На этот раз Грэм решил не осторожничать, а прямо войти в деревню, постучаться в ближайший же дом и расспросить о медейцах. Он ничем особенно не рисковал: благодаря удаленности селения от дороги касотских солдат поблизости не видно; самого его за медейца принять никак нельзя; а если кто из местных опознает в нем разыскиваемого преступника (что вряд ли) и захочет сдать властям, уж от горстки крестьян он как-нибудь отобьется. Рассудив так, Грэм дождался вечера, когда крестьяне вернулись с поля, вышел из леса, ведя коня в поводу, и подошел к стоящей скраю хижине, где у открытых дверей сидели за ужином пожилой мужчина с женой. Оба посмотрели на него с опаской, а мужчина так даже привстал и с поклоном спросил, что угодно господину. Видимо, они приняли Грэма то ли за наемника, то ли за разбойника; и в том, и в другом случае это была такая публика, с которой лучше держаться повежливее. Грэм, кстати говоря, предполагал, что так и будет, и даже раздумывал, не сыграть ли ему на страхе простецов перед лихими людьми, и не припугнуть ли, ежели они не захотят говорить правду, но все же для начала решил действовать добром. Он учтиво ответил на приветствие и сразу перешел к делу, поинтересовавшись, не проезжали ли тут днями его знакомцы, двое молодых вооруженных людей и с ними — две юные девицы. Старик ответил не сразу, и по тому, как он замялся, Грэм понял: проезжали, только говорить об этом дед почему-то не хочет… или боится.
— Может, вот это освежит твою память? — и он извлек из окончательно отощавшего кошеля серьгу, которую больше не носил в ухе после того, как выковырнул из нее камушки.
— Золото?! — сунулась вперед старуха, а дед с недоверием потыкал в серьгу закорузлым пальцем, словно опасаясь, что вещица окажется всего лишь миражом.
— Золото, — подтвердил Грэм и переложил серьгу в ладонь крестьянина. — Литое, не пустышка, чуешь? Ну что? Вспомнил что-нибудь?
— Да здесь они, — пробурчал дед, с опаской озираясь по сторонам. — Здесь твои приятели.
— Здесь?! Где?
— Да в сарае у меня…
С трудом веря в удачу — наконец-то! — Грэм попросил деда проводить его к сараю. Идти было недалеко, нехитрые хозяйственные постройки располагались прямо за домом. Развалюха-сарай показался Грэму слишком маленьким, чтобы внутри могли разместиться четыре человека вместе с лошадьми (конечно, с лошадьми, ибо конюшни у деда и в заводе не было, а больше приткнуть коней было и некуда), но приходилось поверить хозяину на слово. На вопрос, давно ли здесь медейцы, старик ответил, что «третий день сидят, только один, кажись, вчера куда-то уехал»… Не иначе как кто-то — вероятно, Ив, — отправился на встречу с Клингманном, — отметил про себя Грэм.
Снаружи сарай, разумеется, заперт не был, а вот изнутри, похоже, дверь была заложена засовом. Старик поскребся в дверь и позвал: «Отвторите, господа хорошие!», и изнутри тут же откликнулся встревоженный голос Оге: «Чего тебе, дед?»
В ответ на вопросительный взгляд крестьянина Грэм только головой покачал, и тот в момент сориентировался:
— Да вот водицы свежей не надо ли?
— Водицы? — оживился Оге. — Давай!
Загремел засов, дверь приотворилась, Грэм тут же ухватился за нее, распахнул во всю ширь и шагнул вперед.
— Оге, ты когда научишься уму-разуму? А если бы тебя тут поджидал отряд из Северной?!
— Грэм?! — заорал Оге в ответ, тараща на него изумленные глаза. — Ты откуда тут?!
— Грэм? Как? Откуда? — зазвенели, перебивая друг друга, из глубины сарая радостные голоса девушек.
— Да, всего лишь я, на ваше счастье, — отозвался Грэм, окидывая быстрым взглядом помещение. Изнутри оно оказалось больше, чем снаружи; справа у стены рядком расположились лошади медейцев, а слева прямо на соломе были расстелены попоны, служившие, как видно, постелями. На них сидели Корделия и Ванда; впрочем, при появлении Грэма они тут же вскочили на ноги. Рядом было разложено оружие и кольчуги, тут же стоял и порядком закопченный масляный фонарь.
— Грэм!..
