Среда, 20 апреля. Драйден Роад, Итака, Нью-Йорк

Я не могу перестать думать об отце, неукротимом мореплавателе, когда делаю мою первую запись в этом дневнике, прощальном подарке от моих коллег из Корнелльского университета.

Разумеется, это не обычный дневник. Никто бы не ожидал меньшего от команды первоклассных хранителей бумаги и архивистов.

Это старый, нетронутый журнала капитана в кожаном переплёте, на левых страницах которого призрачно виднелась сетка с пометками о днях недели, скорости ветра и направлениях компаса, в то время, как правые страницы оставались пустыми для различных мыслей и наблюдений.

Позолоченный компас на потёртой обложке и каждую страницу, вырезанную вручную, восстановили мои коллеги из лаборатории. Теперь я, Ингрид Бошам, могу писать здесь, не опасаясь, что это многовековая и грубая бумага раскрошится под моим пером. Прошло много времени, с тех пор как я вела дневник. Какой прекрасный и современный подарок!

Мне пришло в голову, что некоторые из этих страниц могли быть отравлены ядом, и перед тем как прикоснуться ручкой к бумаге, я поднесла книгу к носу, чтобы узнать, есть ли тут возможное злодеяние.

Мои коллеги простят меня. Не было запаха горького миндаля, только кожи с еле заметным ароматом ланолина, костяного масла и старой бумаги.

Может быть теперь, когда я ухожу и больше не представляю опасности для незначительной работы моих коллег, гадюки спрячут свои клыки.

С некоторых пор в прошлом семестре появились слухи о массовых увольнениях, оказалось очень много недовольных, все хотели остаться в библиотеке… Но, во всяком случае, все очень полюбили меня, когда я объявила о своем отъезде. Кто может обвинять их? Кому-то я сохранила работу.

На прощальной вечеринке было много улыбок, бисквитов "Дамские пальчики", шоколада, шампанского, маленькая баночка икры на серебряном блюдце со льдом и несколько заскочивших моих студентов, обещающих держаться на связи.

Я буду скучать по ним сильнее всего, так же как и по моим ежедневным поездкам на велосипеде до университета и обратно мимо яблоневых садов.

Итак, в этот первый день весны, когда воздух наполнен запахом гиацинтов и день, и ночь длятся одинаково долго, я собралась в путь, мои паруса раздувает ветер и впереди много благоприятных предзнаменований для путешествия.

Я собираюсь домой, наконец-то, и, возможно, на этот раз для того, чтобы остаться.

Я давно хотела уйти из школы, я устала от академии.

На прошлой неделе я получила письмо от Хадсона Рафферти из Библиотеки Нортгепмптона. Месяц назад, достаточно для того, чтобы забыть, я посылала запрос о возможной должности архивиста, но никогда не получала ответа.

Вероятно, у них возникла внезапная потребность, и мистер Рафферти просит меня прийти на собеседование как можно скорее, так как. их вышестоящий архивариус уволился и совершенно неожиданно исчез.

Я послала ему формальный ответ вместе с моим резюме, выражая огромный интерес, и так же уведомила мистера Рафферти, что я буду в Нортгемптоне через неделю и ожидаю планирование собеседования.

Идея быть самой себе боссом в провинциальной библиотеке с "приличной коллекцией местных архитектурных проектов и редких карт, которым будет нужен уход," как он добавил, "и прочие вещи, так как мы все младшие библиотекари в настоящий момент и беспокоимся по пустякам," это гораздо более привлекательно для меня, чем возвращение к разрушительной академической политике.

Нортгемптон. Я чувствую, как он зовет меня.

Мне нужно быть рядом с мамой. Несколько месяцев назад меня начали посещать сны, кошмары, на самом деле, после которых я просыпалась задыхаясь.

В моих снах я видела изнашивающийся и ослабляющийся шов, зло, просачивающееся, как ртуть, море, бурлящее и грозящее потопить маленький сонный Нортгемптон. Маме нужна была помощь, я чувствовала это.

Ну и наконец, я давно хочу увидеть всю семью вместе. Мы жили на расстоянии слишком долго.

Последний раз мы виделись в 1692 году в Салеме. Уродливые, жестокие, запутанные дни. И сейчас, если что-то дурное против нас, мы, семья Бошам, должны быть вместе.

