– …Ну и вот, – закончил, наконец, Ликт, сам слегка ошарашенный размерами своего импровизированного выступления, оглядел благодарную аудиторию…

– Ох, и здоров же ты врать, «братишка»! – ехидно шепнула ему Реана.

Проснулись они завтра под проливным дождем. Быстро и без особого аппетита съели мокрый завтрак и отправились дальше, подгоняемые мыслью об обещанном Ёваском рае: сухом и уютном отдыхе под крышей – хоть и полотняной. Дождь прекращаться не спешил, дорогу развезло, и мокро было со всех сторон. Реана подумала, что даже под душем как-то суше. Обстановка не слишком располагала к пространным рассуждениям, и большая часть мыслей сводилась к тому, куда поставить ногу и как не поскользнуться, потому что падать в бурую кашу под ногами девушке совершенно не хотелось. Хотя от такового падения мокрый насквозь и заляпанный грязью плащ вряд ли стал бы ещё мокрее и грязнее – всему есть пределы. Разумеется, было холодно, и разумеется, обед вышел не менее безрадостным, чем завтрак. Но часа через четыре после обеда дождь всё-таки кончился, а почти сразу после того, за очередным поворотом Ёваск оживился, сообщил, что уже почти пришли, и свернул с дороги вправо. Метров через сто пятьдесят обнаружился неяркий шатер, пять лошадей за шатром и дружелюбно потрескивающий костер под навесом. Возле костра скучал шкафообразный детина, кутаясь в плащ. Он обернулся на звук шагов, на всякий случай потянувшись к оружию.

– Все в порядке, Лмниртах, – успокоил его Ёваск. – Это… ммн… мои друзья. Приветственные речи можно оставить на потом, мн-да… А вот, скажем, ужин и сухая одежда были бы сейчас очень… мм… кстати.

– Да, конечно, – кивнул Лмниртах и заорал куда-то в сторону:

– Фохнайр! Живо сюда, хозяин пришел! – потом он окинул взглядом троих гостей и с сомнением сказал, увидев девушку: – Только не знаю, найдется ли у нас женская одежда…

– Нет – значит принеси, что есть, – пожал плечами Ёваск. – Не в мокром же ей ходить! Только по размеру подбери.

Завтра утром Реана проснулась в идиотически-радостном настроении: где тут были горы, сейчас я их буду сворачивать! В рулоны! Её одежда за ночь высохла, и девушка с удовольствием переоделась, хоть вещи и не отличались после вчерашнего дождя особой чистотой. Успела привыкнуть к своей «второй коже», надо же. Она вышла на улицу, где уже горел костер, но пахло ещё не завтраком, а лесом, влажный и свежий запах мокрой земли и осенних листьев, чуть ли не под каждым из которых сейчас наверняка грибы… Реана была счастлива совершенно, хотя и совершенно беспричинно. Впрочем, именно так обычно и накатывает волна счастья: нипочему, просто так, и почти всегда неожиданно. «А чтобы совсем уж все стало замечательно, – думала она, – нужна ещё горячая ванна. И чистая одежда потом. Но главное – хорошенько пооткисать в горячей воде, ледяной ливень – это несколько не тот утренний душ, который хорошо поднимает настроение. Ничего, и так сойдет, дальше настроение поднимать просто некуда!»

За завтраком Ёваск пообещал своим гостям, что после обеда они уже выедут из леса, а там всего пару часов до дороги на Кунен, где ждет караван. Они быстро собрались и вышли. Четырёх лошадей из пяти оседлали – для Ёваска и троих гостей (Реана с некоторой опаской села в седло, но с облегчением обнаружила, что скакать и в самом деле когда-то успела научиться). Лмниртах и Фохнайр шли пешком, а пятая лошадь несла немногочисленный багаж. Незадолго до заката вся компания действительно уже стояла перед каменистым склоном, поросшим редкой, сухой по случаю осени травой. Метрах в десяти внизу старая дорога исчезала; Раир обмолвился, что её уничтожило осыпью лет сорок назад. Внизу узкой темной ниткой виднелась дорога, за ней поблескивала вода: Ютои, маленькая, но быстрая речка, вытекающая откуда-то из Кадарского леса. Сам лес тоже виднелся: неопределённая тёмно-серая масса впереди, на западе.

– Караван… мн-м… должен ждать во-он там, где река подходит к самой дороге, – сказал Ёваск. – Эту ночь останемся здесь, я думаю… А завтра ещё до полудня мы к каравану присоединимся. Да, таким вот образом.