Ванда, не удовольствовавшись восторженными восклицаниями, вихрем подлетела к нему, обхватила, прижалась лицом к груди. Не ожидавший такой встречи Грэм даже пошатнулся под ее напором; не успев сообразить, что делает, обнял ее в ответ…
— О боги! Я думала, тебя схватили… убили… — с ужасом он понял, что она плачет.
— Да живой я, живой… Что со мной станется… Оге! Не стой столбом. Возьми лошадь… и закрой дверь…
Оге повиновался, завел лошадь Грэма в сарай и захлопнул дверь перед самым носом у обалдевшего деда-хозяина.
— Ванда! Пожалуйста, успокойся. К чему эти слезы? Ничего не случилось…
— В самом деле, — подхватила Корделия. — Грэм только с дороги, позволь ему хотя бы присесть.
— Да-да! — хлюпая носом и сияя заплаканными счастливыми глазами, Ванда схватила Грэма за руки и потащила в угол, где почти силой усадила на попону и сама устроилась рядом. Он очень боялся, что она вновь примется обнимать его, но, к счастью, она только поедала его жадным взглядом. — Я уже не чаяла увидеть тебя. Что было в Акирне? Как ты выбрался? Как нашел нас?
— Ванда, да погоди же ты! — попыталась урезонить подругу Корделия. — Погоди с вопросами. На человеке лица нет. Дай ему отдышаться. Грэм, с тобой все в порядке? Тебя преследовали? Ты ранен?
Грэм заверил медейцев, что погони за ним нет, а о ране не стоит волноваться.
— Значит, все-таки ранен! — тут же по-новой всполошилась Ванда. — Серьезно? Как это случилось?
— Подстрелили, когда удирал… А вы-то как выбрались из Акирны?
— Это было непросто, между прочим, — слабо улыбнулась Корделия. — Когда ты ускакал, нас всех взяли под арест…
И Грэм узнал, после его бегства медейцев немедленно взяли под стражу, препроводили в привратную башню, и начальник стражи лично подверг их допросу. Корделии пришлось отдуваться за всех, поскольку она одна хорошо знала наи и могла выдать себя за наинскую аристократку, — как и было задумано ранее, — а Оге и Ива — за своих охранников. Ванда стала камеристкой знатной девицы… На вопросы о Грэме умница-Корделия отвечала, что наняла его по дороге, опасаясь за свою жизнь в военное время; что свое прошлое он скрыл, и представился наемником из гильдии Рондры, в доказательство чего предъявил храмовую бирку. Корделия была весьма убедительна и даже пустила слезу, умоляя начальника стражи не заточать ее и «слуг» в тюрьму. Девичьи слезы окончательно растопили сердце сурового вояки, и он даже предложил вина очаровательной страннице, а после отпустил с миром. Медейцы тут же не замедлили воспользоваться предоставленной свободой и поспешили убраться подальше от Акирны. Ни у кого и мысли не возникло остаться и попытаться разузнать, что сталось с Грэмом.
— Мы видели, что в тебя стреляли, — извиняющимся тоном проговорила Корделия. — И решили, что ты погиб. Прости. Мы ничего не могли для тебя сделать.
Грэм только кивнул, неотрывно глядя на Ванду.
— Кроме того, начальник стражи рассказал нам о тебе… многое. Ив был в ярости и убил бы тебя на месте, попадись ты ему…
— Да? — вздрогнул Грэм. — И что же он рассказал?
— Помимо прочего, он назвал твое полное имя, — сказала Корделия, с любопытством на него глядя. — Твой отец — князь Морган Соло из Ваандерхельма?..
Грэм немного помолчал, прежде чем ответить. Собственно, отнекиваться было ни к чему.
— Да. Я его бастард.
— Князь так и не признал тебя?
— Признал… незадолго до смерти.
— Так значит, ты наследник его поместья и состояния? — с непонятным оживлением воскликнула Ванда. — Я знаю, что князь был очень богат!
— О нет! Ванда, ну какой из меня князь? Посмотри на меня. Княжество идет мне, как корове седло. Я и из замка-то сбежал не куда-нибудь, а на большую дорогу.
— На большую дорогу?.. — приподняла брови Корделия.
— Разве в Акирне вам не сказали, за что я попал на каторгу?
Корделия и Оге дружно покачали головами. Ванда, которая знала про клеймо, но не знала подробностей, смотрела на него, закусив губы, со странным выражением в глазах.
