– Там ничего не осталось.

– Быть может. – Райдо широко улыбнулся. – Но проверить надо же? И вообще, не лишай меня надежды! Я с детства мечтал, что когда-нибудь найду сокровище…

– И как?

– Нашел.

Отвернулась. И, пожалуй, слишком поспешно отвернулась…

Сбежала снова.

Псы были чужими.

Они держались в стороне сплоченной стаей, которая следила за Ийлэ.

Ненавидели? Презирали? Или знали о ней все-все? Псы не спешили делиться знанием. Смотрели издали.

Райдо представил их по именам, но Ийлэ не запомнила. Она боялась. Страх мешал дышать и думать. Она стояла оцепенев, не способная пошевелиться, и смотрела на одного, другого, третьего…

Старшего звали Гарм, и он разглядывал Ийлэ долго, пристально, а потом вдруг резко отвернулся и сгорбился как-то, сделавшись меньше.

– Мы будем охранять вас… леди Ийлэ, – сказал.

Ей не нужна такая охрана, но разве Райдо послушает? Вот он, рядом, за руку держит осторожно, словно рука эта хрупкая…

Скалится. Зол.

На Ийлэ? Нет, как только заметил, что она обернулась, успокоился.

– Прости, дорогая. – Теплые губы коснулись виска. – Теперь все хорошо… правда?

– Да, леди Ийлэ. – Гарм поклонился. – Прошу меня извинить.

– Конечно.

Она тоже умеет притворяться.

Леди Ийлэ?

Найо Ийлэ, та, из прошлой жизни, в которой столь важны ритуалы приличий. И в ней Ийлэ спрятала правильную маску – отстраненной доброжелательности… Кажется, ныне эта маска будет уместна. Главное, не потерять ее.

Маска держалась, ее хватило на обед, который тянулся невыносимо долго и проходил в тяжелом молчании. Маска позволяла Ийлэ спрятаться.

Смотреть со стороны.

Нат, в последние дни раздраженный сильнее обычного, на гостя смотрит недовольно, не давая себе труда недовольство скрыть. А гость в свою очередь разглядывает Ната с явным удивлением, которое Ийлэ непонятно.

Гость хмурится.

А Райдо вот спокоен.

Он рядом, не ест почти ничего и время от времени морщится, замирает, прислушиваясь к себе же.

Плохо? Если так, то не скажет до последнего.

– Не хмурься. – Райдо накрыл ее руку. – Подумай лучше, что в городе надо…

В город Ийлэ не хотелось совершенно. Но разве ее желания что-то да значат?

Коляска.

Надо же, сохранилась. Лак поблек, трещинами пошел, и кожа, которой сиденья обиты были, облезла, и пахнет нехорошо. Коляску установили на зимние полозья.

– Проветрить надо было бы. – Райдо коляску осматривает пристально и в какой-то момент останавливается, согнувшись, прижав руку к животу. – Проклятье… все нормально, забылся просто… когда тебе хорошо, то быстро забываешься, а оно вот… напомнило.

– Дай. – Ийлэ взяла его за руку и ладонь раскрыла, провела сложенными щепотью пальцами, вслушиваясь в тело.

Живое. Сердце бьется ровно. Легкие работают. Кости… мышцы… и тонкими нитями в них прорастает беспокойный разрыв-цветок.

– Да ничего…

– Ничего, – оборвала Ийлэ.

Он почти спит, и надо немного, если сейчас, то немного… и завтра… день ото дня просто поддерживать этот сон.

– Спасибо. – Райдо смотрел сверху вниз.

Шапку не надел. Он и тогда без шапки уехал. Как не мерзнет-то? У него ведь голова лысая…

– А почему ты… – Ийлэ не без сожаления выпустила руку и коснулась своих отрастающих волос, – не отрастишь?

– Страшный?

– Нет.

– Страшный… ну… как попал в больницу, так и обрили… и потом тоже так легче. Не мне – докторам… надо как-то гной спускать, и вот…

Какой-то неправильный разговор. Гной. Болезнь.

– Забудь, – говорит Райдо с неловкой улыбкой. – Нам пора… и ноги укрой, замерзнешь.

Он помог забраться в экипаж и ноги укутывал толстенной медвежьей шкурой, которую Ийлэ совершенно не помнила, а если так, то шкуру эту Райдо с собой привез…

Нат принес кирпичи, обернутые толстой тканью. И корзинку с едой. Шаль. Пару одеял…

– Я за ними присматриваю. – Он косится на Гарма, который наблюдает за этими сборами с ухмылкой. – Не бойся. Я не позволю им тебя обидеть.

