Рене Баржавель ЛУННЫЙ КОЛУМБ

Рассказ

— Я, Колумб, вернувшийся из Индии, я хочу рассказать вам...

— Ты отстал от жизни, Колумб! Ты живешь не в том времени! Ты вернулся не из Индии, а с Луны!

— Это все равно Индия, все та же Индия...

— И что же ты нашел там, в конце своего путешествия?

— Камни и пыль, везде одно и то же...

— Камни и пыль, а вдобавок еще ты, падаль...

— И вдобавок еще я, падаль, я, чистый разум...

Может быть... Да, вполне может быть, что он скажет именно эти слова. Я хорошо знаю его, поэтому и позволил себе немного пофантазировать. Но угрызения совести останавливают меня. Я не хочу придумывать будущее. Я уже описал его в «Неосто­рожном путешественнике*, отправив героя романа в 100000 год. Но это был всего лишь роман. Теперь я должен играть по прави­лам. Я должен сдерживать свое воображение и ждать. Ждать, пока он не вернется.

Мы все ждем его, кто с большей, кто с меньшей надеждой. С надеждой, которую каждый день кто-нибудь из нас теряет. Боль­шинство вообще постепенно забывает о нем. Ведь есть же пос­ледние новости, не так ли? Есть забота о хлебе насущном, есть любовь, работа, отпуск... В конце концов, кому нужна эта Луна?

И все же, попробуем вспомнить, как все начиналось.

Это был еще тот базар — настоящее вавилонское столпотво­рение. Три миллиона кретинов, заполнивших пустыню Кро, об­ливающихся потом, с задранными кверху носами, пялили глаза на его воздушный шар высотой с Эйфелеву башню. Шар выгля­дел довольно глупо — он был наполнен только частично и слегка покачивался в воздушных потоках. Толпа вокруг него пожирала сэндвичи, глотала лимонад, кричала, пела, скауты размахивали какими-то дурацкими флажками, министр никак не мог добрать­ся до конца торжественной речи, жандармы молча плавились в своей черной форме, пустынные ящерицы не представляли, куда спрятаться от тысяч ног...

Но он уже был один в небольшой круглой кабине.

Наконец, фанфары грянули «Марсельезу, все сняли шля­пы, несмотря на адское солнце, и огромный, забавный, плохо надутый шар начал медленно подниматься. Только теперь все увидели идеально круглую кабину, подвешенную к нему. Она была разрисована черными и белыми полосами и походила на дыню. Она помещалась на нижнем конце огромной решетчатой мачты, пронизывавшей шар насквозь до самой его вершины. Под капсулой висело сопло ионного двигателя, удивительно по­хожее на хвостик дыни. Могучие потоки энергии отнюдь не хлес­тали из него; не чувствовалось даже малейшего дыхания воз­душной струи. Сопло должно было заработать позже, значи­тельно позже и гораздо выше над землей. Оболочка шара, пок­рытая тончайшим слоем металлического полупроводника или чего- то похожего, в действительности, была гигантской солнечной батареей. В верхних слоях атмосферы, когда расширившийся газ полностью заполнит оболочку, батарея начнет вырабатывать энергию. Газ, заполняющий баллон и едва не разрывающий-его в пустоте, будет подаваться вниз, к двигателю, ионизироваться в нем и выбрасываться из сопла. И все вместе — шар, мачта, баллон — жестко скрепленное в одно целое, начнет под воздействием слабой тяги двигателя свое путешествие к Луне. Снача­ла медленно, потом чуть быстрее, затем еще немного быстрее, с одним и тем же небольшим постоянным ускорением. Конструк­торы не снабдили устройство мощным двигателем и массивной оболочкой, и оно осталось очень легким. Сам Колумб тоже ве­сит очень мало, поэтому он и занял место внутри кабины.

Почему я выбрал именно Колумба? Здесь я должен напомнить, что именно я выбрал его — для тех, кто забыл или не знал. Ведь были и другие кандидаты — Дон Кихот, Супермен, Гамлет и Фаусто Коппи. Великие герои. У каждого из них были свои мотивы и определенные шансы на успех. Но едва среди канди­датов появился Колумб, как все остальные тут же перестали существовать для меня.

Когда он был еще совсем маленьким, мать рассказывала ему сказку. Небольшой кусочек сегодня вечером, другой, тоже не­большой, завтра. Он не забыл ни одного слова сказки, ни одной буквы. Возможно, именно поэтому он такой легкий, как ребе­нок... Именно эта сказка сделала Луну такой близкой для него, задолго до того, как он опустился на нее.

