— Тетя Мэри, когда я увижу бабушку?

Тетя Мэри раздраженно прикрыла глаза, выключила пылесос и спросила:

— Что?

Начиналась третья часть концерта, названия которого Ральф не знал, и он заслушался. Сначала весело вступают скрипки, и Ральф слышал, как за ними торопится фортепиано, а за фортепиано — снова скрипки. Все вдруг показалось шуткой, горсткой легких розыгрышей.

— Что ты сказал? — снова спросила его тетя.

Ральф уже забыл, что хотел спросить, и смущенно глядел на свою тетю; она снова включила пылесос, а он взялся за письмо:

а. И меня никогда не возят повидать тебя и стоит мне заснуть как я вижу тебя и тогда я знаю где находится небо а потом я опять не знаю.

— Тетя Мэри, когда я увижу бабушку?

Тетя Мэри выключила пылесос, обреченно подошла к Ральфу, убавила звук радио.

— Что ты сказал?

— Я ничего не видел.

— Что?

— …Что я совсем не вижу бабушку. Когда я ее увижу?

Тетя Мэри медлила с ответом. Она молчала, опустив голову. Фортепиано разговаривало с оркестром. Потом, словно почувствовав, что все их слушают, тихо и быстро-быстро заговорили сразу все инструменты. Тете Мэри показалось, что они все поняли; каким-то образом она знала, что они ждут того, что она могла бы сказать. Женщина испугалась и быстро проговорила:

— Когда-нибудь. Когда-нибудь увидишь.

И пошла обратно в гостиную и включила жужжащий пылесос: он жужжал хрипло и замирал, когда наталкивался на старую мебель. Ральф на минуту зажал уши руками. Потом сделал погромче радио и продолжал:

аа аа где же ты где же ты а тетя Мэри сказала на небе а я смотрю и не вижу тебя на небе потому что мы тебя оставили там и человек с лопатой кидает вниз землю и я не плачу потому что не хочу чтобы ты об этом знала и тогда ты не будешь огорчаться а он все кидает и кидает вниз землю а потом кладет наши цветы которые настоящие а дядя Гарольд уже выходит из уборной и спотыкается и поднимается по лестнице и зовет меня а я не хочу подниматься и он зовет и тетя Мэри говорит Гарольд please а дядя Гарольд смеется и напевает а я боюсь окна там наверху потому что я ничего не видел а пылесос уже близко и музыки уже не слышно и мне так плохо и так страшно что ты даже не представляешь приходи скорее и я хочу купить себе 3311 фунтов стерлингов жвачки чтобы ты видела как я радуюсь деньгам про которые ты написала тому сеньору в котелке что я оставляю моему ненаглядному внуку Ральфу нашему сироте мои акции и мой дом в Суссексе и ты должна мне объяснить что такое наш сирота и я тоже умею писать очень хорошо и поэтому пишу тебе письмо а сеньор снял свой котелок и прочитал еще что я оставляю браслет и изумрудную брошку моей дочери Мэри а ожерелье и брильянтовое кольцо моей дочери Пегги в равных долях каждой а дядя Дейв и дядя Гарольд все время молчали и были такие хорошие а тетя Мэри уже рядом а пылесос такой противный и музыка надрывается внутри меня и дядя Дейв прикрывает глаза и говорит сеньору в котелке какая она была добрая и дядя Гарольд сказал какая она была добрая и дядя Дейв спрашивает сеньора который снимает котелок скажите please просто так из любопытства please а эти оставшиеся деньги и эти равные доли please please а это правда что все мамы плачут из-за возлюбленных потому что сеньор обмахивается котелком и засунул палец глубоко в ухо и почесал там и ему это очень нравится и он кашляет от удовольствия а я видел у него золотой зуб и сеньор сказал 37 фунтов стерлингов каждой дочери и дядя Дейв был такой бледный и говорит моей жене эти деньги не нужны а тетя Пегги которая мама потому что она мама Пам плачет и говорит нужны дорогой для твоей возлюбленной а дядя Гарольд тоже такой бледный говорит моей жене эти деньги не нужны а тетя Мэри плачет и сказала если бы это были 5000 фунтов тогда бы ты что и заплакала.

— Тетя Мэри.

Она выключила пылесос и остановилась.

— Ты — мама?