Ну, до полудня – это купец погорячился, но сразу после они действительно уже спустились на дорогу и как раз успели к обеду. До Кунена оставалось три дня пути, и эти дни прошли без каких бы то ни было приключений, к некоторому огорчению Ликта и Реаны (могло бы быть и полюбопытственней немного!) и вящему удовольствию Раира и Ёваска. Единственным приключением получилось бы при желании счесть возобновлявшийся после каждого привала спор: убеждению Ёваска, что гостей надо перевозить по возможности аккуратно и бережно, обернув ватой, как хрустальные вазы, активно сопротивлялись сами гости, предпочитая ехать верхом. Ликт и Реана увлеченно скакали наперегонки и вообще сходили с ума всеми возможными способами, а смирно сидеть в каком-нибудь тарахтящем «вибромассажёре» (как окрестила телеги Реана), разумеется, не желали, о чём единогласно объявили в первый же день. Раир своё поведение вслух не мотивировал вообще. В немалой степени потому, что и сам не мог назвать другой причины, кроме той же самой, ребяческой: трястись в повозке невыносимо скучно!

На третий день утром впереди показался Кунен, дорога упиралась в его Старые ворота. Улица от Старых ворот, бравшая начало из международного тракта, отличалась шириной (сравнительно, конечно: восемь-десять метров булыжной мостовой) и людностью (уж что да, то да). Реана вовсю глазела по сторонам, почти оглушенная каскадом впечатлений. Караван Ёваска пробивался сквозь густую кашу, копошившуюся, как развороченный муравейник, голосящую, как скотный двор, и распространявшую сложные ароматы свалки, продуктового рынка летом, общественной привокзальной уборной и специй и благовоний поверх всего.

Роль декораций выполняли традиционные арнакийские дома, известные тем, что строились в два уровня: первый – каменный, высотой этажа в полтора, совершенно лишённый окон, но выглядящий очень нарядно из-за рельефных узоров. Второй – деревянный, шире первого иногда на целый метр, более лёгкий и, как правило, оживлённый парой окон.

Идти по грязной и скользкой мостовой пешком, на взгляд Реаны, было все же менее кошмарно, нежели трястись в нервно грохочущей карете, телеге или другом тому подобном сооружении на колесах (метра полтора диаметром). Хотя, если ты едешь в карете, меньше вероятность попасть под колеса или кнут, которым для этих колес расчищают дорогу.

Впрочем, своим положением Реана оставалась вполне довольна: каравану дорогу уступали, да и передвигалась она верхом – не худший компромисс. К запаху же человек привыкает удивительно быстро, особенно, если у человека есть опыт езды в пригородных электричках в час пик летом… Ох, верно, не надо о страшном! К тому же, в данном случае количество впечатлений вполне позволяло Реане о запахе не думать. Она и не думала.

На одном из перекрёстков караван вдруг остановился. Реана оглянулась было: кого бы спросить, в чём дело, – но оглянувшись, сама обнаружила причину. Наперерез им, по улице, пересекавшей ту, по которой шел караван Ёваска, торжественно выгромыхивала карета без верха, обильно покрытая грязью и позолотой. По бокам её ехали четверо верховых с обнаженными мечами; двое передних расчищали дорогу. В карете сидел мужчина лет тридцати пяти, в меху, бархате и драгоценностях гирляндами. Из гирлянд виднелось обильно напудренное изящное лицо со скучающими глазами и чуть оттопыренной в брезгливо-презрительной гримасе нижней губой.

«Что за милый, должно быть, человек», – ехидно подумала Реана, отвернулась и скользнула взглядом по толпе, рассматривая лица. Обычные лица. Усталые и бодрые, хмурые и счастливые, морщины на лбу и складки у рта, надменные взгляды и взгляды исподлобья. Больше овальные или круглые лица и некрупные, мягкие черты. Почти все – в белой пудре, а у женщин и без того очень бледные, тщательно оберегаемые, похоже, от солнца («И я тут со своим загаром – как негр в Антарктиде», – хмыкнула Реана). Самые разные лица. Не слишком много красивых, но и уродливых не больше. Умеренно приятные в большинстве своем. «Ну, это как раз от красоты не зависит», – подумала Реана. Вон тот франт в карете – красавчик на свой манер. А этот вон, например, явно здешний пролетарий – в смысле, пролетает всегда и всюду – с чертами лица слишком неправильными, чтобы счесть их хотя бы симпатичными… его лицо куда приятнее лица того же «красавчика».