– Я мороженого не буду, – сказал Лоллипоп.

– Тогда я его съем? – спросила сестра.

– Сколько угодно, – сказал Лоллипоп.

Сестра ушла в гостиную. Лоллипоп слышал, как она сказала: «Лоллипоп опять придуривается: залез на шкаф, глядит сычом и заявляет, что мороженого не будет».

Потом Лоллипоп услышал, что сестра ест мороженое: ложка звякала о дно вазочки. Звуки эти больно отдавались в сердце. А потом до Лоллипопа донеслись выстрелы. По телевизору шёл его самый любимый детектив. Где главный герой со стеклянным глазом. Лоллипоп решился на вторую попытку. Чуть дыша, он слез со шкафа на письменный стол, оттуда на кровать, оттуда перебрался к тумбочке и достал из неё последний, на чёрный день отложенный «Лоллипоп». Хотя он был отменно отшлифован языком, Лоллипоп ещё немножко полизал его, затем поднёс к правому глазу, закрыл левый и двинулся к двери, на Леманна. Не успел он дойти до середины комнаты, как Леманн встряхнулся, одним махом подскочил к Лоллипопу, и леденца не стало. А вместе с ним и палочки.

– Спасите! – завопил Лоллипоп. – На помощь!

Бабушка примчалась как на пожар. Но она знать не знала, что Лоллипоп боится собак. Да и Леманна в детской уже не было. Как только Лоллипоп закричал «караул!», он удрал в прихожую. Такой визг не для его ушей.

Лоллипоп пустил тихую слезу, бабушка громко утешала. Он наврал ей с три короба. За окном, дескать, появилось страшное лицо. Лицо матёрого убийцы – заросшее щетиной, с шишковатым носом. Бабушка сказала, это определённо следствие того, что Лоллипоп смотрит по телевизору одни гангстерские фильмы и слишком много читает комиксов. Чтобы успокоить его, она открыла окно, всё кругом оглядела, даже на небо посмотрела и сказала:

– Кругом ни души, ни намёка на убийцу!

И повела Лоллипопа в гостиную. Леманн прилёг у входной двери и делал вид, что спит и ничегошеньки не знает. Сестра мороженое слопала. Комиссар со стеклянным глазом убийство распутал. Лоллипопу было себя безумно жалко.

Госпожа Эренрайх приходила отныне только с Леманном, поскольку Людвиг, её муж, расстался с ней. Он перебрался к своей древней матушке. Эренрайх и Людвиг устраивали немилосердные перебранки из-за людвиговского скупердяйства. Или из-за расточительности Эренрайх. С чьей колокольни смотреть. Уходя, Людвиг сказал: «Ноги моей здесь не будет! Пока не раскаешься в склонности жить не по средствам – не вернусь. Клянусь сберкнижкой!»

– Долго же ему придётся ждать, – всхлипывала госпожа Эренрайх, – пусть у меня сердце лопнет, а у него сберкнижка, всё одно не отступлюсь!

Бабушка одобрительно кивала. Чай с ромом и хлеб с добрым слоем масла, по её мнению, далеко не роскошь. Если Леманн прежде всегда оставался с жадюгой Людвигом, то теперь неотступно следовал за Эренрайх. Он был из тех четвероногих, что органически не могут оставаться дома одни. Стоило ему хоть полчаса пробыть в одиночестве, как он своим гавканьем доводил до истерики всех собак в доме. Когда кто-нибудь проходил мимо двери, он скулил душераздирающе. Дворничиха даже пригрозила позвонить в Общество защиты животных. А тут ещё сестра воспылала к нему нежными чувствами и желала его видеть.

– Такая смышлёная собачина! – сказала она Лоллипопу. – Спросишь, сколько будет один плюс один, лает два раза, и два плюс два знает!

Лоллипоп не мог проверить, насколько Леманн силён в арифметике: во время визитов госпожи Эренрайх он безвылазно сидел в детской, утверждая, что им задали прочитать гору литературы. В день леманновско-эренрайхского визита он брал в библиотеке не меньше трёх книг. Бабушку это радовало. Она была ярой противницей телевизора и комиксов. «Чтение, – говорила она, – незаменимая вещь! Чтение развивает и расширяет кругозор!» При том Лоллипоп и не думал читать. Он просто делал вид, когда бабушка приносила ужин.

