– Я тебя не очень понимаю, – Меркулов закурил и посмотрел в глаза Ояра, слегка затуманенные алкоголем.

– Не понимаешь? – усмехнулся тот. – Ты не предатель, Питер, ты, пожалуй, единственный мой друг, оставшийся на этой грешной земле, и я скажу тебе: все давно и разительно переменилось! Неужели ты сам этого не видишь? Где мощная держава, которой мы некогда служили, и вожди, которым верили? Каждый за себя! Теперь нет времени для жалости, может быть, вообще ни для чего человеческого не осталось времени! Хотя бы для меня лично. Мне сейчас нужно спасти свою шкуру, понимаешь?! Мне уже давно за сорок, у меня трое детишек в Риге, жена-психопатка, да ты же ее знаешь, – Лидка, которая отлично играла в волейбол, блондинка с красивыми ногами?! Так вот она – психопатка! А вдобавок еще две истеричные любовницы и вздорная теща, о которой смерть напрочь забыла. И всем им я нужен как воздух, потому что даю им хлеб, и не только хлеб! Что мне оставалось делать, кроме как соглашаться? Скажи, что?! Или ты никогда не знал, как человека умеют брать за горло? А я еще хочу, жажду бытия, хочу выжить и не просто выжить, а получить приличные деньги, значительно более приличные, чем ты заработал за три года каторги в своей вонючей Африке! Я хочу лежать в объятиях своих и чужих лживых баб, хочу слышать за спиной почтительный шепоток: вон пошел Юри, да, тот самый Юри! Удачливый и богатый Ояр Юри! Пусть не могущественный, пусть не знаменитый, но удачливый, богатый и живой! Мне еще не безразлично, как смотрят на меня восемнадцатилетние потаскушки, если хочешь ты это знать! Да, отдавая дань новой моде, я ходил в церковь, но я не верю в Бога, не верю в загробную жизнь. После смерти не будет ничего! Понимаешь, ничего, а я не попугай, чтобы просидеть в клетке триста лет и все-таки хоть чего-то дождаться!

Он внезапно замолчал, потом с тихой грустью, так не вязавшейся с его распаленной, задиристой тирадой, признался:

– Сегодня я видел во сне «журавлиные сапоги». Ты видел Ирину, а я видел себя босым. Наверное, не к добру?

– Брось ты это, – тихо попросил Меркулов.

– Правильно, к дьяволу! – тряхнул головой Ояр. – Выпьем и споем. Помнишь мою любимую: «Обнимай свою девчонку и пускайся в пляс! Если нет своей девчонки, обнимай матрас!»

Он залпом махнул рюмку водки и вдруг, поперхнувшись, наклонился над столом. Его вывернуло в тарелку выпитой водкой и остатками закуски. С трудом упершись ладонями в край столешницы, он откинулся на спинку стула и начал жадно хватать ртом воздух. Лицо Ояра сделалось белым как полотно, на лбу мелкими бисеринками выступила испарина, губы приобрели какой-то странный, синюшный оттенок.

– Что с тобой? – испуганно вскочил Петр. – Дать воды?

– Сердце, – едва смог вымолвить Юри. – Больно очень.

Меркулов подхватил его на руки и быстро отнес в комнату, уложил на диван, стянул с ног башмаки и расстегнул на груди рубаху. Ояр оказался легким, как подросток. Он не сопротивлялся, лишь тихо постанывал сквозь зубы и пытался что-то шептать, но что именно, разобрать не удавалось. Метнувшись в ванную, Петр отыскал пузырек с валокордином, накапал тридцать капель, развел водой и влил в рот приятеля. Потом принес таблетку валидола и сунул ему под язык. Однако, судя по всему, лучше Юри не становилось – дыхание оставалось прерывистым, глаза замутились уже не от алкоголя, а от боли, кисти рук похолодели. Что делать?

– Как ты? – опустившись перед диваном на колени, встревоженно спросил Меркулов. Ничего себе происшествие на холостяцкой пирушке двух старинных приятелей, бывших когда-то соперниками в любви!

– Худо, – едва ворочая языком, признался Ояр. – Боль…

Петр взял его запястье: пульс прощупывался слабо. Неровный, с редкими толчками, он напоминал ниточку – тоненькую, связующую нить между жизнью и смертью, которую каждая из них тянет в свою сторону с попеременным успехом. Надо вызывать скорую. Тем более Ояр, похоже, начал терять сознание.

– Алло, скорая? Пришлите машину… Тяжелый сердечный приступ. Адрес? Диктую, Потаповский… Да, я выйду встретить, подъезд со двора. Поскорее, пожалуйста, очень плохо!

