– Видели, что сталось с за́мком, брат? – спросил граф Реймон. – Отпечаток немощи лежит даже на камнях.

Внутри следы времени еще больше бросались в глаза.

Семейство Рольтов раньше никогда не бывало в Метрелье. И теперь они видели перед собой лишь ветхие покои. Сочия злилась. Ей строго-настрого велели держать язычок за зубами – и собственные братья, и сам Реймон. Граф развлекал себя ее обществом вот уже несколько дней и на собственной шкуре узнал, что за словом барышня в карман не лезет.

Она была еще слишком молода и не думала о последствиях.

Брат Свечка предположил, что Гарит, возможно, так увлекся ею именно потому, что Сочия вполне недвусмысленно дала понять: завоевать ее лестью и романтическими балладами не удастся.

Граф довольно хорошо играл на лютне и вполне искусно владел своим баритоном. Он не сочинял ни стихов, ни музыки, зато умел замечательно сражаться и беспристрастно управлять.

И все же он пытался преуспеть и в этих занятиях, демонстрируя все ту же яростную решимость, с какой уничтожил Хейдена Бэка и его арнгендских наемников у Черной Горы.

Сочия благосклонно отнеслась к его стараниям. Решимость ей была понятна и близка, у нее самой решимости имелось в избытке.

Или же упрямства, как сказали бы ее братья.

Монах пообщался с одними, потом с другими, понаблюдал за присутствующими. Через полчаса прибыл герцогский глашатай Бикот Ходье.

– Прошу прошения, господин совершенный, – пристыженно поприветствовал он Свечку. – Я думал, вы опоздаете. Пойдемте со мной.

Ходье отвел монаха в маленькую холодную каморку, где не было почти никакой мебели. Напитков и еды тоже. Уединенная и мрачная комнатушка напоминала келью отшельника. Вода капала с влажных каменных стен прямо в лужу на полу. Но плесени Свечка не заметил – слишком уж ледяным был воздух в помещении.

Монах прождал около часа. Он почти не присаживался на каменную скамью, а мерил шагами комнату и трясся от холода. Терпение его начало истощаться, такого греха с ним не случалось с самого обретения звания совершенного.

– Вас это тоже донимает, брат?

Свечка обернулся и кивнул, хотя что именно подразумевалось под словом «это», он понятия не имел.

– Сэр Эарделей? – Имя он произнес, тщательно произнося непривычные сантеринские звуки, здесь мало кто мог так его выговорить.

– Да. И вам не терпится узнать, почему именно я к вам явился и почему именно сюда.

Монах снова кивнул. Он не ожидал увидеть сэра Эарделея Данна, главного военного советника герцога Тормонда. Почему, интересно, подумал совершенный, он не вернулся в Сантерин? Наверное, ему здесь нравится, хотя герцог редко прислушивается к советам Данна.

– Эта комната защищена от чар, – признался сэр Эарделей. – Камень, которым выложены стены, привезли из Святых Земель. Добывали его в каменоломне неподалеку от одного из Кладезей. А ждать вам пришлось, потому что я хотел избежать чужих взглядов.

– Понятно, – отозвался Свечка, хотя ему ровным счетом ничего не было понятно.

– Нет, не понятно. Пока. Но сейчас я все объясню.

– Сделайте милость.

– Здесь творится что-то дурное. Герцог сам не свой. Это началось уже давно, но в последнее время становится все хуже. Его дух словно истощает губительная болезнь.

– Он уже не молод, – отозвался Свечка, хотя Тормонд был всего на несколько недель старше его самого.

– Разумеется, это усугубляет дело. Да еще пища, которую он употребляет, – только мясо и вино. Но есть и еще кое-что. Что-то усиливает действие возраста, подавляет его силы. Герцог ничего не может сделать.

– Не появлялись ли в Метрелье новые лица?

Брат Свечка заподозрил: а не творится ли здесь какое-то злое волшебство? Но кто же его вершит?

– Никакие важные вельможи к нам не приезжали. В замке часто сменяется прислуга, пажи приходят и уходят. Но и среди них я не видел никого подозрительного. Виноват кто-то, кого мы хорошо знаем. Кто-то, кто был здесь уже давно, но только сейчас обнаружил в себе скрытые таланты. Или открыл для себя новое призвание.

– Хм… А тайную встречу со мной вы устроили для чего?

