Возьмите иголку. Самую обыкновенную, швейную. И воткните ее в стол. Или в подоконник, или куда вам угодно. Отойдите на несколько шагов и попытайтесь попасть точно в ушко, бросая другую такую же иголку.

Я не стану спрашивать, как вы оцениваете свои шансы на успех. Я догадываюсь. Могу также предположить, что вы думаете обо мне, предложившем вам столь нелепое и бесперспективное занятие.

Однако не спешите крутить пальцем у виска. Как вы отреагируете, если я скажу, что чем-то подобным долгие годы занимается большая группа очень неглупых людей? Вероятно, сочтете, что я собираюсь ввести вас в заблуждение или, в крайнем случае, здорово преувеличиваю.

Но это не так, совсем не так! Возможно, вы слышали о попытках ученых поймать радиосигнал какой-нибудь далекой цивилизации. Но, вероятней всего, вам не приходило в голову, что шансы на успех в этом деле настолько ничтожны. Между тем…

Глядя на небо, усыпанное мириадами звезд, мы редко отдаем себе отчет, как невероятно далеки они друг от друга. Два маковых зернышка, удаленные друг от друга на несколько десятков километров, дадут приблизительное представление об этих масштабах. А теперь представьте, что очень узкий радиолуч посылается с одного такого зернышка в произвольном направлении. Велика ли вероятность, что этот луч угодит не просто в другое зернышко, а именно в наше?

Сравнение с попаданием в угольное ушко кажется уже не таким надуманным, не так ли? А примите во внимание фактор времени. Ведь для того, чтобы мы сегодня поймали сигнал, посланный с планеты, находящейся в тысяче световых лет от Земли, он должен быть послан тысячу лет назад. Не раньше и не позже.

А длина волны, на которой ведется передача? Нам она неизвестна!

Нет, пожалуй, наш опыт надо немного усложнить. Иголку придется кидать с завязанными глазами, не имея понятия, где именно находится мишень.

Но несмотря ни на что… Попытки продолжаются и продолжаются. Люди строят новые и новые радиотелескопы. Люди направляют их антенны в самые «густозаселенные» районы звездного неба. Люди с надеждой смотрят на атом водорода, простейший из всех атомов, полагая, что неведомые нам разумные существа будут использовать именно его длину волны. Люди надеются на чудо.

И однажды оно произошло. Пущенная наугад игла, пролетев несколько метров, вошла точно в ушко своей коллеги. Сонное течение жизни одной из обсерваторий сменило необыкновенное оживление.

— Как продвигаются дела с дешифровкой?

Виктор Михайлович Камнев затушил окурок в массивной хрустальной пепельнице с отколотым уголком и поднял глаза на собеседника. Его уже не раздражали ни вопросы этого человека в неизменном сером костюме, зачастую демонстрирующие потрясающее невежество, ни сам факт его присутствия в институте. Наверное, это действительно необходимо. Но «дешифровка», нормальное, в общем-то, слово, неприятно резанула по ушам. Шпионские страсти, елки-палки…

— Приемлемо, — ответил он спокойным, дружелюбным тоном. — Можно даже сказать, неплохо.

— А если чуть подробней? — Голос человека, которого сотрудники НИИ саркастически называли «научным консультантом», был также приветлив.

— Подробней… Расшифрована приблизительно тысячная доля сигнала…

— Тысячная доля? За неделю. Вы и вправду считаете, что это неплохо?

Камнев снова посмотрел в лицо своему визави. Полковник. Через пару-тройку месяцев скорее всего станет генералом. А ведь еще и сорока нет, если доверять внешнему впечатлению. Не тронутые сединой каштановые волосы с едва заметными залысинами. Правильные черты лица, подтянутая фигура. Мягкий тембр голоса. Серый костюм… интересно, один и тот же или гэбэшник имеет несколько одинаковых? Галстуки разные, каждый день. Но всегда в тон и очень аккуратно завязанные.

В общем, впечатление приятное… до отвращения.

