— Шпарю, — признался я.

— А из нашего класса в Краснополье я остался один. Женился,

пацана

уже имею. В общем, старею, — сказал Санька и вздохнул почему-то.

— А ты знаешь, где кто? — спросил я.

— Откуда я знаю?! — развел руками

Дылдин

. — Знаю только, где Царь. Не поверишь, когда услышишь!

— Почему не поверю? — сказал я.

— А потому что он в Германии. Женился на еврейке из Кричева и укатил с ней в Дюссельдорф, — Санька вдруг стукнул себя по лбу и сказал: — тараторю с тобой полчаса, а у кого собираешься остановиться, не спросил.

— В гостинице, — сказал я.

— Никаких гостиниц, — сказал Санька. — У меня остановишься. Кстати, ты мою жену знаешь, вашей соседки

Карповны

дочка.

Мы говорили с Санькой до самого отхода автобуса, потом он посадил меня на приставное сиденье возле себя, и мы продолжали разговор до самого Краснополья. Говорили обо всем, но главный интересовавший меня вопрос я все отодвигал и отодвигал на потом, боясь получить не радостный для меня ответ. Но перед самым Краснопольем, когда уже проехали льнозавод, я не выдержал и спросил:

— А ты не знаешь, где Даша?

Санька удивленно посмотрел на меня и сказал:

— А я думал, вы переписываетесь? Хотел только что про нее у тебя спросить.

— Я не знаю, где она, — сказал я.

— Они уехали через несколько месяцев после вас, — сказал Санька. — Ее родителей перевели куда-то в Гомельскую область. Она всем говорила куда, но убей меня, я не помню... Вот и все, что я знаю, — сказал он и виновато развел руками.

— И никто не знает? — переспросил я.

— Никто, — сказал Санька.

И мы начали говорить о чем-то ином. Потом мы еще долго говорили у Саньки на кухне за бутылкой

смирнофской

водки, я слушал его, о чем-то говорил сам, но мысли кружились вокруг Даши, как бабочки вокруг свечи, и, натыкаясь на пламя, сгорали, обжигая меня. А потом, под утро, Санька сказал:

— А Царь хвалился, что это его маманя перекинула

Дашкиных

батьков

поглубже в радиацию. Чтобы Советскую власть уважали! — Санька закурил, затянулся, выпустил ровное круглое кольцо из дыма, какое в школе умел делать только он, и, выругавшись, сказал: —

дураки

они! Больше радиации, чем в нашем Краснополье, нигде нет!

Я не знал, что мне делать дальше. Утром Санька взял мне билет на трехчасовой рейс на Могилев. Я привез целый чемодан сувениров для знакомых, но из знакомых в поселке остался лишь Санька, и я весь чемодан оставил ему. Оставил себе только Барби.

ЛЕГЕНДА О ПОСЛЕДНЕМ КРАСНОПОЛЬСКОМ ЕВРЕЕ

Санька утренним рейсом поехал на Костюковичи, а я пошел на кладбище. Убрал могилы, все подряд, ибо я не знал, где точно лежат мои бабушки и дедушки. Папа мне объяснял перед отъездом, но на заросшем травой кладбище трудно было что-то отыскать. Убрав все, что смог, я сел передохнуть на огромный валун, что лежал у кладбищенской ограды. Я

сидел

задумавшись и не заметил, как ко мне подошел человек.

— Устали? — спросил он.

Я поднял глаза: возле меня стоял пожилой седой мужчина в клетчатой фланелевой рубашке и потертых джинсах.

— Устал, — честно признался я.

— Давно сюда никто не приходил, — сказал мужчина и внимательно посмотрел на меня. — Вы случайно не внук

Эты

-белошвейки?

— Внук, — кивнул я.

— Вы случайно не из Америки? — спросил мужчина.

— Случайно, да, — улыбнулся я и сказал: — я пытаюсь вспомнить вас и не могу: не узнаю.

— А откуда вам меня знать, — сказал мужчина. — Когда вы уезжали из Краснополья, в поселке было

абисалэ

идун

(немножко евреев) и не было меня. А сейчас здесь нет ни одного еврея, и есть я.

— Раз вы есть, значит, есть евреи, — заметил я.

— Я — это другой вопрос. Я не просто еврей, а Последний Еврей Хаим Рабинович.

— Я знал здесь Рабиновичей, — сказал я. — Вы случайно не их родственник?

