Фарватеры располагались странным образом, как причудливые космические течения. Бывало, и очень часто, что ближайший остров фарватера оказывался в далекой галактике, в то время как конечная цель находилась в какой-нибудь тысяче световых лет от Земли. В моем сознании, в моем видении острова следовали один задругам по прямой линии — прямой в моем мысленном пространстве, — а в реальном космосе (хотя что означал термин «реальный космос», если очередной остров находился в другой ветви, в другой вселенной?), если составить карту, острова будут разбросаны, казалось бы, хаотично, и…

Мысль эта, частично принадлежавшая мне-Голдбергу, а частично мне-Полякову, мелькнула и пропала. Мы не должны были отвлекаться, иначе действительно оказались бы на пустом острове в пределах квантовой неопределенности, и делать нам там было бы решительно нечего.

Мне знаком был пейзаж, я много раз здесь бывал, а я впервые видел устремленные в зенит скалы, будто зубы гигантских животных, — белые, отполированные временем, почти касавшиеся друг друга в далекой голубой высоте.

Небо на банке Орлина было ярко-голубым, как на Земле в солнечный полдень, только здесь не было ни Солнца и никакой другой звезды. С космогонией у астрофизиков не было проблем, но яркое небо смущало. Я проводил на остров две экспедиции из Франкфурта — туда и обратно, конечно, иначе ничего из записанного и увиденного не сохранилось бы в памяти ни людей, ни аппаратуры.

Феномен голубизны объяснили свечением микроорганизмов, плававших в атмосфере на высоте двух десятков километров. Откуда, однако, они черпали энергию? Месяца, кажется, два этот вопрос занимал чуть ли не всех астрофизиков, изучавших бессолнечные планеты. Среди гипотез была даже такая: поскольку речь шла об острове, энергия могла поступать из другой реальности, запутанной с нашей. Будь это так, оказался бы наконец надежно опровергнут закон сохранения энергии в одной, отдельно взятой, ветви. Энергия, безусловно, сохраняется; закон, открытый Майером, который и физиком-то не был, действует всегда и везде, но — в рамках системы ветвей, в рамках многомирия, а не единственного, пусть и кажущегося физически замкнутым пространства-времени.

Гипотеза, однако, просуществовала недолго. Оказалось, что энергия поступала из недр планеты, от ее все еще раскаленного и замагниченного ядра: радость для планетологов, получивших возможность изучить эволюцию ядер землеподобных планет в отсутствие центрального светила. В детали я не вдавался, невозможно знать и помнить физику каждого острова, каждой банки на многочисленных фарватерах — это и не нужно, вредно даже, поскольку, как выяснилось, разрушало интуицию. Углубившись в физику явления, поводырь хуже чувствовал место, хуже воспринимал путь. К сожалению, пока это стало понятно, несколько поводырей лишились своего уникального таланта. В том числе Омира Гехт. Интуиция у нее была потрясающей, ей удавалось находить самые короткие и самые эффектные маршруты. Но Омира была по образованию физиком-теоретиком: научная любознательность сыграла для нее дурную роль.

— Зачем мы здесь? — спросила Мария-Луиза. Она держала меня за локоть, хотя могла уже и отпустить. Я чувствовал, что наш пузырь перекрыл второй, созданный чуть раньше, — эффект, с которым прежде не сталкивался, да и не мог, пока был уверен в справедливости закона квантовых неопределенностей. Никогда прежде я не приходил и не мог прийти на остров, где находился другой поводырь с группой. Не другой, однако, и я это понял быстрее, чем Мария-Луиза. Увидел и увлек Мери за большой куст сине-зеленого цвета, похожий на огромного ежа.

— Что такое? — Она раздраженно вырвала наконец свою руку из моей, хотела еще раз, более настойчиво, спросить, какого черта я притащил ее на этот остров, но наконец увидела то, что и я. Охнула, зажала себе рот ладонью и пригнулась, чтобы остаться незамеченной, в то время как я стоял столбом. Я хотел все видеть и слышать, и, в отличие от Марии-Луизы, был уверен, что никто не обратит на нас внимания. Не потому, что это запрещал какой-то из физических законов. Просто они были так заняты своими проблемами, что не увидели даже, как изменился цвет неба: в зените возник яркий зеленый круг, будто нашлепка.