Только она выходила, книжка захлопывалась, и Лоллипоп, глядя в потолок, предавался завораживающим мечтам. Он воображал себя укротителем цирка. Вот он демонстрирует номер с дрессированными собаками, где занята свора диких волкодавов. По его приказу дикие волкодавы прыгают через горящие обручи и танцуют на задних лапах менуэт. Море оваций, Лоллипоп – король манежа. Но тут из гостиной доносится лай Леманна – очевидно, он извлёк квадратный корень из шестнадцати. Захватывающие видения вмиг улетучиваются.

Однажды, пропустив накануне вечером очередную серию про комиссара со стеклянным глазом, Лоллипоп завернул к Смешанному Отто, уселся на свой мешок с картошкой, наблюдая, как Отто обслуживает покупателей. Когда ушёл последний, Отто принялся расставлять на витрине пакеты с лапшой.

Тут Лоллипоп сказал:

– На Леманна они не действуют.

– Жаль, – сказал Отто.

– Он их сгрызает! Как же они подействуют, если он их сгрызает!

– Свинство, да и только, – буркнул Смешанный Отто. Толстым фломастером он выводил стоимость лапши на картонном ценнике. Фломастер оставлял жирный расплывающийся след.

– Что ж теперь делать? – спросил Лоллипоп.

Смешанный Отто отложил испорченный ценник, взглянул на Лоллипопа, почесал в затылке и сказал:

– Извини, я вполуха слушал – цены надписывал. На кого, говоришь, что не действует?

Лоллипоп не ответил. Дело осложнялось. Лоллипоп не был до конца уверен, знает ли Отто о леденцах. Одно время казалось, что зелёные «Лоллипопы» он считает обыкновенными мятными леденцами. Потом было похоже, что ему всё в точности про них известно. «Но если он всё-таки ничего не знает, – подумалось Лоллипопу, – наверное, лучше и не заикаться о волшебном свойстве “Лоллипопов”. О таких чудны́х вещах, – подумалось Лоллипопу, – лучше особенно не распространяться». Лоллипоп слез с мешка и вышел из лавки.

– Эй, Лоллипоп! – позвал Отто.

Лоллипоп прикинулся, что не слышит. Лоллипоп пошёл в парк. Там он сел на скамейку, подальше от детской площадки: хотелось подумать, а ребячий гвалт сбивал с мысли. Неподалёку от скамейки стояли шахматные столики. За одним из них сидели двое довольно пожилых мужчин и играли в шахматы. Один сказал другому: «Шах!» Он не слишком громко сказал, но Лоллипопу это всё равно мешало думать. Он с укором взглянул на того, кто сказал «шах». А сказал «шах» мужчина с лысиной и усами. Потом последовало: «Шах и мат» – и партия закончилась.

– Бывает, – сказал другой мужчина, собрал фигуры и стал расставлять их заново. – Ничего не поделаешь. Везёт в игре – не везёт в любви.

Лысый горестно вздохнул.

– Ну и как тебе без неё? – спросил Другой.

– Плохо, очень плохо, – сказал Лысый.

– Тогда согласись на ничью – помирись, – сказал Другой.

– Ни за что на свете. Клянусь сберкнижкой! Пока она не осознает, что живёт не по средствам, о мировой не может быть и речи. Ни под каким видом!

– Может, ты и впрямь того, прижимист? – спросил Другой.

– Ха, я – да прижимист! – воскликнул Лысый. – На это я могу ответить только «ха-ха»! Тебя бы разок на моё место! Леманну она скармливала швейцарский шоколад, себе в чай подливала кубинского рому, а самое дорогое масло намазывала на самый дорогой хлеб сантиметровым слоем!

– Тогда живи и радуйся – с плеч долой, из сердца вон! – сказал Другой.

– Не идёт она из сердца, – вздохнул Лысый. – А без Леманна совсем тоска!

Лоллипоп набрал полные лёгкие воздуха. «Сейчас или никогда, – пронеслось у него в мозгу. – Такого случая больше не представится».

Он встал, подошёл к столику и спросил, можно ли посмотреть. Оба кивнули и углубились в игру. Лоллипоп глядел на доску. Через несколько ходов он глубоко вздохнул. Очень глубоко. Целых десять раз пришлось ему повздыхать глубоко, только после этого Лысый спросил: