Принюхиваясь подошла и осторожно просунула голову внутрь, открывая дверь шире. Петли, на удивление, не скрипнули. Прежде чем делать шаг внутрь, огляделась. Одна просторная комната, большое окно, деревянными перегородками разделенное на множество квадратиков. Никакой мебели, кроме низкой кровати у стены.

Денис лежал, закинув руки за голову и притворялся спящим. Он давно услышал шаги, но не двигался, ни малейшим движением не выдавая своей осведомленности. На охоте самое важное качество — терпение. Подпустить жертву как можно ближе, позволяя думать, что это она охотится. Кто дичь, кто хищник? Ответ очевиден — не маленькой лопоухой рыси тягаться с берсерком.

Она кралась пригнувшись к полу, совершенно бесшумно. Прошла близко — близко от голых ступней, сама не заметила как не рассчитав расстояния, мазнула по стопе самыми кончиками мягкой шерсти. Денис чуть не выдал себя, было ужасно щекотно.

Когда дыхание рыси коснулось щеки, молниеносно сомкнул руки на пушистом теле и затащил зверя на кровать. Застигнутые врасплох зеленые глаза столкнулись с разноцветными, в них плескалось ликование.

— Ты сделала свой выбор, Ида, — прошептал, не отводя взгляда. — Обернись.

И через мгновение на его животе сидела ошеломленная обнаженная девушка. В этот раз смена ипостаси произошла абсолютно безболезненно, будто независимо от ее воли, по приказу более сильного. Только альфа, глава клана мог так делать.

— Как ты… — попыталась было выяснить подробности, но Денис перебил.

— Ида… я совсем не могу больше ждать, — рывком перевернулся и подмял девушку под себя. Ловко избавился от рубашки и штанов, изнывая от желания почувствовать Иду голой кожей. Некоторое время лежали неподвижно, крепко обнимая друг друга. Денис пытался выровнять дыхание, но не очень успешно. Даже глаза закрыл, чтобы не видеть, хоть так уменьшить лишающее разума желание, всепоглощающую нужду. Лицом прижался к шее Иды, глубоко вдыхал ее аромат и отчетливо понимал, выдержка висит на волоске.

— Ты знал, что я приду, — прошептала Ада. — Ты все подстроил.

— Не мог иначе.

— Я думала, ты отступил.

— Пытался. Дал тебе решить, пространство, — невнятно произнес, ни на миллиметр не отстраняясь от нежной горячей кожи. Разговоры и объяснения последнее, чем Ден хотел бы сейчас заниматься.

— Хитрец, глупец, — она сама нашла его губы, также как утром обхватила лицо ладонями, и поцеловала. Щетины уже не было. Подготовился. Побрился и даже дверные петли смазал.

Ее улыбка и смех. Это был самый счастливый поцелуй на свете.

Ада дрожала. Не от страха, от наслаждения и желания большего. Она не умела целовать, никогда ни с кем не обнималась, тем более голая, тем более в постели, но неопытность нисколько не мешала воплощать в жизнь желания. Вот же, — все, что ей нужно перед ней. Вернее, над ней. Так истосковалась по прикосновениям, что казалось не сможет сделать следующий вдох, если Денис вдруг отстраниться, перестанет касаться и обнимать.

Ден сжал зубы, лицо выражает вселенсокое напряжение и сосредоточенность. Помнить о плане, выдержке и опыте с каждым вдохом все сложнее. Он очень старался быть осторожным и мягким, внимательным. Терпеливым. Но Ида, Дух! КАК она ему мешала! Он о таком только мечтал. Так нестерпимо смело и так невинно одновременно.

И все же. Он помнил страх Иды, ее слезы в той пещере на заставе Колина.

— Подожди, — попытался сам себя остановить.

— Нет, — кратко и доходчиво.

— Ида, — простонал и посмотрел ей в глаза. В них действительно нет страха. А то, что они выражают, напрочь сносит крышу.

Разноцветного взгляда не осталось, на Иду смотрела чернота зверя. Тягучая, бездонная и крайне опасная. Берсерк тут, рядом с ней.

— Я не боюсь. Тебя, — прошептала и снова потянулась к его губам.

Ида не понимает, что с ним делает. Не понимает. Может, это и к лучшему.

— А я боюсь. Страшно боюсь сделать тебе больно.

— Попробуй. Я хочу.

