- Надо быть начеку, - сказал Мак-Мин, мыском кожаного сапога разваливая горку камней, - чуется, тут побывали наши длиннорукие друзья.
Может быть, Димитри и показалось, но всё же он стал приглядываться -- словно какие-то лоскутки, сгустки тумана или тени, метнулись от каменного развала прочь.
- А может быть, - заметил он, - проклятие этого кургана как-то связано с...
Он не договорил. Его речь прервал грохот осыпающихся булыжников. Сбоку от них, за оседающей стеной известняковой пыли, громоздилась обрушившаяся пирамида надгробия. Словно гигантское яйцо, проклюнутое детёнышем кондора, растрескавшееся в облупленных слоях. Пыль осела, и снова воцарилась напряжённая тишина. И Димитри готов был поклясться, что уж лучше бы шум геенны огненной, чем такая мертвецкая тишь.
Мак-Мин весь обратился во внимание. Он переступал крадучись, как охотник. Димитри рядом с ним выглядел пожарной каланчой, торчащей из тумана всем на обозрение. Он неуклюже перескакивал через завалы, гремел камнями и то и дело морщился и скрежетал зубами от им же самим созданного шума. Мак-Мин, выронивший свой клинок на мосту, теперь вытащил короткий лук и наложил на тетиву странную стрелу. Наконечник её был выполнен в виде миниатюрной секирки, а не привычного уголка. Такая стрела не вонзалась, а рассекала.
Двое путников зашли уже глубоко в долину, пробираясь через самую сердцевину погоста.
- Так ты не ответил, - сказал Димитри, - про захоронения.
Прежде чем говорить, Мак-Мин огляделся и шёпотом, почти на самое ухо астрогатору, рассказал:
- Под землёй, в Нижнем Ваджаре, в стране жрецов, почти нет почвы. Так её нет и на поверхности в горах. Всюду камни. Зарывать некуда. Нет дерева -- оно не растёт на камнях. Значит, нет топлива для больших костров. Так мы приносим умерших в такие долины, где растут грибы-пожиратели.
Димитри принялся вглядываться в меловое крошево под ногами.
- И не пытайся -- не увидишь. Грибы как пыль, как тонкая паутинка. Труп обкладывают камнями, заливают раствором, выстраивая над ним такие вот дома, - Мак-Мин указал рукой на ближайшее конусообразное сооружение, стены которого небрежно покрывала пакля известкового раствора, - и в них оставляется отверстие. В него-то и проникает тело гриба. Оно разлагает труп. Грибы очищают, пожирают болезни и запахи.
- Ну насчёт последнего как-то сомнительно, - потянув ноздрями воздух и поморщившись от этого, заметил Димитри.
- А об этом я уже говорил. Дело рук заклинателей камней Дро... Или же неназываемых. Почему-то теперь в последнее я верю больше.
- Жаль нет здесь доктора Мазерса, - сказал Димитри.
- Нет кого?
- В нашем отряде есть учёный муж. Он хорошо осведомлён о грибах.
- Так что же? - не понял Мак-Мин.
- А то, что он говорил, что эти самые неназываемые с их щупальцами -- это те же самые грибы, принявшие такую вот форму. И вот любопытно, какой бы вывод он сделал теперь... Ну, понимаешь ли? Тут грибы, там грибы... все эти проклятые кладбища и так далее. Ничего не зреет в мыслях?
Мак-Мин резко выдохнул, всхрапнув, и молча шёл дальше. Димитри понимал, что всё же меж ними существует большая пропасть в понимании. Пусть язык один, что уже удивительно, но понятия и обозначения со всей своей абстрактностью и самобытием сильно расходились. Для одного слово "гриб" могло приобретать значение "божества" или "духа почвы", в то время, как другому это слово говорило лишь о блюде, подаваемом в экзотических ресторанах земных резерваций. Но всё же общая точка была -- атмосфера опасности в агрессивной среде.
- И мне не нравится этот зловонный ветер, - подтвердил Мак-Мин.
И сразу же, следом за его словами, в подтверждение им, двоих путников накрыло смрадное облако пыли, мела и костяного крошева. Пришлось остановиться, закрыв лица одеждой и переждать порыв. А когда пыль осела, впереди замаячил странной формы силуэт. Димитри пригнулся, рефлексивно потянувшись за излучателем -- массивный силуэт задвигался. Послышался треск и хруст, сопровождаемые сухим животным шипением.
