл. Я не люблю как-нибудь. О, Господи! Микола милослевый! (Ковыряет мозоли.) А то бы пора ему и быть.
Анисья.
Чего ему торопиться. Деньги есть, гуляет с девкой, я чай…
Митрич.
Деньги есть, так чего ж не гулять. Акулина-то почто в город поехала?
Анисья.
А ты спроси ее, зачем туда нелегкая понесла.
Митрич.
В город-то зачем? В городу всего много, только бы было на что. О, Господи!
Анютка.
Я, матушка, сама слышала. Полушальчик, говорит, тебе куплю, однова дыхнуть, куплю, говорит; сама, говорит, выберешь. И убралась она хорошо как: безрукавку плисовую надела и платок французский.
Анисья.
Уж и точно девичий стыд до порога, а переступила – и забыла. То-то бесстыжая!
Митрич.
Вона! Чего стыдиться-то? Деньги есть, так и гуляй. О, Господи! Ужинать-то рано, что ли? (Анисья молчит.) Пойти погреться пока что. (Лезет на печь.) О, Господи, Матерь пресвятая Богородица, Микола угодник!
ЯВЛЕНИЕ II.
Те же и кума.
Кума (входит).
Не ворочался, видно, твой-то?
Анисья.
Нету.
Кума.
Пора бы. В наш трактир не заехал ли. Сестра Фекла сказывала, матушка моя, стоят там саней много из города.
Анисья.
Анютка! а Анютка!
Анютка.
Чего?
Анисья.
Сбегай ты, донюшка, в трактир, посмотри, уж не туда ли он спьяна заехал?
Анютка (спрыгивает с печи, одевается).
Сейчас.
Кума.
И Акулину с собой взял?
Анисья.
А то бы ехать не-зачем. Из-за нее дела нашлись. В банку, говорит, надо, получка вышла, а всё только она его путает.
Кума (качает головой).
Уж и что говорить. (Молчание.)
Анютка (в дверях).
А коли там, сказать что?
Анисья.
Ты посмотри только, там ли?
Анютка.
Ну что ж, я живо слетаю. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ III.
Анисья, Митрич и кума. (Долгое молчание.)
Митрич (рычит).
О, Господи, Микола милослевый.
Кума (вздрагивая).
Ох, напугал. Это кто ж?
Анисья.
Да Митрич, работник.
Кума.
Ох, натращал как! Я и забыла. А что, кума, сказывали, сватают Акулину-то.
Анисья (вылезает из-за стана к столу).
Посыкнулись было из Дедлова, да видно слушок-то есть и у них, посыкнулись было, да и молчок; так и запало дело. Кому же охота?
Кума.
А из Зуева-то Лизуновы?
Анисья.
Засылка была. Да тоже не сошлось. Он и к себе не примает.
Кума.
А отдавать бы надо.
Анисья.
Уж как надо-то. Не чаю, кума, как со двора спихнуть, да не паит дело-то. Ему неохота. Да и ей тоже. Не нагулялся, видишь, еще с красавой-то с своей.
Кума.
И-и-и! грехи. Чего вздумать нельзя. Вотчим ведь ей.
Анисья.
Эх, кума. Оплели меня, обули так ловко, что и сказать нельзя. Ничего-то я сдуру не примечала, ничего-то я не думала, так и замуж шла. Ничегохонько не угадывала, а у них согласье уж было.
Кума.
О-о, дело-то какое!
Анисья.
Дальше – больше, вижу от меня хорониться стали. Ах, кума, и уж тошно ж мне, тошно житье мое было. Добро б не любила я его.
Кума.
Да что уж и говорить.
Анисья.
И больно ж мне, кума, от него обиду такую терпеть. Ох, больно!
Кума.
Что ж, сказывают и на руку ерзок стал?
Анисья.
Всего есть. Бывало, во хмелю смирен был. Зашибал он и допрежде того, да всё, бывало, хороша я ему была, а нынче как надуется, так и лезет на меня, стоптать ногами хочет. Намедни в косы руками увяз, насилу вырвалась. А уж девка хуже змеи, и как только таких злющих земля родит.
Кума.
О-о-о! Кума, болезная ж ты, погляжу я на тебя! Каково ж терпеть; нищего приняла, да он над тобой так измываться будет. Ты что ж ему укороту не сделаешь?
Анисья.
Ох, кумушка милая! С сердцем своим что сделаю. Покойник на что строг был, а всё ж я как хотела, так и вертела, а тут не могу, кумушка. Как увижу его, так и сердце всё сойдет. Нет у меня против него и смелости никакой. Хожу перед ним как куренок мокрый.
Кума.
О-о, кума! Да это, видно, сделано над тобой что. Матрена-то, сказывают, этими делами занимается. Должно, она.
Анисья.
Да уж я и сама, кума, думаю. Ведь как обидно другой раз. Кажется, разорвала б его. А увижу его, – нет, не поднимается на него сердце.
Кума.
Видимое дело, напущено. Долго ль, матушка моя, испортить человека. То-то погляжу я на тебя, куда что делось.
Анисья.
Вовсе в лутошку ноги сошлись. А на дуру-то, на Акулину, погляди. Ведь растрепа девка, нехалявая, а теперь погляди-ка. Откуда что взялось. Да нарядил он ее. Расфуфырилась, раздулась, как пузырь на воде. Тоже, даром что дура, забрала себе в голову: я, говорит, хозяйка. Дом мой. Батюшка на мне его и женить хотел. А уж зла, Боже упаси. Разозлится, с крыши солому роет.
Кума.
О-ох, житье твое, кума, погляжу. Завидуют тоже люди. Богаты, говорят. Да видно, матушка моя, и через золото слезы льются.
