Мама Лоллипопа сильно удивилась, обнаружив вечером в помойном ведре гусиную шейку. Сестра и Лоллипоп клялись и божились, что о гусиной шейке знать не знают.

– Глупости, – возмущалась мама, – кто-то из вас притащил её!

Лоллипоп и бровью не повёл, а сестра покраснела до кончиков ушей. Она всегда краснела, когда мама ругалась.

– И зачем врать? Ты ж вся пунцовая, сразу видно, что врёшь, – сказала мама сестре. – Почему правду не скажешь, откуда у тебя эта мерзкая шейка? – допытывалась мама. С пристрастием допытывалась.

Сестра аж побагровела.

– Это не я, ей-богу, не я, честное слово! – проскулила сестра, и лицо её сделалось алее красного перца.

– Ладно, хватит, нечего обезьяний цирк устраивать из-за какой-то дурацкой шейки, – сказала бабушка. – Пусть лучше кто-нибудь вынесет ведро, пока эта гадость не протухла!

Лоллипоп схватил помойное ведро и мигом снёс его во двор.

На другой день Лоллипоп купил три куриных печёнки. Через день – куриный желудочек. А потом чашку столового жира. И каждый раз он видел лишь какую-то часть Томми и никогда всего. Дело в том, что дверь за прилавком была всегда приоткрыта. Из-за двери доносились голоса – женский и детский. Однажды женский голос произнёс: «Томми, сначала поешь, а потом сделай домашние задания!» Детский голос проканючил: «Не хочу я супу!» Как-то Лоллипоп увидел ногу Томми. Она болталась из стороны в сторону. А однажды он узрел половину Томминой головы. Неожиданно Томми выглянул, что привело Лоллипопа в смятение. Лавка «Яйца – птица» поглощала все карманные деньги. А в конце недели Лоллипоп попал в страшный переплёт.

Сестра сказала маме:

– Мам, я сама видела! Лоллипоп каждый день после школы куда-то уезжает на трамвае!

Маме во что бы то ни стало захотелось узнать, куда он каждый день мотается. А переупрямить маму не под силу и Лоллипопу.

– Лоллипоп, мне просто надо знать, что ты делаешь, – сказала мама.

– Нет, – сказал Лоллипоп.

– Да, – сказала мама.

– Да нет же! – гаркнул Лоллипоп. Его уже не на шутку разобрало.

– Ну сам посуди, – сказала мама, – шеф диктует мне письмо с иностранными словами в каждой строчке, а я всё время думаю, куда ездит мой Лоллипоп на трамвае, и тут же делаю семь опечаток; шеф глядит тигром и к Рождеству не повышает мне жалованье!

Чего-чего, а этого Лоллипопу никак не хотелось. И тут он рассказал маме про друга по имени Томми, и про гусиную шейку, и даже про яйцо и здоровую собаку, которая ему чуть мизинец не прокусила. Мама же над собакой и яйцом только посмеялась. Лоллипопа это задело. Минуту назад мама говорила, будто так из-за него переживает, что письма кишат опечатками, а сама смеётся, когда его мизинец подвергся жуткой опасности.

Вечером мама тоже подошла к кухонному окну и помахала Томми. Томми ответил. Сестра сказала:

– Напиши ему письмо, проще не придумаешь!

Но Лоллипоп писать не любил. Из-за ошибок. Бабушка предложила:

– Подойди к его подъезду пораньше, около семи!

Но вставать в такую рань Лоллипоп тоже не любил. В семь утра он ещё был как варёная курица. Еле языком ворочал и слышал хуже тугоухой дворничихи. В семь утра Лоллипоп ни под каким видом не мог предложить незнакомому мальчику подружиться – в птичьей лавке и то лучше.

В запасе оставалась единственная возможность, к которой он прибегал редко, потому что от неё делалось как-то не по себе: взгляд через зелёный леденец. Лоллипоп открыл это в один прекрасный момент совершенно случайно. Для сего требовался долго сосущийся зелёный леденец марки «LOLLIPOP. MADE IN USA». Его следовало тщательно обсосать с обеих сторон, так чтобы он не уменьшился в размере, но стал совсем тонким. Таким тонюсеньким – аж прозрачным. И когда Лоллипоп подносил тонкий, прозрачный «Лоллипоп» к одному глазу, а другой прищуривал и впивался в кого-нибудь взглядом, тот, на кого леденец был направлен, делал всё, что хотелось Лоллипопу. При этом Лоллипоп не произносил ни слова!