Ближе к концу концерта, названия которого Ральф не знал, фортепиано, оставив позади весь оркестр, неслось в одиночестве. Вверх — вниз; выясняя, расспрашивая. Это был чистый, не заглушаемый пылесосом звук фортепиано.

— Ну… — сказала тетя Мэри, повернувшись к Ральфу спиной, — можно считать, что да.

— Моя?

Тетя Мэри пожимает плечами, и Ральф спрашивает:

— А у дяди Гарольда есть возлюбленная?

— Что?

— У дяди есть возлюбленная?

Тетя Мэри боком опускается на диван. Сначала она смеется беззвучно, и руки ее пытаются ухватить пустоту. Тетя Мэри — усталая женщина с большими грустными глазами. Внутри радио подрагивают заключительные аккорды концерта, названия которого Ральф не знает, подрагивают и перекатываются, вызывая у Ральфа жалость. Вот вступил оркестр в полном составе, но после резких аккордов мелодию снова ведет фортепиано. А Ральфа постепенно охватывает ужас: тетя Мэри по-прежнему корчится, но теперь уже голос ее наполняется смехом; ногой она нечаянно включает пылесос и спрашивает:

— У дяди — возлюбленная?

При этом она смотрит на Ральфа, а потом хохочет, закрыв глаза и запрокинув голову с открытым ртом к потолку. И повторяет:

— У дяди — возлюбленная?

Ральф не слышит. Он целиком поглощен схваткой не на жизнь, а на смерть между музыкой и жужжаньем пылесоса; он только видит, как шевелится от смеха и неразличимых слов рот женщины — рот безглазой маски, парящей в воздухе, пронизанном ужасом схватки.

— У дяди — возлюбленная?

Ральф весь дрожит. Концерт только что умер — трижды в предсмертном хрипе зашелся весь оркестр, и воздух отравлен жужжаньем. Тетя ногой нажимает кнопку на пылесосе, и жужжанье, переходя в еле слышный звук, постепенно смолкает. Тетя успокаивается, тыльной стороной ладони вытирает последнюю выступающую от смеха слезу.

Девочки уже ушли из садика. Тетя встает и, забыв про пылесос, задумчиво выходит из комнаты. Ральф смотрит на темные каракули — свое письмо. С поразительной четкостью — до последней детали — видит он все, что вложил туда, и видит свою бабушку, но она, улыбаясь ему, тут же исчезает. И снова ненадолго появляется, все так же улыбаясь ему. На глазах у Ральфа закипают слезы. Закипают. Они не навертываются сразу. Они выступают постепенно, как роса на цветах.

Ральф моргает, и прозрачные слезы текут по его щекам. Он смотрит на свои мысли и чувствует, как в его памяти переплетаются всеобъемлющая надежда и полная безнадежность. Ральф снова берется за письмо и, поколебавшись, быстро подписывает: аа. Потом он открывает ящик стола, достает конверт и надписывает:

Ральф складывает письмо, засовывает его в конверт и заклеивает. Он выходит в садик. Ральф такой огромный, что, выходя, почти задевает головой о дверную притолоку.

В садике он стоит, осторожно оглядываясь, никто его не видит — Ральф это знает. Он вытаскивает из кармана коробок спичек. Но что-то отвлекает его, и он непроизвольно смотрит на то окно наверху.

За матовым стеклом Ральф видит размытые очертания дяди Гарольда. Издалека приглушенно доносится городской шум. Ральф смотрит на окно и снова слышит шум города. Он удивляется, глядя на спички, которые держит в руке. И тут вспоминает — чиркает спичкой и поджигает письмо, глядя, как дым поднимается к небу. Едва не обжегши себе пальцы, Ральф бросает обуглившуюся бумагу. Напряженно вглядываясь в небо, он смотрит, как дым рассеивается в чистом воздухе, потом опускает глаза и видит на земле золу. Наклоняется, присыпает ее горстью земли. Ральф снова поднимает глаза на окно и снова слышит отдаленный городской шум. Он подходит к садовой решетке и дрожит, слушая городской шум. Опустив голову, Ральф поворачивается и входит в дом.

Силуэт на земле

Много лет назад Молли просила Вальтера, чтобы тот повел ее к алтарю. Когда ей хотелось попросить его об этом, она напевала модную когда-то песенку: