– Наконец-то! Скорее! Тетя уже не чаяла дождаться!

Нотариус придал себе суровый официальный вид и вслед за санитаром прошел через большое помещение, растерянно покосившись на металлические столы и на то, что на них лежало, вошел в тесную комнатушку и строго спросил:

– Где ваша тетя?

– Не дождалась тетя, – поднялся навстречу Семиухову горестно всхлипывающий человек в рваных джинсах, такой же неопрятный и длинноволосый, как санитар, – не дождалась Пульхерия Сигизмундовна, отдала богу душу! Перед смертью все повторяла: «Как же я завещание на Жанеточку не оформила! Долг свой родственный не выполнила! Нет мне прощения!»

– Что за цирк! – возмущенно произнес Викентий Романович, убедившись, что в комнатушке никакой тети на наблюдается, а присутствуют только три подозрительные личности неаккуратного и явно необеспеченного вида, – что за цирк! Я не позволю со мной шутить! Я нотариус! Где клиентка? Она оплатит мне ложный выезд по двойному тарифу!

– Не оплатит, – грустно сообщил санитар, – она тоже скончалась. Узнала, что тетенька ее не дождалась, за сердце схватилась – и того. Летальный исход.

– Что за ерунду вы несете? – негромко возмутился Викентий Романович. – Она только что была жива и здорова.

– Вот так всегда, – с неизбывной тоской простонал санитар, – человек только что был жив и здоров – и вдруг хоп! – и он у меня на столе. Вот вы, например, Викентий Романович, тоже пока живы и здоровы…

– Прекратите это безобразие, – сказал нотариус совсем тихо. Нехорошие предчувствия, зародившиеся недавно в его душе, стали просто ужасными, – прекратите! Я немедленно уезжаю домой!

– Как? Так и уедете, не простившись с телом вашей скоропостижно скончавшейся клиентки?

Санитар взял Семиухова под локоток и подвел его к двери в покойницкую. Отсюда было хорошо видно накрытое простыней тело на одном из металлических столов и выбивающиеся из-под простыни светлые вьющиеся волосы его несостоявшейся клиентки.

Ноги нотариуса подкосились. Санитар подхватил его и усадил на жесткий неудобный топчан.

– Что же вы, Викентий Романович, так и не проститесь с Жанеточкой? Не запечатлеете, так сказать, последний поцелуй на ее хладном челе?

– Чего вы хотите? – осведомился нотариус, поняв наконец, что попал в руки заурядных грабителей. – Денег у меня с собой нет… То есть, конечно, есть, но совсем немного. Забирайте, если хотите… только учтите, молодежь, у вас будут из-за меня очень большие неприятности. Ведь вы понимаете, что у такого человека, как я, должна быть очень сильная крыша.

– Викентий Романович! – с прежней грустью сказал ему санитар. – Вы нас неправильно поняли. Деньги ваши нам не нужны.

– А что же вам в таком случае нужно?

– Грех с души вашей снять. Вы как по ночам – спите спокойно?

– Вам-то что за дело? – огрызнулся нотариус. – Вы что – снотворным торгуете?

– В каком-то смысле, – санитар покосился на дверь покойницкой, – и кошмары вам не снятся?

– Прекратите это издевательство! – взвизгнул Семиухов. – Скажите, чего вам от меня надо, и разойдемся по-хорошему!

– Вот, – санитар кивнул, – это именно то, о чем я мечтаю: расстаться с вами. Потому что находиться с такой мразью в одном помещении мне просто невыносимо. У меня от этого поднимается давление и выступает на коже аллергическая сыпь. Так что рассказывай, старая сволочь, все, что ты знаешь про женщин, которых с твоей помощью отправляют за границу, – и расстанемся.

Нотариус похолодел. Это было то, чего он боялся больше всего на свете. Простым ограблением здесь и не пахло, эти люди знали о его связи с «Аистом» или «Пеликаном», что то же самое.

– Я ничего не знаю! – вскрикнул Викентий Романович и бросился к двери.

Длинноволосый тип, который со скучающим видом стоял, привалившись к стене, выставил вперед длинную ногу, Семиухов споткнулся об нее и упал на грязный цементный пол.