Не ответил, простонал что‑то непонятное, прижимаясь еще теснее. Жестоко сейчас требовать от него слов. Ида плавно скользнула под ним вверх — вниз. Благие намерения? Пусть катятся в ад. Ида принадлежит ему, и только ему. Сейчас и всегда.

— Дух, Ида! — поймал ее руки и завел ей за голову, почти обездвиживая. — Ты моя, скажи это.

— Твоя!

Его. Так.

Припал к ее рту, выпил изумленный вздох. — Да, моя Ида, буду целовать тебя именно так.

Прикусил нежную губу, язык проник в тепло рта. Бережно и требовательно, пути назад нет.

Тонкая ухмылка луны в черном небе. Холодный свет свободно проникает в окно, гуляет холодными бликами по стенам, деревянному полу и двум переплетенным, разгоряченным телам на кровати. В домике на озере этой ночью не до сна.

За ххх дня

Никто из охранников не спал. Два рыся и лис, перекинувшись исчезли в темноте, обследовать окружающие тракт лес и скалы удобнее на четырех лапах. Остальные отдыхали после долгого пути, правда, не смыкая глаз.

Генрис с парой оборотней сидели вокруг крохотного костра, Райнис и Ральф лениво развалились на матрасах в повозке. Ральф достал свою флягу с остатками дорогого крепкого вина и даже угостил младшего друга. Для того, чтобы опъянеть не хватит, так, пару глотков, насладиться вкусом.

К их чести надо заметить, что не дали втихомолку деру, не оставили обоз за собой, улизнув через лес в сторону какой‑либо деревни. Такая мысль приходила на ум многим из отряда, и нельзя сказать, что идея лишена здравого смысла. Но ни один из охранников не ушел. Даже глупо, так покорно ждать смерть.

Тихая ночь, самые темные и тяжелые часы перед рассветом. Также тихо напали смолги. Ни сигнального воя, ни треснувшей под лапой ветки, ни шороха листьев, ни запаха. Ни предсмертного хрипа трех караульных. Ничего.

Черные тени, рвущие плоть когти и клыки. Оборотни сражались в человеческом обличии, и сражались недолго. Чтобы перекинуться не хватило времени, мечи же не достаточно хорошее оружие против такого зверя как смолг. Стрелы подошли бы лучше, но увы, их не было.

Эрик не надеялся выжить. Смешно сказать, он даже почувствовал что‑то вроде единения с рысями и лисами. Сражались не за жизнь, целью было забрать за грань как можно больше тварей.

Исполосованная грудь и рана в животе свалили на колени. Казалось, смолг хочет когтями достать его внутренности. Оскаленная пасть склонялась все ближе к лицу волка, к стоящему на коленях поверженному врагу. Смолг не торопился, эти звери умели наслаждаться триумфом. На клыках пенилась слюна, пока еще капала на землю, скоро упадет на грудь Эрику.

У отряда не было надежды на спасение. Смолгов слишком много, помощи ждать неоткуда. И Эрик не надеялся спастись, он так или иначе умрет от ран. Так какая разница, попадет яд смолгов в кровь или нет? Разницы не было. Просто кортик в сапоге так просился в горло твари, что Эрик не смог отказать. Из последних сил, перед тем как свалиться в грязь, всадил острие до рукоятки смолгу в глотку.

Лежал на спине и смотрел в черное небо. Или это не небо черное, а перед глазами черно? Эрик потерял счет времени. Не подохнет сам, добъют смолги. Сомнений в том, кто остался стоять после схватки, не имелось.

А вот и он. Победитель.

Волк почти ничего не видел, все та же муть перед глазами, хотя уже светало.

Вонь, смердящее дыхание. Над Эриком склонился… Кто‑то. Не смолг, слишком… Слишком явно черты зверя переплелись с человеческими.

— Время беров кончилось. Мы придем.

Последнего, смертельного удара не последовало. Первые лучи солнца и пение птиц. Кровь, ошметки тел, трупы на тракте. И один выживший. С посланием.

Эрик пришел в себя под утро, комната погружена в темноту и глухую, вязкую тишину. Широко открыл глаза, пока еще не понимая, где он и что с ним. Резко дернулся, пытаясь сесть, но в голове загудело и черноту раскрасили сотни яркий искр. Все тело ныло, тяжелое и неподвижное, словно чужое. Новый вдох больше похож на хрип или рык зверя. От полной беспомощности, осознания своей слабости.