Сапожник (тронутый, сильно жмет руку нищему). Сцена II 1660. Дорога от Лейчестера в Лондон. На дороге лежит больная старуха. Издали слышны трубы, охотничьи рога, лай собак. Карл Фокс идет с котомкой за плечами, с ним Жорж.
Нищая Будьте милосерды, Добрые граждане, Не оставьте смертью На земле забытую. Вам Христос заплатит Во сто больше раз! Карл Фокс. (Подает ей монету.) Везде одно и то же, Везде простолюдин сгнетен, страдает, И брошен всеми в нищете, болезнях. Они одни сыны Христа И право полное имеют Его всемощным именем просить… Но стон дошел до Саваофа их, И вавилонский плен не вечен. (Фокс садится под деревом с другой стороны дороги.) А от чего ослепла ты, старушка? Нищая. Ах, посетил меня господь, знать, за Грехи мои; слезами выплакала я Свет из очей. Три сына было У меня, и жили во всяком мы Довольстве, хлеб и скот был свой… Словами вымолвить так тяжело – Их старый Нолль всех трех обманом взял К себе в войска и, окаянный, всех Сгубил; погибли под Ворчестром двое, А третий в море потонул, ловить Когда Нолль посылал по морю Стюарта молодого, королем теперь Что стал. В два месяца я поседела; Как воск, от горя тает тело. Но тем еще беды не заключились: Как воротился в Англию король, И лорд с ним воротился тот, которому Земля принадлежала нашей мызы, Кортом удвоил он, чтоб пир задать Для короля; а без детей мы – как Без рук, да тут же хлеб не уродился, Скопилась недоимка… Лорд велел Продать корову нашу, лошадь И все обзаведенье… Бог ему судья, Просилися остаться до уборки Хлебов, – прогнал, бесчеловечный; Тут заболел старик мой: на дороге Лишился ног он от удара, Год мучился и умер, наконец. А я ослепла и с тех пор людским Живу лишь подаяньем. Бог меня Забыл: не прибирает горемыку. Карл Фокс. Привел бы я сюда взглянуть Кромвелей, Монков и Стюартов… Да что им нужды, правда, до того, Что с голоду мрут люди от их славы?! У них сердца рук наших жестче вдвое… На сумасшедших люди страх похожи: Разбойника куют, казнят позорно За то, что он, спасаясь от голодной смерти, Безумный, одичалый от несчастья, Кого-нибудь ограбил и убил; И рядом с виселицей для него Те ж руки триумфальные врата Разбойникам другим сооружают За то, что грабят днем они, не ночью, За то, что извели без всякой нужды Мильоны англичан и их семейства Пустили по миру бродить. (Помолчав.) А эти из чего дрались, погибли? Республика ли с Ноллем, лорды ль с королем – Для них, ей-богу, было б все равно Платить последнюю копейку За право день и ночь работать. (Бежит усталый, измученный олень, за ним несколько собак, и вблизи слышен гик охотников.) Жорж. Вот тешатся они, ограбивши Народ: людей нельзя, так хоть зверей Душить им надо для потехи; Дай бог, чтобы олень убрался поскорей! (Веселая и шумная гурьба охотников.) Нищая. Будьте милосерды, Кавалеры добрые, Лорды благородные… Один из охотников. Молчи ты, старая ворона! Есть время нам с тобою толковать. Другой (чуть-чуть не раздавивший ее). Середь дороги тут сидит, безумная, Пугать коней. Ах, встарь как славно Учила Букингемова охота Бродяг таких, как ты, негодных; Собак сюда! – и поминай, как звали. (Проезжают.) Карл Фокс. Помилуй их, господь, и разбуди Ты усыпленные их души. О, сжалься, милосердый, ты над ними! (Спустя минуту, скачет юноша лет шестнадцати или меньше, богато одетый и с прелестным лицом.) Нищая. Будьте милосерды… (и прочее) (Юноша приостанавливается и ищет кошелька.) Юноша. Нет, скучно, далеко засунул деньги; Бог даст, прощай! (Хочет ехать. Фокс схватывает за узду.) Фокс. Юноша. Фокс. Нет, не разбойник, – Британец честный, христианин. Тебя не для того, чтоб грабить, я Остановил; при мне оружья нет. А ты увешан ими с головы До ног. Мне жаль тебя, вот почему Я удержал коня: тебе нет время Монету вынуть для слепой старухи, А есть досуг часы терять и дни, Гоняясь за оленями. Стыдись, Стыдись, бездушный человек, красней! Едва ль тебе шестнадцать лет минуло, Когда ж бесчувственным привык ты быть? В душе твоей мелькнуло состраданье, И ленью ты его сгубил. Мне жаль Тебя, опомнись, время есть пока… Давай же что хотел. |