– Вас уважают, и вы только что прибыли, а потому не принадлежите ни к одной из клик. Сторонний наблюдатель. Вам не все равно, что станется с герцогом и с Коннеком. Быть может, вы заметите что-то такое, что не заметили все остальные.

– Понятно, – ответил Свечка, и понятно ему было гораздо больше, чем имел в виду сэр Эарделей.

Наверняка не один сантеринский рыцарь подозревал злой умысел. Все невиновные будут пристально следить друг за другом, надеясь вычислить злодея. Буйным цветом расцветет подозрительность.

– Я ошибся, – продолжал меж тем Данн. – Одно новое лицо все же появилось. От наших друзей в Салпено прибыл посланником отец Ринпоче.

– Этот дурак? Я думал, он погиб.

– К сожалению, нет. А может быть, и к счастью. Он слишком глуп и к тому же слеп, чтобы представлять угрозу.

– Почему сюда послали именно его?

– Он – любимчик Анны Менандской. А она нынче дорвалась до власти. И водит близкую дружбу с бротской церковью.

– Она всегда водила с ними дружбу.

Любовница арнгендского короля Шарльва как-то даже собрала собственное войско и отправила его в поход на Коннек от имени церкви. Войско вскоре разбежалось и не успело причинить вреда, хотя Анна рассчитывала на совсем иной исход.

– Теперь их дружба зашла еще дальше. Я слышал, она выкупила у епископа Фарфога репрессальные грамоты, которые принадлежали Хейдену Бэку. Епископу удалось прихватить их с собой, когда он бежал от графа Реймона. Он, кстати говоря, теперь глава патриарших прихвостней, призванных усмирить Коннек.

Похоже, Безупречный посылал в Коннек на убой всех своих самых глупых и развращенных сподвижников.

– Думаю, Ринпоче совсем не ради посольства сюда явился, – продолжал Данн. – На самом деле он шпионит, прощупывает наши слабые места, ищет союзников. И видимо, не очень в этом преуспел. Слишком уж туп.

Брат Свечка засомневался: а вдруг Ринпоче нарочно прикидывается дураком?

Совершенный кивнул, будто бы все стало ему совершенно ясно.

– А вы тут имеете хоть малейшее представление о том, что творится за стенами Метрелье?

– Нет, брат, – вздохнул сэр Эарделей. – Бо́льшая часть герцогского двора и понятия не имеет. Многие, очевидно, просто не желают ничего знать. Или им все равно. – Он замолк на мгновение, но, не дождавшись от монаха возражений, продолжил: – Сам я точно знаю, что постепенно воцаряется хаос. Разумеется, слышал я не так много.

– Сэр, «воцаряется хаос» – это вы еще мягко выразились. Коннек умирает. Разваливается на части. Причем с такой быстротой, что кружится голова. Отъедете миль на двадцать от Каурена – непременно наткнетесь на воюющих между собой князьков либо на банду разбойников. Добрая половина графов и рыцарей, особенно на севере и западе, враждует между собой. И половина этой половины даже не сможет вам объяснить, в чем причина раздора. Они просто берутся за оружие, и все тут. Дело чести. Если бы не граф Реймон и еще несколько подобных ему вельмож, боюсь, все окончательно полетело бы в тартарары уже через год.

– Я не знал, что все зашло так далеко. Думал, у нас еще есть время.

– Времени больше нет. Все время герцог уже потратил.

– Тормонд одержим заботой о собственной душе. В редкие минуты просветления.

– А жители юго-запада и терлиагского побережья меж тем переходят под знамена Питера Навайского.

– И поступают весьма разумно, вам так не кажется?

Монах нахмурился.

– Я не стремлюсь в предатели, просто мыслю практически. Я понимаю, что происходит, но почти ничего не могу сделать. Мне дозволено писать письма тем или иным дворянам, и я пишу – приказываю им не жечь соседские поля. Но меня не слушают. Я словно зверь, лишенный клыков. И они прекрасно знают – можно безнаказанно отправляться к недругу и резать его овец. Единственный, кто может этому помешать, – хозяин этих самых овец. Или же сами овцы, если поймут, что с них довольно. Я не могу призывать на службу рекрутов, не могу отправить в поход герцогские войска. А их образумит лишь превосходящая сила. Жертвам остается только защищаться. Так что я не виню тех, кто присягает на верность Питеру или даже Шарльву – ведь только так иногда можно спастись от беззакония.