– Откуда жь ему быть, вашего не беру. – Прикажете чаю или покушать? Максимъ Иванычь все нездоровъ.

– Ну, а хозяйство какъ?

– Да Василій старается, кажется, все хлопочетъ. Только забывчивъ: намеднись приказывала б

ѣ

лаго хл

ѣ

ба купить, – говорю: Графъ прі

ѣ

детъ, – забылъ.

– Ну, а работники есть?

– Есть, кажется, да все жалуются – солдаты, противный народъ такой – не слушаются, говорятъ, а онъ старается. Да в

ѣ

дь съ вольнымъ народомъ гд

ѣ

сладить. – Она вздохнула. – Намедни лошадь что то…

Она остановилась. Я вид

ѣ

лъ, что она меня пригатавливаетъ.

– Ну, это все ничего; а мужики, что? —

– Да что, батюшка, мужички Богу за васъ молятъ; имъ ли не жизнь. Намедни у Алекс

ѣ

евой матери была; такъ и она говоритъ: Анделъ небесный. —

– Ну, понесла!

Я притворился, что мн

ѣ

это было непріятно; а въ комнат

ѣ

что то ужъ стало весел

ѣ

й. —

– Кто тамъ? – окликнулъ я толстые сапоги, всходившіе по л

ѣ

стниц

ѣ

.

– Василій.

Бурмистръ, челов

ѣ

къ л

ѣ

тъ 27, высокой ростомъ, уже забирающiй начальническую полноту, курчавый и красивый, ежели-бы не узкое разстояніе глазъ и в

ѣ

чное безпокойство ихъ. – Василій одинъ и старшій изъ 7 сыновей самаго зажиточнаго мужика Ермила.⁷ Его идеалъ – толстый прикащикъ, который былъ при отц

ѣ

въ этомъ им

ѣ

ньи, его страхъ – быть похожимъ на мужика лапотника. Купецъ Черемушкинъ говоритъ, что Василій настоящій бурмистръ, онъ въ Тул

ѣ

съ купцами Графскій интересъ соблюдаетъ и свою амбицію соблюдаетъ. А[гафья] М[ихайловна] говоритъ, что онъ ужъ запутался въ словахъ; то говоритъ: въ мановеніи ока, а то: кады – скажетъ. – Василій полагаетъ, что искуство управленія разд

ѣ

ляется на два отд

ѣ

ла: 1-й и главный – составляетъ искуство встр

ѣ

тить барина, проводить его, доложить, не обезпокоить, скрыть непріятность и т. д., и 2-й отд

ѣ

лъ, заключающій въ себ

ѣ

искуство оборотиться такъ, чтобы все казалось по желанію барина.

Всл

ѣ

дствіе этаго уб

ѣ

жденія, Василій всегда страстно встр

ѣ

чаетъ меня; запыхавшись, съ дрожащимъ голосомъ и даже кажется съ слезами на глазахъ, онъ бросается къ ручк

ѣ

. Это мн

ѣ

непріятно, т

ѣ

мъ бол

ѣ

е, что такъ нейдетъ къ его⁸ мужицкой фигур

ѣ

. Какъ и обыкновенно, мы потолкались другъ съ другомъ, плечомъ въ голову и головой въ подбородокъ, и какъ всегда ему не удалось поц

ѣ

ловать, мн

ѣ

не удалось оттолкнуть его. Когда мы поуспокоились, я сталъ спрашивать, онъ сталъ успокаивать. Все было хорошо, навозу зимняго вывезено 30 десят[инъ], лошади сыты, 2 только истратились, крестьяне оброкъ заплатили въ срокъ.

– Ничего особеннаго н

ѣ

тъ?

– Ничего-съ, слава Богу. Только нужно вамъ доложить, – сказалъ онъ помолчавъ, – что молотьбой не могъ окончить, по одной ндравственности (ндравственность значитъ упрямство) бабъ. Не выходятъ по вольно, a л

ѣ

тнихъ дней и не см

ѣ

й брать.

– По чемъ ходятъ?

– По гривеннику. Разв

ѣ

мало? Гд

ѣ

ей больше взять. И станешь говорить, не повинуются. Дни большіе говорятъ.

– Такъ прибавить 40 к[оп

ѣ

екъ].

– Не прикажите-ли такъ посылать, за барщину? Лучше ходятъ. А разсчеты пустые.

– Н

ѣ

тъ, да вотъ я посмотрю; сходку вели собрать нынче.

– Завтра не прикажете ли? – нынче не соберешь. —

–

Комментарии Н. М. Мендельсона

ЛЕТО В ДЕРЕВНЕ.