– Ждите, бригада будет, – ответил бесстрастный голос диспетчера подстанции скорой.

Накрыв Ояра пледом, Меркулов быстренько оделся и выскочил на улицу. Моросило, с неба летел то ли мелкий холодный дождь, то ли колкая снежная крупа, таявшая, не достигнув земли. Сколько ждать скорой? Он посмотрел на часы – почти два ночи. Интересно, где ближайшая станция и сколько они будут добираться по ночному городу?

Завидев огни скорой, Петр побежал навстречу, призывно размахивая руками. Показал, где поставить машину, и повел бригаду наверх.

– Выпивали? – неприязненно спросила пожилая фельдшерица, помогая врачу освободить руку Ояра, чтобы померить давление.

– Так получилось, давно не виделись, лет пятнадцать, – начал оправдываться Меркулов, но врач прервал его: – Помолчите!

Стрелка тонометра прыгала и никак не могла хоть где-то остановиться. Юри пришел в себя: в его глазах уже не осталось и тени хмельного тумана – в них плескалась невыразимая боль и отражался животный страх перед внезапно случившимся с ним. Он все время взглядом искал Петра и, найдя, смотрел с немой просьбой, которую приятель должен понять сам, поскольку ее нельзя высказывать при посторонних.

– Давайте носилки, – врач встал и сунул в нагрудный карман халата небрежно сложенный стетоскоп. – Скорее! Похоже, инфаркт. Кто он вам?

– Приятель, – ответил Меркулов, поняв, что вопрос обращен к нему. – Друг юности.

– Где живет, знаете, документы какие-нибудь есть?

– Понимаете, он вообще-то живет в Риге, а документы… Я сейчас!

Петр кинулся к висевшей на стуле куртке Юри, обшарил карманы: деньги, аккуратно сложенный носовой платок, нераспечатанная пачка сигарет, несколько жетонов для телефона-автомата. Все. Может быть, в кейсе?

Дипломат открываться не хотел, как Меркулов ни крутил колесики замочков. Спрашивать сейчас у Ояра шифр бесполезно. Оставив кейс, он расстегнул молнию одной из сумок, сдвинул покрывавшую ее содержимое непромокаемую ткань и похолодел: поверх каких-то коробочек лежал в новенькой желтой подмышечной кобуре вороненый «вальтер ППК» – отличная боевая машинка, способная уложить человека за сотню шагов, проделав в нем сквозную дырку. Ну, Юри, ну, приятель!

– Нашли? – фельдшерица попыталась заглянуть через его плечо, но он успел быстро прикрыть пистолет и задернул замочек сумки.

– Нет, я потом найду! Не стоит терять времени. Куда вы его повезете?

– Наверное, в первую городскую, тут ближе, – ответил врач. В дверях уже топтался водитель скорой, раскладывая носилки. – Поможете вынести?

– Конечно, – кивнул Петр. – Как мне узнать о его состоянии?

– Звоните в приемный покой или в справочную. Как его, давайте я запишу.

– Юри, это фамилия, зовут Ояр Янович, живет в Риге, по-моему, улица Кришьяна Барона, если не переименовали, как у нас.

– Ладно, беритесь, – приказал врач. – Выносим головой вперед!

Ояра переложили на складные брезентовые носилки. Он сделал движение, словно хотел поймать руку Меркулова, и тот в ответ ободряюще улыбнулся ему и шепнул:

– Не волнуйся, я все помню!

Внизу шофер забежал вперед и раскрыл заднюю дверцу машины. Когда носилки вдвигали по полозьям внутрь микроавтобуса, Юри неожиданно вцепился в рукав Петра и с трудом дал понять, чтобы тот наклонился к нему:

– Сохрани, – прошелестел шепот, щекоча ухо Меркулова прерывающимся дыханием. – Машину проверь… И если… Ты должен быть первым! Не отдавай…

– Хватит, хватит, потом наговоритесь, – грубовато прикрикнула фельдшерица. – Поехали!

Задняя дверца скорой захлопнулась, словно проглотила человека, и через секунду на выезде из двора мелькнули красные огни стоп-сигналов…

Поднявшись к себе, Меркулов скинул куртку, переобулся и прошел в комнату. На полу валялся плед, которым он совсем недавно укрыл Ояра, а в воздухе явно чувствовался запах мокрой одежды приезжавших врачей и неистребимый запах лекарств. И будто сразу стало не хватать чего-то важного, что еще недавно было тут, рядом с тобой, а теперь безвозвратно ушло.