Прошло достаточно времени, чтобы старые раны зажили. Мама и папа должны побороть себя и перестать быть такими упрямыми.

На пути в Лонг-Айленд я запланировала остановку в Нью-Йорке, где я попробую убедить мою милую и неистовую сестру продать бар, который висит на ней, и вернуться домой.

Возможно, мы втроем даже можем поработать над вытаскиванием Фрира из Лимба.

Снаружи открытого окна на моей панели, ниже линии горизонта, тонуло солнце, оставляя оттенки розового, сигнализируя о хорошей погоде.

Хотя, опускался сумрак и наполнял уголки дома тенями после долгого дня, я больше не чувствовала себя усталой. Оскар свернулся у моих ног. Я чувствовала теплый ароматный бриз, наполняющий меня светом, опьяняющее ощущение весны. Я жаждала путешествия.

Четверг, 21 апреля. Поезд Аматрак. Эмпайр Роут. Сиракьюс-Нью-Йорк

Маргарет, умный, перспективный научный специалист библиотеки с большим количеством татуировок, подвезла меня этим утром на станцию "Аматрак".

Глаза бедной девушки покраснели, а затем наполнились слезами, когда мы прощались.

Я обняла ее, затем мягко оттолкнула от себя, как бы говоря: "иди, будь храброй — ты можешь это сделать, детка!"

— Не забудь вернуть мой велосипед домой, — напомнила я ей.

— Он твой.

Она улыбнулась и быстро отвернулась, не раньше, чем я бы увидела комок в горле и слезы на её глазах, как и на моих. Я должна была сделать это — так или иначе, они всё же выпускники.

С тяжёлым сердцем я шла по платформе, мои каблуки глухо отзывались по ней, а чемодан следовал за мной, возвращение домой сигнализировало бедствие.

Что-то было не так, я могла чувствовать скрывающуюся темноту.

Затем я увидела какой-то шум далее на платформе.

Я остановилась посмотреть, вытирая слезы, заправляя прядь прямых волос в пучок.

Женщина упала в обморок на платформе. Из носа у нее шла кровь.

Я сделала шаг вперед. Мое сердце прыгало. Я хотела помочь. Я знала, что могу — я не Джоанна, но, как и у всех ведьм, у меня были небольшие таланты в этой сфере.

Мое тело покалывало, во мне росла волна магии, желая внезапно начать, но я не могла это позволить. Медработники оттолкнули меня назад.

Собралась толпа. Магия выдохнулась и умерла внутри меня; я заперла ее обратно в клетку.

Даже помочь кому-то в беде запрещено Ограничением. Кажется, у медиков все под контролем.

Я продолжала идти, как самая обычная смертная, просто еще одна тихая, обычная девушка — "серая мышь", кто-то бы даже мог сказать — волосы забраны в пучок, одетая в коричневый тренч и темно-синий костюм, ищущая машину с пустым местом у окна.

Сотрудник "Аматрак" появился из ниоткуда, блокируя дорогу и при этом говоря мне взять последнюю машину. Я заметила странную вспышку в его глазах, как если бы он получал удовольствие от властного поведения.

Когда я шлепнулась на сиденье, я была истощена и нездорова. Я скинула туфли, разминая пальцы, чувствуя заглушенную магию, это было похоже на физическую боль. Магия. Каждая клеточка моего организма скучала по ней.

Я скучала настолько, что это было похоже на голод. Я частенько думала, а что если то, что я чувствовала, когда могла свободно заниматься магией, было равносильно тому, что чувствуют люди, когда влюблены. Я не знала.

Когда я читала о любви в стихах и романах, звучало очень похоже. За исключением того, что магия приносила только счастье, эйфорию — и никогда боль.

Поезд покинул станцию. Места вокруг меня пустые. В этой машине только один пассажир. Может, тот парень из "Аматрак" просто пытался быть милым, а у меня плохое настроение.

На несколько рядов впереди я шпионила за затылком человека. Он посмотрел на меня и улыбнулся, когда я села в поезд — черные, как смола, волосы, пронзительные голубые глаза, квадратная челюсть, гладко выбрит, и воздух, словно говорящий, я знаю, насколько я красив.