Время написания отрывка определяется записями Дневника Толстого: 22 июня 1858 года Толстой занес в него: «Приходит мысль описать нынешнее лето. Какая форма выйдет?» Летом этого года Толстой с увлечением занимался сельским хозяйством в своей Ясной поляне, как об этом свидетельствуют неоднократные замечания в его Дневнике и в его письмах к друзьям, напр., к Фету. За несколько дней до приведенной выше записи, 19 июня, он писал в Дневнике: «Не пишу, не читаю, не думаю. Весь в хозяйстве». На время все другие интересы отступили на второй план, в том числе и литературные. Однако, под влиянием накопившихся у него впечатлений и наблюдений над деревенской жизнью и крестьянским бытом, над сельско-хозяйственными условиями и отношениями, накануне их решительного перелома, у него явилась мысль подвести некоторые итоги этим наблюдениям.

Повидимому, Толстого более всего интересовал вопрос о взаимных отношениях, установившихся в это время в деревне между крестьянами и помещиками, и о связанных с этими отношениями настроениях обеих сторон. В этих отношениях и настроениях чувствовалась напряженность, столь характерная для послевоенного периода, усиленная толками о предстоящей реформе и приводившая ко взаимным неудовольствиям и столкновениям. У самого Толстого было этим летом, во время сенокоса, какое-то недоразумение с крестьянами, о котором довольно смутно говорится в записях Дневника от 19 и 20 июня. Но на этот раз Толстого, повидимому, остановила трудность подыскания соответствующей литературной формы, и мысль об описании деревенского лета была на время оставлена.

Он вернулся к ней уже осенью, во время своего пребывания в Москве. 15 сентября в Дневнике говорится: «Обещал Коршу описание лета; но узость задачи претит мне». На следующий день: «Описание лета не пойдет». Упоминаемый здесь Корш, Валентин Федорович (1828—1883), известный литератор и журналист, бывший в то время редактором «Московских ведомостей» (1856—1862). Очевидно, он просил Толстого дать ему статью для «Литературных прибавлений» к газете, но затем дело почему-то расстроилось. 20 сентября Толстой возвратился в Ясную поляну и в тот же день начал писать задуманное еще в июне «Лето в деревне», судя по отметке на заглавном листе рукописи; однако никакого упоминания об этой работе в Дневнике не встречается; повидимому, написав начало задуманного произведения, Толстой оставил его, чтобы уже никогда более к нему не возвращаться.

Рукопись, автограф Толстого, представляет собой разрозненные листки, в четвертку, вырезанные из той же переплетенной тетради, в которой затем была написана одна из редакций «Семейного счастия»; при вырезывании пострадали окончания слов на оборотных страницах. Всего в рукописи 6 ненумерованных листов, из которых на первом написано лишь заглавие и дата: «Ясная Поляна 1858 года 20 Сентября»; оборот последнего листа неисписан. Как на заглавном листе, так и в начале самого отрывка, заглавие: «Лето въ деревне» переделано довольно искусно из первоначального заглавия: «Б

ѣ

глецъ»; очевидно, тетрадь предназначалась для одного из вариантов кавказской повести Толстого, над которой он работал несколько лет, которая в рукописях и Дневнике носила различные наименования и которая впоследствии при напечатании была озаглавлена «Казаки». Рукопись хранится в Толстовском кабинете Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина. (Папка XXI. 7.)

«Лето в деревне», по своему замыслу, должно было отразить в себе личные впечатления автора, при его соприкосновении с деревенской жизнью. Поэтому автор не счел нужным сколько-нибудь замаскировать автобиографичный и субъективный характер задуманного им произведения. Он прямо вводит читателя в свое поместье – Ясную поляну, дает сведения о хозяйственном положении именья, о количестве крестьянских тягол, о размерах оброка, выводит и характеризует действительных лиц из числа яснополянских дворовых; так, напр., в лице «нянюшки» Агафьи Михайловны, Толстой изобразил крепостную горничную своей бабки Пелагеи Николаевны, урожденной княжны Горчаковой; впоследствии Агафья Михайловна исполняла в Ясной поляне роль домоуправительницы и экономки; ее Толстой неоднократно изображал в своих произведениях: в «Детстве» в лице Натальи Савишны, в «Зараженном семействе» в лице Марьи Исаевны, в «Анне Карениной», где она под собственным именем выведена в лице старой няни и экономки Левина. Агафья Михайловна до глубокой старости прожила в доме Толстых в Ясной поляне, где она и скончалась в 1869 году (о ней см. «Воспоминания детства» Л. Н. Толстого и «Мои воспоминания» его сына Ильи Львовича). Также вполне реален и бурмистр Василий; это – Василий Ермилин Зябрев, несколько лет управлявший яснополянским имением и бывший впоследствии, уже после освобождения крестьян, сельским старостой.