– Нехорошо, Викентий Романович! – укорил его санитар голосом старшего пионервожатого, заставшего третьеклассника в туалете за курением. – Нехорошо! Вы что же думаете: мы вам дадим убежать? Нет, вы нам сперва расскажете все, что вам известно об этих несчастных матерях-одиночках… А если не расскажете… там есть пустые столы, – он кивнул на дверь, – один из них вполне может стать вашим… Только сначала вам придется немножко помучиться. Знаете, как Гриша виртуозно выдирает ногти на руках и ногах? – Санитар показал глазами на одного из своих молчаливых помощников. – Впрочем, откуда вам знать… Вы с ним пока не сталкивались… Ну ладно, я так понимаю, чистосердечного признания от вас голыми руками мы не добьемся. Придется добиваться не голыми…

Санитар достал из кармана пару тонких резиновых перчаток, натянул их на руки. Один из его подручных жестко схватил Семиухова сзади за локти, лишив его возможности сопротивляться, второй открыл никелированную коробочку с хирургическими инструментами. Санитар взял в руки моток скотча и, подойдя к нотариусу, собрался залепить клейкой лентой его рот. Покосившись на человека с инструментами, он озабоченно спросил:

– Гриша, ты щипцы продезинфицировал? А то как бы инфекцию не занести…

– Зараза к заразе не пристанет, – меланхолично ответил Гриша, звякая страшными щипцами.

Викентий Романович в ужасе следил за этими приготовлениями. Но страшные люди из «Аиста» внушали ему еще больший ужас.

– Гриша, – подал голос третий хиппи, до того молчавший, – как же так? Ты ему ногти на руках вырвешь, потом мы его в покойницкую отнесем, так, не дай бог, кто-нибудь увидит, что у покойника ногтей нет. Сразу видно, что пытали его. У Мишани через это неприятности могут быть.

– Да какие неприятности? – отмахнулся Миша, демонстрируя приятелю огромный хирургический нож. – Я этому козлу руки потом отрежу, как будто он под трамвай попал или под циркульную пилу на лесопилке. Да кто там будет его разглядывать, кому охота! А руки отрезанные в печке сожгу…

– Нет! – завопил Викентий Романович, не выдержав того, как спокойно и деловито говорил Миша о его отрезанных руках. – Нет, не надо ногти! Не надо в покойницкую! Я все, все вам расскажу!

Санитар покосился на Гришу и убрал скотч. Гриша с сожалением вздохнул и спросил санитара:

– Ну, может, хоть на одной руке вырвать? Я уже как-то настроился, инструменты приготовил…

– Нет! – решительно возразил санитар. – Перебьешься! Потерпи до завтра, завтра я тебе кого-нибудь приведу.

Затем он рывком усадил Семиухова обратно на топчан, достал из кармана диктофон и рявкнул:

– Говори, гнида! Говори все, что знаешь, пока я не передумал!

– Да я почти ничего не знаю… – заныл нотариус. – Я вообще в этом деле ни при чем…

Гриша оживился и забренчал инструментами.

– Нет-нет! – Семиухов покосился на него и зачастил: – Ко мне обращались несколько раз, в тех случаях, когда требовалось разрешение отца. Ну, я заверял подпись… Конечно, это нарушение, но разве за такое убивают?

– Еще как убивают, – вставил санитар, – но ты рассказывай с самого начала. Что за агентство, чем оно занимается?

– Честное слово, я ничего не знаю! – завел нотариус прежнюю песню, но снова покосился на Гришу и продолжил: – Это агентство организует выезд за границу одиноких женщин с детьми… Зачем, почему – я, честное слово, не знаю… Но ни одна из этих женщин из-за границы не возвращалась. Может быть, они действительно выходят там замуж, да так удачно, что сюда их больше калачом не заманишь… Ну вот, собственно, все… – Нотариус замолчал, но, подумав немножко, добавил: – Женщины были самые разные, помоложе и постарше, красивые и не очень… Впрочем, чаще не слишком красивые – красивая и без всякого агентства свою судьбу устроит. Но вот дети всегда были очень красивые, просто ангелочки. Все как на подбор – светловолосые, голубоглазые… Я так понимаю, все дело было именно в детях, они очень тщательно их отбирали. – Нотариус говорил быстро, торопливо, видимо, решившись заговорить, он уже не мог остановиться и старался сказать как можно больше, чтобы смягчить своих похитителей. – И вот еще что, я чуть не забыл: официальный шеф агентства, плотный коренастый мужчина, – это просто пешка, хотя он пыжится, надувает щеки и изображает из себя большую шишку. На самом деле он никто… когда нужно принять серьезное решение, он звонит женщине. Вот она действительно главная у них, все ее очень боятся…