Он пользовался этим приёмом лишь в самых крайних случаях. А сейчас был крайний случай. Лоллипоп помчался к Смешанному Отто, сел на мешок с картошкой, достал леденец и обсосал его на совесть. Тот стал не толще волоска и прозрачный, как стёклышко. После чего он двинулся к трамвайной остановке.

– Салют, малыш! – сказал Белый с пятнами крови, когда Лоллипоп вошёл в магазин. – Что будем брать сегодня?

Дверь в заднюю комнату на этот раз была закрыта. Лоллипоп зажмурил левый глаз, поднёс «Лоллипоп» к правому и уставился на Белого, который стал светло-зелёным.

– Хм, хм, – хмыкнул Светло-Зелёный, – скажи-ка… я тебя ещё вчера хотел спросить: не ты ли тот самый мальчик, который живёт напротив нас, которого наш Томми каждый вечер видит в окно? Который ещё машет ему?

Лоллипоп кивнул.

– Как же, как же, он самый!

Лоллипоп снова кивнул.

– Ну проходи, раз так, Томми будет рад. У него ведь ни одного друга нет! – сказал Светло-Зелёный.

Лоллипоп сунул в рот леденец и прошёл за прилавок. Белый открыл дверь в заднюю комнату. На табуретке сидел Томми. Он разглядывал комиксы с приключениями Ми́кки-Ма́уса и ковырял в носу.

– Давай с тобой дружить, – сказал Лоллипоп.

– Давай, раз тебе хочется! – сказал Томми.

А потом они сыграли в домино и пролистали дюжину комиксов про Микки-Мауса.

Госпоже Кронбергер Лоллипоп понравился. Она позвонила маме Лоллипопа на работу, и обе мамы договорились, что Лоллипоп будет приходить к Томми по вторникам, а Томми к Лоллипопу – по пятницам. Так оно и вышло.

Правда, оказалось, что Томми, кроме «давай, раз тебе хочется!», почти ничего не говорит, ни во что, кроме домино, не играет и ничего, кроме историй про Микки-Мауса, не читает.

– Чудак человек, – ворчала сестра каждую пятницу, как только за Томми захлопывалась дверь, – чудак человек, и что ты только нашёл в этой рохле?

– У парня чурбан вместо головы, ноги из свинца да ещё вата в ушах, – сказала бабушка.

– Он мой друг, – сказал Лоллипоп. – Я его наконец нашёл!

Всё же, если была не пятница и не вторник, Лоллипопу с утра дышалось легко, а к кухонному окну – по вечерам – он не подходил вообще.

Бабушка Лоллипопа работала уборщицей в конторе электрофирмы. Там она убирала ежедневно, кроме суббот и воскресений, по три часа. С пяти утра до восьми. Естественно, пятнадцать рабочих часов в неделю бабушку обеспечить не могли. Но она получала ещё пенсию за умершего дедушку. На пенсию и на уборщицкие деньги можно было жить вполне сносно. Она даже частенько давала маме Лоллипопа разные суммы, потому что у мамы с деньгами было туго.

Лоллипопу и сестре куда как удобно, что бабушка работает в такую рань. В начале девятого она снова дома. Моет оставленную после завтрака посуду, бегает по магазинам, прибирает, готовит обед. Когда Лоллипоп возвращается из школы, на столе стоит яблочный сок и чистые тарелки. Так что у Лоллипопа, положа руку на сердце, было ощущение, будто его бабушка вообще на работу не ходит.

Но потом электрофирма, где работала бабушка, начала расширяться: старого корпуса не хватало.

«Конторские-то сидят друг у друга прямо на головах, как бременские музыканты», – рассказывала бабушка.

Пришлось, значит, электрофирме новый корпус возводить, повместительнее. Но этот новый корпус выстроили не «в двух шагах за углом», а в другом районе города.