— Юрий Владимирович, я вам уже говорил. Позавчера, если мне не изменяет память. В начале сигнала идет вводный текст. Это неизбежно. Некие основные понятия, базис, можно сказать, дающий ключ к пониманию главной части информации, заключенной в сигнале.

— Поверьте, это мне вполне ясно. Я даже способен самостоятельно сообразить, что те, кто послал этот сигнал, не владели русским языком, как и любым другим языком Земли. Я сейчас говорю только о том времени, которое потребуется на дешифровку всего сигнала.

— И я говорю о том же самом! Сейчас мы разбираемся во вводной части. Это тяжело. Это трудоемко. Это долго, в конце концов. Все-таки мышление пославших сообщение не совпадает, да и не может совпадать с нашим. Но чем дальше мы продвигаемся, тем больше нам становится понятно, и тем быстрее идет дальнейшая расшифровка.

Юрий Владимирович помолчал, сосредоточенно разглядывая уголок стола. Камнев поймал себя на мысли, что разговор, несмотря на всю видимую доброжелательность, напоминает допрос. На котором он, директор института, изо всех сил старается оправдаться за отсутствие оперативности в действиях его коллектива. А сидящий напротив следователь принимает для себя решение, считать ли поведение подследственного всего лишь халатностью или же дело попахивает саботажем.

Привычная обстановка нисколько не ослабляла это впечатление. Кабинет перестал казаться родным. Знакомые предметы интерьера глядели если не враждебно, то во всяком случае с явной подозрительностью.

— А что, эти инопланетяне так сильно отличаются от нас?

Вопрос резко выпадал из картины, нарисовавшейся в сознании Виктора Михайловича, и потому несколько выбил его из колеи.

— Ну… разумеется. Мы пока о них практически ничего не знаем, но было бы наивно полагать, что за восемьсот пятьдесят световых лет от Земли возникнет цивилизация, копирующая нашу. Впрочем, различия в образе мысли хоть и велики, но все же не приняли катастрофических размеров, не стали, слава богу, непреодолимыми.

«Консультант» покивал.

— Вы можете пояснить это на каких-нибудь примерах?

— Не уверен, что… что вам это будет интересно.

В последний момент Камнев успел чуть подкорректировать свою реплику, но все же почувствовал себя достаточно неловко. Полковник, однако, был само добродушие.

— Разумеется, я совсем некомпетентен в этих вопросах. Научные подробности я попрошу вас опустить, но в общих чертах, будьте добры, введите меня в курс дела. Мне просто любопытно, как всякому нормальному человеку.

Неловкость от этих слов только возросла. Камнев казался самому себе грубияном. Он принялся говорить, искренне стараясь донести до слушателя каждое слово:

— Понимаете, уже сам факт наличия этого сигнала говорит о том, что между нами есть нечто общее. Использование ожидаемой нами длины волны и понимание необходимости вводной части текста — вот еще два фактора, единящие наши расы. Вводный текст содержит что-то, что нами пока не понято. С другой стороны, в нем есть то, что мы ожидали там увидеть.

— Например?

— Например, некоторые математические понятия. Наши респонденты используют восьмеричную систему счисления, что весьма нас обрадовало.

— Почему? Ведь мы пользуемся десятичной.

Теперь происходящее начало напоминать Виктору Михайловичу лекцию. Захотелось даже встать, заложить руки за спину и мерно прохаживаться взад-вперед по своей давней преподавательской привычке. Подумав, он не стал поддаваться этому желанию. Это выглядело бы глупо, а выглядеть глупо Камнев не любил.

— Да, мы пользуемся десятичной системой счисления. Но восьмеричная система нам понятна. Перейти от одной к другой не составляет труда. Что еще важнее, по этому факту можно судить, что математика пославших сигнал существ сходна с нашей, человеческой.

— А может быть другая математика? — Полковник, похоже, проявлял неподдельный интерес. Такой интерес профессор Камнев всегда поощрял в своих студентах.

— Нам трудно об этом судить, но почему нет?

— И что это могла быть за математика?

Виктор Михайлович выразительно пожал плечами.