Я выбрал его еще и потому, что в кабине мог находиться только тот, кто привык к одиночеству. Он должен был не просто не бояться одиночества, но любить его. Колумб всегда был оди­нок. Он был одинок в детстве, с волшебной сказкой в своих снах. Одинок жалким наставником в колледже среди толпы ору­щих двоечников, которых он просто не слышал. Одинок среди чисел, молекул и ядерных частиц — он восхищенно забивал ими свои мозги до тех пор, пока ему не начинало казаться, что его голова заполнена легкой пеной. Одинок в любви рядом со страс­тно любившей его женщиной — он же любил ее так, как можно любить бифштекс. Одинок среди своих четырех детей, казав­шихся ему такими же простодушными, такими же чистыми, как он сам. Но его дети, как и все мы, стали взрослыми после пер­вой же лжи. Лишь он всегда оставался единственным ребенком.

Наконец, я выбрал его и из-за имени, Колумб Индии, Ко­лумб Америки, Колумб Луны... Колумб, подобный Луне... Разу­меется, он подходил для этой роли лучше, чем все остальные...

Я создал его невысоким, среднего роста, с тонкими костями и слабыми мышцами, чтобы он мог поместиться в кабине, как птица в гнезде. Он никогда не весил столько, сколько ему было положено по его росту. Он любил сухое белое вино, свежую воду, любил рвать вишни с дерева, бродить босиком после лет­него дождя по запрещенным для прогулок газонам. Тонкий и легкий. Большая птица...

Один в своей кабине, он может оставаться там хоть десять лет и не зачахнуть. Может быть, именно поэтому мы будем так долго ждать его... Но он все равно вернется. Я убежден в этом. Достаточно вспомнить, что он передал нам еще тогда... с Луны...

— Колумб, Лунный Колумб, удачно ли твое путешествие?

— Да, пожалуй, спасибо... Но я еще не знаю...

— Колумб, посмотри вокруг себя! Посмотри! Что ты видишь, Колумб?

— О, я вижу...

— Что же ты видишь, Колумб? Мы ведь послали тебя туда, наверх, чтобы ты был нашими глазами. Мы умираем от нетерпе­ния! Колумб, ну, говори же, что ты видишь?

— Я вижу... Я вижу Землю! Нашу Землю! Такую маленькую! Затерявшуюся в черном небе, словно ребенок ночью в беско­нечном лесу. Нашу Землю, это бледное пятнышко света в чер­ном небе, этот печальный лик, почти незаметный на кончике моего пальца, вытянутого туда, вглубь черного пространства. Нашу Землю, такую маленькую, такую хрупкую, затерявшуюся в пустоте, нашу дорогую, любимую Землю, со всеми цветами, птицами и людьми, со всеми, кого я так люблю, с людьми, моими братьями...

Нет, можно просто помереть со смеху! Есть от чего! Сколько денег было потрачено, чтобы отправить его на Луну! Наших общих денег! На них можно было бы купить столько сигарет, столько старого доброго божоле! И все эти деньги потрачены на то, что­бы он добрался до Луны, чтобы он все осмотрел, изучил, изме­рил, отобрал пробы, сфотографировал, взвесил, заснял на плен­ку; чтобы он все попробовал на вкус, слушал, смотрел, да, глав­ным образом, смотрел, чтобы потом обо всем рассказать нам!

И теперь, когда он там, наверху, и когда его спрашивают: «Как она выглядит, эта Луна? Что ты видишь там? Расскажи нам!», он отвечает: «Я вижу Землю!».

Стоило столько потратить, чтобы забраться так высоко! Мы ведь сами хорошо видим ее, эту Землю, мы ходим по ней! У нас полно земли в сапогах! Скажите-ка нам, вы уверены, что сдела­ли правильный выбор?

Что я могу ответить? Я думаю... я не уверен... я надеюсь... В таком длинном путешествии ни в чем нельзя быть уверенным, пока оно не закончилось.

Когда он отправился в обратный путь, вся Земля замерла в ожидании. Десять тысяч журналистов разбили палатки в пус­тыне Кро. Ночью они спали в палатках, а днем забирались под столы, где было хоть немного тени. Громкоговорители орали на всю пустыню, сообщая последние сводки новостей из обсерва­торий, и журналисты выплескивали эти сведения вместе со сво­им потом через десять тысяч телефонов в уши всем жителям Земли.