Он осторожно подошел к вербейнику и посмотрел. Из откоса торчал шишковатый корень. Может, падая, она ударилась о него головой и потеряла сознание. А, может, ее рука или нога застряла так прочно, что она не смогла вырваться и утонула, пока они искали ее на берегу.

Питер обнаружил, что умозаключения могут вызывать чисто умственное возбуждение, более сильное, чем брезгливость. Он до того позабыл свою робость, что пробрался через вербейник и стал на то самое место, на котором в последний раз стояла женщина. Он тщательно осмотрел шишковатый корень, ища отметин, которые могли бы подтвердить его теорию. К его огорчению, сухое, твердое дерево не обнаруживало никаких следов недавних ударов. Он встал на четвереньки, чтобы поближе рассмотреть корень, и пожалел, что у него нет увеличительного стекла, как вдруг на глаза ему попалась зеленая шляпка женщины. Она по-прежнему валялась на траве, и по ней по-прежнему ползали мухи, словно прежде она была живая, а теперь умерла.

Внезапно Питер понял, что произошло. Он с трудом поднялся и с отвращением посмотрел на реку. Та понемногу подтачивала берег и уносила землю прочь, все глубже зарываясь в свое спокойное ложе отшельника. Она всегда казалась таинственной, это так и осталось, только теперь у нее была тайна, которую нужно хранить. Под водой вместе с тростником и прочными корнями будет двигаться еще что-то, что-то странное, поворачиваясь и покачиваясь медленным, вальсообразным движением.

Всю дорогу Питер бежал, но гроза настигла его прежде, чем он очутился под крышей.

Поначалу Питер время от времени думал о том, что случилось, но никогда ни с кем не говорил об этом. Было в этом что-то постыдное, и во всяком случае это его не касалось.

У него было оружие юности — способность глубоко похоронить то, о чем полезнее забыть. Через несколько дней не только само происшествие, но и место — река — начали надолго выпадать из его памяти. А ведь прежде река столько значила для него. Когда он не мог прийти сюда поплавать, он хранил ее как убежище, как место, которое принадлежит ему одному, и в редкие минуты — редкие, потому что он не имел обыкновения грезить наяву, — он вызывал ее в памяти, и она служила ему панацеей от огорчений или средством праздного времяпрепровождения.

Он едва заметил свою утрату. Точно закрыл реку крышкой. Если ее случайно поднимут, он не вспомнит ласковой, бурой воды, ее спокойного цвета, пляшущих солнечных бликов. Лишь внезапно его пронзала тревожная боль, предупреждение не будоражить память. За ней он предусмотрительно следил, крышка вновь водворялась на место, скрывая реку и все, что с ней связано.

Когда через несколько недель нашли тело женщины, в округе вспыхнули слухи, и некоторые из школьных приятелей Питера ходили посмотреть на то место в вербейнике. Когда они обсуждали это, Питер обычно нервничал и грубой шуткой или возней переводил разговор на другое. Поскольку он пользовался среди приятелей авторитетом и направлял их интересы, они вскоре последовали его примеру и больше не говорили об утонувшей женщине.

По-настоящему же его раздражали родители с их тактичностью, которую он видел насквозь. Они держались так, словно в силу своей чрезвычайности этот предмет был недоступен его знанию и пониманию. Это лишь укрепило его подозрение, что в делах взрослых нет ничего, кроме множества умышленных тайн.

Но, если мальчишки бросили эту тему, то другие нет. Однажды утром, когда Питер чистил велосипед, прибежал Герли Томас и повис на садовой калитке.

— Эй, Хьюм! Слыхал про убийство?

Питер с интересом поднял на него глаза. — Какое убийство?

— Да та женщина, которую из реки вытащили — ее убили.

Питер, с промасленной тряпкой в руке, выпрямился.

— Это кто сказал?

— Кто? — Герли Томас гикнул от возмущения. — Да это всем известно. Любой догадается. Ударили по голове и бросили в реку. А потом — поймали человека, который это сделал!

Узнать любую новость от Герли Томаса было оскорбительно для Питера, особенно такую. Ногтем большого пальца он принялся выковыривать камень из шины и виду не подавал, что она произвела на него впечатление.

— Это кузнец с Малхитской дороги, — продолжал Герли Томас, скребя башмаками по калитке. — Отец говорит его повесят, если только это не непредумышленное убийство. За непредумышленное сколько дают?

— Не знаю, — отрезал Питер.

Герли Томас поглядел поверх очков.

— Ты раньше часто ходил купаться на речку, правда. Хьюм?

— Ну и что?

— Ну, может, ты там был, когда это случилось.

— Теперь я никогда не хожу на реку, — рыкнул Питер. — Она мне не нравится. И перестань дубасить по калитке, Томас. Отец не любит, когда дубасят по калитке.

— Кто ему скажет?

— Я.

— Да, уж ты скажешь, ябеда, — согласился Герли Томас и, когда Питер кинулся к нему, бросился бежать, насвистывая довольно добродушно.

Питер вернулся к велосипеду. Он стоял, нахмурясь, н крутил педали. Это чистая правда про реку, не нравится она ему. Нет. С того дня он не бывал там и больше не пойдет. Предпочитал плавать со всеми в карьере.

Те двое что-то сделали с рекой. Он не мог там больше купаться; при мысли о бурой воде, о мягком, вязком иле у него по телу ползли мурашки. И туннель под водой — теперь он принадлежал той женщине.

Они думали, что ее убил тот мужчина. Это же неправда. Ему казалось, любой может сообразить, что это неправда. На миг его поразила эта способность взрослых к заблуждениям. Его вновь пронзила острая тревожная боль, предупреждение не вспоминать, не воскрешать того несчастного «я», что съежилось под покровом кошмара. Произошло что-то глупое и безобразное, а главное — постыдное, только он не мог понять в чем. В этом заключался сокровенный смысл тех слухов, намеков, историй, которые он часто слышал в школе и которым не то чтоб не верил, но не стремился найти подтверждения. Это не его дело, и в нем нет ничего, на что ему хотелось бы заявить свои права.

Крышка опустилась, и уже казалось, будто никакой реки никогда и не существовало. Он, насвистывая, вывел велосипед па шоссе. Он отправлялся на карьер — купаться.

Audrey Lilian Barker, 1981

Журнал «Англия» — 1982 — № 4(84)