Глава XI
Что произошло? На этот раз Лира пришла в себя, проснулась или ожила в полном сознании, с твёрдым ощущением собственной личности. Она помнила не только кто она, но и события, произошедшие ровно перед тем, как наступил момент провала в небытие. Как немеющие, теряющие силы руки, погружались в холодную чёрную жижу, разбавленную горячими струями, исходящими из неё самой, из раскрытой раны в животе.
И вот теперь, до того, как размежить тяжёлые веки, она ощупала слабой рукой живот, где, как она помнила, должна быть страшная смертельная рана. Тело оказалось прикрыто одеждой, а на коже был лишь маленький бугорок, тонкий ювелирный шов. Так же обнаружилось, что другая рука до сих пор находится в онемевшем бесчувственном состоянии.
Ей стало любопытно, что всё это означает, и она открыла веки. Перед изумлённым взглядом серых глаз предстала толща буйной зелени. Её ложе оказалось широким мясистым листом. Вспомнились детские сказки, что читала ей тётушка Лидия... призрачное наваждение. Всё та же белая накидка скрывала её тело. Широкие бурые пятна на ней каким-то чудом растворились, оставив лишь слабые контуры - воспомнинания, которые невозможно вывести никаким химическим путём.
Но больше всего Лиру удивило и от части напугало, что в левой руке она, как и в последние моменты перед потерей сознания, держала за тонкое длинное жало отсечённую голову змея. Белая голова поблёскивала чешуёй, перисто-серой с синим отливом вокруг надбровных дуг. Глаза, как и у обычных змей, не закрывались веками, а мёртвенно таращились в стороны, только зрачки побелели -- подёрнулись млечной плёнкой. Пальцы руки вокруг жала мёртвой хваткой стискивали его так, что побледнели костяшки.
Она отшвырнула голову в сторону, и та скатилась по огромному листу к её ногам. Тогда Лира села и оглянулась вокруг. Над её головой громоздились арки, но уже не те, что восходили в подземелье, не гранитные, озарённые кристаллами, и не мрачные балюстрады замков Хорон-за, а своды древесных ветвей. Стволы - в несколько охватов каждый - переплетались друг с другом в толстые косы. Ветви также были изумрудного цвета, покрытые блестящими жилками и спиральными наростами, из которых на тонких черенках распускались веера листьев. Некоторые листья походили на птичьи перья, иные расплывались широкими бесформенными кляксами, звёздами были третьи. Лира почувствовала сладкий и пряный аромат цветочной пыльцы. Душистая пыльца висела в воздухе, лёгким флёром окутывая дерева. Ощутимый размер пылинок, проникших в ноздри, заставил девушку чихнуть. От этого звука высокие стебли прямо перед ней чуть шевельнулись, что-то бултыхнулось в воду.
Тогда Лира поняла, что вокруг неё водоём. Лист, на котором она сидела плавал лодкой в зарослях своеобразного тростника в два человеческих роста. Она заглянула за борт зелёной лодки, и там увидела своё отражение в чёрном глянцевом зеркале вод. Она удивилась перемене в лице. Тёмные круги появились под глазами, от чего кожа казалась ещё белее, словно даже излучала свет. Щёки слегка впали, а губы теперь казались больше и даже в таком мутном зеркале пламенели, багряные и сухие. Она нерешительно окунула в воду руку и провела мокрыми пальцами по губам, по лбу. Сладкая дрожь пробежала по обветренной коже. И она уже смелее начала черпать воду и умывать лицо. Всплеск -- и она замирала, прислушиваясь к щекотанию прохладных струек, бегущих по шее, затекающих под одеяния, по груди. Они нагревались, и, доходя до живота, теряли свою освежающую остроту, и хотелось поливать ещё и ещё. Придя в лёгкий телесный восторг, она даже собралась омыться в водоёме, но разум останавливал порыв чувственности.
Она снова погладила рукой прохладу вод, и принялась расправлять свои светлые волосы, сбившиеся в колтуны. Женщина оставалась женщиной -- хоть на званном приёме, хоть в болоте на другой планете внешняя опрятность являлась её доминантой. Поправить причёску можно было всегда, даже проводя маневр в астероидном потоке за штурвалом крейсера. И неважно перед кем -- женщина наполняет своей красотой само пространство.