— В каком-то смысле да, а в каком-то нет, — сказал мужчина. — Я Рабиновичам такой же родственник, как и вам. Я Хаим, потому что все евреи Хаимы, и Рабинович по той же причине. А отчество, конечно, Соломонович. Это вам о чем-то говорит?

— Нет, — сказал я и с любопытством посмотрел на мужчину.

— Тогда я вам объясню, — сказал мужчина. — Когда Бог разбросал евреев по всему миру, он сказал всем живущим: не гоните этих людей от себя. Разрешите им жить с вами. Ибо пришли они к вам не по своей воле, а по моей. И с ними пришло на вашу землю благословение. А если уйдут они с вашей земли не по своей воле, а вами гонимые, то навеки уйдет благодать от вас. Только не все эти слова сердцем слушали

.., –

вздохнул мужчина, пот со лба утер. — Где евреи ушли гонимые, где по своей воле края покинули. И решил Бог в тех местах, откуда по своей воле ушли евреи, поселить Последнего Еврея. Пока память в тамошних людях о евреях жива, живет в их краях Последний Еврей, а с ним и Божье благословение. Вот я и есть Последний Краснопольский Еврей. Живу, чтобы здесь земля родила, чтобы счастье в дома заходило... Так что я родственник всех здешних евреев! Всех их знаю, про всех помню. И вашего папу знаю, и вашу маму помню. И знаю, что на врача вы учитесь. Ваша бабушка не поверила бы, что внук её доктором будет! — мужчина хитровато посмотрел на меня и сказал: — Чувствую, что вам хочется о чем-то спросить старого Хаима. Так вы спрашивайте, не стесняйтесь. Рабинович много чего знает!

И я спросил про Дашу.

Мужчина прищурил глаза, как будто попытался что-то посмотреть вдали, помолчал минуту, а потом сказал:

— Она далеко отсюда. И даже дальше, чем вы думаете. Вы, конечно, знаете такой город Тель-Авив?

— Знаю, — сказал я.

— А вы знаете там

Шалом

Тауэр? Конечно, не знаете. Но если от него идти прямо, а потом направо, а потом опять прямо, и зайдете за угол, то попадете как раз туда, куда вам надо. Она в госпитале.

— В госпитале?! — вскрикнул я.

— Не волнуйтесь. Я вижу немножко дальше, чем вы, и я вам скажу, что впереди все хорошо. Хотя где вы встречали еврея, у которого все хорошо? Я вижу, вы готовы лететь в Тель-Авив прямо из Краснополья. Но я вам скажу, пока такого рейса не имеется.

Мне хотелось чем-то отблагодарить мужчину, и я спросил:

— Может, я могу вам чем-то помочь? У меня есть доллары.

— У него есть доллары? Он Ротшильд! Молодой человек, поберегите эти деньги для себя. Они ещё вам пригодятся. А я, слава Богу, имею ещё здоровье и имею приличную работу.

— Кем вы работаете? — спросил я.

Мужчина удивленно посмотрел на меня:

— Я же вам полчаса говорю, кем я работаю, а вы все ещё меня спрашиваете? Повторяю: я работаю Последним Евреем! Кем еще может работать Хаим Рабинович!

Потом он вдруг стукнул себя по голове:

— До отхода вашего автобуса осталось полчаса, и ваш знакомый ищет вас по всему Краснополью, вон он уже спешит сюда, как Моня на

хупу

, — и мужчина показал

на

приближающийся старенький «

Пазик

».

Санька резко развернул машину возле нас и, притормозив, сказал:

— Здравствуйте, Хаим Соломонович! Извините, забираю

Даника

. Его автобус через полчаса уходит. Может, вас до центра подбросить?

— Спасибо за хорошие слова, но мне спешить некуда, — сказал мужчина. — И, вообще, в моем возрасте полезно ходить пешком.

По дороге до автостанции я спросил Саньку про Рабиновича.

— Умный мужик, — сказал Санька, — во всем мастер, и плотничает, и сапожничает, и костюмы шьет, и в машинах разбирается. Я как-то ехал с ним из

Почепов

, и мотор заглох. Полчаса я возился, и ни с места. А он с минуту покопался в нем, и мы поехали. Я как-то ему говорю, все ваши из Краснополья уехали, а вы, наоборот, приехали. С чего это? Так он шуткой отговорился. Говорит, в каждом поселке надо одного еврея держать, чтобы не забыли, как евреи выглядят.

ДАША

Я весь день ждала, что Алик перезвонит. Но он не позвонил. Несколько раз звонила бабушка. И больше никто.