Я подумал, что это явление связано с тем, что мы с Мери пришли на остров, где уже были. Более того, если я правильно рассчитал, то и во времени мы пришли в идентичный момент, не просто близкий, но полностью идентичный — человеку трудно осознать, что в бесконечном числе бесконечного числа разных многомирий существует бесконечное (менее мощное, но тоже бесконечное) число абсолютно идентичных ветвей, где наши абсолютно идентичные копии совершают абсолютно те же поступки, абсолютно так же ошибаются и… что? Я удержал мысль, не позволил ей стать осознанной, но все же ухватил кончик… начало… Презумпция невиновности. Даже если речь идет о тебе самом.

Мария-Луиза наконец услышала то, что услышал я сразу после прибытия.

— Здесь кто-то есть? — Она привыкла к тому, что на островах никогда никого не бывает.

— Тихо, родная, — прошептал я. Между ветвями куста мы прекрасно видели поляну и все, что на ней происходило. Куст был не растением, а кристаллическим образованием с острыми гранями, коснувшись которых можно было порезаться.

Лагерь был разбит по всем правилам техники безопасности. Естественно: я никогда не пренебрегал мелочами. Походные рюкзаки лежали полукругом в правильном порядке, а путники расположились в центре, пережидая время, прежде чем отправиться дальше. Или вернуться.

— Это же… — пробормотала Мария-Луиза. Она смотрела на высокую молодую женщину, стоявшую рядом с мужчиной, в чьих черных волосах пробивалась седина.

— Это ты… — прошептала Мария-Луиза, и я кивнул.

— А это… — охнула она и больше не отводила взгляда от себя, какой была три года назад. В другой ветви неизвестно какого многомирия — но абсолютно идентичной той, что мы с Мери полагали нашей.

Вспоминал я одновременно с тем, как на поляне произносились слова и совершались действия. Странное ощущение: будто реальности двумя лентами двигались из будущего в прошлое — одна на поляне перед глазами, другая в пробуждавшейся памяти. Я подумал: что произойдет, если я закрою глаза и уши? Память продолжит разматываться или мне нужна подсказка? Я не стал экспериментировать, держал Мери за руку и смотрел. Смотрел и слушал. Слушал и вспоминал.

Мы с Мери — те, другие — стояли немного в стороне от четверки, а они говорили, перебивая друг друга, мне с трудом удавалось улавливать и распределять в памяти фразы, соотносить с теми, что я вспоминал и в своих воспоминаниях не мог угнаться за реальностью событий, всякий раз не предвидя очередную фразу, а вспоминая ее после того, как она оказывалась произнесенной.

Мария-Луиза испытывала нечто подобное, но, в отличие от меня, порывалась вмешаться, не понимая, что это бессмысленно — в этой ветви все пойдет иначе, но в нашей-то ничего не изменится. Пусть разбираются, а я посмотрю, послушаю, сопоставлю и, возможно, разберусь, кто и зачем выстрелил из париаста в меня… в Полякова…

Это я уже понял. Стреляли не из обычного оружия — потому и крови было так мало. И пулю эксперты не найдут. Не найдут и гильзы, что лишь усилит их подозрения в мой адрес. Мало того, что гостя убил, так еще и гильзу спрятал, и оружие.

Я заставил себя не думать ни о чем, оставаться только наблюдателем.

Хемпсон: «И ты говоришь, Саманта, что ни один из них…»

Саманта: «Нет!» (Она отошла на шаг от Хемпсона, наткнулась спиной на Стокера, тот поддержал ее за плечи, но она и его оттолкнула.)

Стокер (миролюбиво): «Послушайте, Хемпсон, здесь не лучшее место для выяснения отношений».

Хемпсон (тыча в Стокера пальцем): «Нужно, черт возьми, разобраться в этом идиотском клубке! Здесь нас не увидят и не услышат».

Лоуделл (пожимая плечами): «Ну-ну. Вы все запоминаете, лоцман?»

Похоже, он презирал мою профессию. Лоцман, да. Поводырь. А вы слепцы, которых я веду по самым интересным, красивым, потрясающим, страшным, отвратительным, невероятным местам Вселенной. Всех вселенных. Поводырь, да. Всего лишь. Что бы вы, слепцы, делали в науке без таких, как я? Строили ракеты, чтобы подняться хотя бы на околоземную орбиту? Тратили миллиарды, чтобы сконструировать аппарат, способный привезти камень с Луны?