Последовавшая за этим схизма продолжалась 108 лет и безвозвратно скомпрометировала авторитет папства. В семнадцатом столетии два французских кардинала, Ришелье и Мазарини, безжалостно подчинили интересы Церкви интересам французской короны. В конце восемнадцатого столетия французская революция истребила, по некоторым оценкам, 17 тысяч священников и в два раза больше монахинь, разрушила церковные здания и угодья, разграбила церковные сокровища и, пусть и на краткое время, установила режим, который ни во что не ставил Рим. Вскоре после этого Наполеон превратил папское государство всего лишь в еще одну завоеванную им территорию, заключил папу в тюрьму, разграбил сокровища Святого престола и секретные архивы Ватикана, демонтировал Священную Римскую империю, которая олицетворяла собой светскую власть Церкви, прогнал рыцарей святого Иоанна с Мальты и бесповоротно подорвал во Франции отношения между Церковью и государством. Во время Второй империи Наполеона III Церкви во Франции, хотя она больше не имела прежнего господства в государстве, удалось восстановить некоторое равновесие. К 1870 году, однако, это равновесие также сделалось шатким и непрочным.

К 1870 году Вторая империя и устойчивость, которую она давала, были на грани краха, а к концу этого года он сделался полным и окончательным. Никто, разумеется, не мог предвидеть в точности, какие за этим последуют события – прусская блокада и осада Парижа, братоубийственные дни Коммуны, краткий период Третьей республики, триумфальное создание Германской империи. Но даже к середине 1870 года было ясно, что при любом развитии событий Церковь неминуемо пострадает.

В конце концов, четырьмя годами раньше прусская военная машина почти небрежно сокрушила Габсбургскую Австрию – единственную остававшуюся католическую державу с политическим весом на европейском континенте – всего за каких-то шесть недель. Было сомнительно, чтобы Вторая французская империя смогла выдержать подобный натиск, но даже если бы она выдержала, позиции Церкви все равно бы серьезно пошатнулись. А что касается военной мощи, то вскоре в Европе будет существовать только одна «сверхдержава», монолитное военное государство на севере, в котором Рим не имел ни малейшей власти и где ненавидимая Лютеранская церковь фактически являлась придатком военного министерства. На этом фоне французские церковники подняли смуту внутри самой Церкви. Со Средних веков не прекращался диспут о том, кому принадлежит верховная власть в Церкви. Является ли она прерогативой папского престола и лично папы? Или она по праву принадлежит многочисленным епископам Церкви, выражающим свое коллективное мнение с помощью церковных соборов? Должен ли папа полностью подчиняться решениям соборов епископов? Или же соборы епископов подчинены папе? Как быть в том случае, например, если бы Престол святого Петра был занят папой-еретиком? Кто обладает властью, чтобы низложить такого понтифика? Излишне говорить, что Рим настаивал на верховенстве папства. Епископы Франции, поддерживаемые многими епископами в Германии, отстаивали примат соборов. Возможность появления на Святом престоле папы-еретика с тринадцатого столетия рассматривалась и трактовалась церковными правоведами. Чтобы уберечь Церковь от такой возможности, правоведы доказывали, что верховная власть принадлежит в конечном счете Собору. Убедительность их аргументации была подкреплена во время так называемого авиньонского пленения, когда за Престол одновременно спорили два или даже три соперничающих папы и антипапы, осуждая и предавая анафеме друг друга. В 1378 году Джон Уиклиф заметил из Англии: «Я всегда знал, что у папы раздвоенные копыта. Теперь же у него и раздвоенная голова».

Наконец, в 1414 году был созван Констанцский собор – тот общий собор, который отстаивали церковные правоведы, – чтобы разрешить трудную и щекотливую ситуацию. 6 апреля 1415 года собравшиеся иерархи постановили, что «Собор выше папы». Все христиане, включая папу, были обязаны подчиняться решениям Всецерковного собора, который, как считалось, наследовал свою власть напрямую от Бога:

По словам современного теолога Ганса Кюнга, «власть в Церкви принадлежит не верховному лицу, но самой Церкви, коей папа является слугой, а не хозяином». Как объясняет Кюнг, «легитимность… всех последующих пап до наших дней зависит от легитимности Констанцского собора». И далее присовокупляет, что «невозможно уклониться от фундаментального обязательного характера постановлений Констанца. Никакой папа никогда не осмеливался отменить это решение собора… или провозгласить его необязательный характер». Постановления Констанца, которые устанавливали примат общего собора над самим папой, были приняты с особенным энтузиазмом Церковью во Франции. В 1682 году собор французских епископов и других клириков изложил свою позицию – впоследствии известную как «галликанизм» [48] – в четырех главных пунктах, так называемых «галликанских статьях». «Галликанские статьи» утверждали, что папа не имеет власти над светскими делами и что короли не подчинены папе. Одобрялись постановления Констанцского собора и заявлялось, что всецерковные соборы обладают большим авторитетом, чем папа. Вновь утверждалась традиционная независимость Церкви во Франции, а некоторые ее прерогативы – право назначать своих собственных епископов – объявлялись вне юрисдикции папы. И наконец, «галликанские статьи» утверждали, что никакое решение папского престола не является полностью обязательным до его одобрения на общем соборе. В ходе последующих метаморфоз французской истории «галликанизм» с его приверженностью к примирительной власти будет оставаться присущим церкви во Франции. По самой своей природе он был враждебен папству. Доведенный до своего логического конца, «галликанизм» фактически сводил бы папу к его изначальному положению епископа Рима, одного из многочисленных епископов, обладающего некоторым номинальным или символическим старшинством, но лишенного какой-либо реальной власти. Короче говоря, Церковь была бы децентрализована.

Противоположная позиция, которая отстаивала примат папы над епископами и соборами, стала известна как «ультрамонтанство» [49]. К 1870 году события девятнадцатого столетия довели 450-летний антагонизм между «галликанской» и «ультрамонтанской» позициями до критической точки. Из ситуации их решающего столкновения возникнет современное папство, то папство, которое мы знаем сегодня.

Один из историков и апологетов католицизма охарактеризовал в 1950-х годах папское государство в постнаполеоновский период как «благожелательную теократию». В период с 1823 по 1846 год около 200 тысяч людей в этой «благожелательной теократии» были отправлены на галеры, превращены в изгнанников, приговорены к пожизненному заключению или смерти. Инквизиторы Священной канцелярии регулярно прибегали к пыткам. В каждой общине, будь то маленькая деревушка или крупный город, на центральной площади всегда имелась виселица. Везде рыскали папские шпионы, репрессии и слежка были постоянным делом. Официально запрещалось собираться вместе более трем людям. Были запрещены железные дороги, поскольку папа Григорий XVI считал, что они могут «причинить вред религии». Газеты также находились под запретом. Согласно указу папы Пия VIII, всякий, имеющий книгу, написанную еретиком, сам признавался еретиком. Всякий, слышавший критику в адрес Священной канцелярии и не донесший об этом властям, считался виновным наравне с высказывавшим критику. За чтение книги, включенной в Индекс, или употребление мяса в пятницу человека могли упрятать в тюрьму.