– Почему?

Он ведь и сам не любит Ийлэ, хотя, пожалуй, уже не желает ее смерти.

– Потому что ты теперь сородич. Райдо поклялся тебя защищать. И я тоже должен.

Наверное, если поклялся, тогда да…

Сородич. Глупость какая. Она ведь альва, а Райдо… Райдо просто хочет жить.

– Воротник подними, – проворчал Нат. – А то продует…

Заснеженный тракт, и ветер в лицо. Небо синее, яркое, солнце на нем сияет парадной бляхой, и свет его, отраженный алмазной пылью наста, слепит. Ийлэ закрывает глаза.

И открывает.

Глотает холодный воздух, сама себе удивляясь, что вот она, живая, сидит в коляске, едет в город и вместо страха, того, который мешал думать, испытывает странное предвкушение.

Город начался с дыма. Запах его, по-осеннему пряный, Ийлэ ощутила задолго до того, как раскололось льдистое зеркало горизонта.

Город появился чернотой, пятном, которое расползалось, меняя форму. Уже не черное, но бурое, грязное какое-то, оно вызывало одно желание – стереть, и Ийлэ даже представила, что город вдруг исчез. Почему и нет? Провалились в сугробы низенькие дома окраин, широкая мощеная дорога, площадь и памятник королеве, трехэтажный синий особняк мэра и прочие особняки, менее роскошные и неуловимо похожие друг на друга. А следом за ними – лавки и кофейня, кондитерская, булочная, заодно уж – цветочный магазинчик, где можно было оставить заказ. Матушка любила подолгу перелистывать каталоги, обсуждая с престарелой найо Эллис новые сорта…

…и сама бы найо Эллис провалилась…

…а с нею – и найо Арманди… доктор, Мирра…

Ийлэ заставила себя выдохнуть и разжать кулаки: похоже, что ненависть не так-то просто сжечь, как ей казалось.

Не думать о них… а о чем тогда?

О том, что город не стал чище и дома прежние, и улицы, и люди, надо полагать, остались те же…

Райдо придержал лошадей и оглянулся:

– Ты как?

– Хорошо. – Ийлэ подняла воротник шубы, раздумывая, не спрятаться ли под медвежью шкуру?

– Врешь ведь.

– Вру.

Не хорошо, но и не плохо. Странно немного и страшно еще, потому что смотрят, останавливаются, провожают взглядами, что коляску со старым гербом на дверцах, что сопровождение ее. И взгляды эти отнюдь не дружелюбные.

Райдо остановился у гостиницы, сам спрыгнул с козел, потянулся, признавшись:

– Не привык я так… верхом вот – дело другое, а тут сидишь, трясешься. Всю задницу отбил.

Он протянул руку Ийлэ, помогая спуститься.

– От меня ни на шаг, – сказал, глядя в глаза. Ийлэ кивнула: не отойдет. Только Райдо не поверил, взял за руку, стиснул легонько, ободряя. И тут же нахмурился: – У тебя руки холодные. Почему?

– Замерзли, наверное.

Райдо лишь головой покачал и, бросив поводья мальчишке-конюху, велел:

– Распряги… и вечерочком, часикам этак к семи, запряги вновь. А мы пока погуляем…

Он и вправду гулял, неспешно, озираясь с немалым любопытством.

– Я здесь был, когда только приехал, но, честно говоря, помню мало, – признался Райдо. – Я тогда не просыхал практически. Хоть как-то спасало.

Держал он Ийлэ по-прежнему за руку, и, наверное, со стороны это выглядело странно.

– У мэра точно были… еще речь читал, такую занудную-занудную, а потом вечер с танцами устроил… у меня наутро голова болела… нет, все остальное тоже, но в кои-то веки голова особенно… выделилась.

Смотрели.

День ведь, третий час, самое время для прогулок… и гуляют многие…

Люди.

Просто-напросто люди, Ийлэ знакома с ними… была знакома, но какое это теперь имеет значение? Ее не видят.

Странное чувство, как будто ты есть, но в то же время тебя и нет. И не только ее, нет Райдо, который слишком велик и грозен с виду. И лицо шрамами расчерчено, и наверняка сегодня вечером за чаепитием литературного кружка будут обсуждать, до чего неприлично показываться на люди с таким вот лицом, а на внеочередном собрании клуба цветоводов пройдутся по одежде…