- Понимаешь, - говорю менторским тоном, - без истинной мечты жизни нет. Только она, мечта, должна быть глобальная и недосягаемая. Вот как твоя, например. Нельзя мечтать о колбасе или о собственном клопе в будочке. Это вещи исполнимые. Грезить надо о чем-то возвышенном...

- Петропавловский собор - возвышенный? - перебивает.

- Это смотря для кого, - объясняю. - Для птицы - нет. Потому что она запросто может на него взлететь и легко, как ты говоришь, обосрать. А для тебя - да, так как ты не три килограмма. Будь ты эти три килограмма, ты бы и Останкинскую башню в Москве обгадить смогла.

- Чего? - не поняла Чкаловская. - Какую башню?

- Эх, неучи! Останкинскую! - повторяю. - Я по телевизору видел. Но она в Москве, и это нас не касается. Хотя, с точки зрения мечты - такой фокус покруче Петропавловской иглы будет. Можешь грезить. Я сейчас о другом говорю...

- О чем?

- Не перебивай. О том я размышляю, что нормальная мечта никогда не может исполниться. Так уж природа устроена. Почему? А потому, что если бы все истинные мечты в реальность воплощались, сама жизнь бы смысл потеряла, а, значит, вечные поиски и дерзость мысли оказались бы навеки утрачены. Мы бы все тогда в быдл превратились, которым только пожрать да посрать... Пардон, - я сообразил, что для некоторых, например, для мух - смысл жизни в последних моих словах и заключен, поэтому вовремя извинился и попытался выкрутиться: - ...в домашней обстановке, на родной кухне, например. Вот ты - не быдло, о возвышенном грезишь. Об игле Петропавловской! Ты, муха - птица высокого полета...

- Я знаю, мне родственники говорили, - кивнула Муша. - Мать однажды сказала, что я должна была орлихой родиться...

- Орлицей, - кивнув, поправил я, - не суть важно. А знаешь, какая у меня мечта?

- Эту?... Останкинскую башню обосрать? - искренне предположила Чкаловская.

- Нет, что ты! - рассмеялся я. - Такая мечта может присутствовать только у тех, кто летать и гадить с недосягаемых высот рожден. А я пешеход, поэтому хочу стать всемирно известным спортсменом, самым быстрым бегуном в своем классе мощности. Чтоб награды там всякие, почести, пьедестал почета...

- ...обосрать? Ну, для этого далеко бегать не надо, вон на Петровском, тут рядом совсем...

- Да при чем здесь - обосрать?! - разозлился я. - Взойти на него! На пьедестал! И не просто взобраться, это любой дурак сможет, а восшествовать, как общепризнанный чемпион. Чтоб медаль там, и все такое, шампанское об тумбочку...

- Эка ты хватил! - восхитилась Муша. - Красивая мечта! Только какая надобность в твоем пьедестале?

- А какая надобность в твоей Петропавловской игле?

- Ну...

- Обгадить?

Чкаловская кивнула.

- Вот видишь, какие мы с тобой разные?!

- Почему? - удивилась Муша.

- Потому что для меня справить нужду - дело скрытное, интимное даже, а для тебя - предмет гордости и всеобщего восхищения родни. Ты вот говоришь, мать тебя орлицей зовет, а думала ли ты о том, что у них, у орлов, кроме высокого полета еще и свои мечты есть? И они, между прочим, нужду прямо в своем высоком полете, как стюардессы с космонавтами, справляют. Им для этого шпилей по надобностям посещать не надобно...

- О чем?

- Что - о чем? - не понял я.

- О чем, друг Гомемнон, орлы мечтают?

- Ну... - замялся я, - не знаю. Среди моих знакомых орлов нет...

- Так с чего ты решил, что им до шпилей дела нет?! Знаешь, Гомемнон, ты таракан конечно интеллигентный, спору нет, но мозги от твоих разговоров до неприличия мягкими становятся. Надышался ты в бутылке вредных испарений, вот. И вообще, шел бы к своим, а? Я понимаю, что ты меня от смерти спас, но мы ж теперь квиты, так?

- Так.

- Вот и иди.

- Где ж мне своих-то найти? Они все на Зине Портновой остались, - я вспомнил про семью и тяжело вздохнул.

- Так вон, за плинтусом. Видишь, ус торчит? - кивнула Муша в угол. - Ваши. У них главного Семеном зовут, Катерпиллером. Ты его сразу узнаешь...

- Странная фамилия, - повел я усом.

- Ничего странного, - хмыкнула Чкаловская. - Катерпиллер - это творческий псевдоним... Некогда мне в объяснялки играть, он сам все расскажет, если ты ему доверие внушишь, а я полетела. Пока.

- Пока, орлица дерзновенная, - ухмыльнувшись, кивнул я.

И Муша взмыла под потолок. Уже кружась под абажуром, она пронзительно жжикнула:

- Увидимся, Гомемнон! А про мечту я все поняла! Спасибо! Удачи тебе, умник, и заслуженного пьедестала почета! Пусть сразу не исполнится, так ты старайся получше!... Тогда... будет... жжж...

Глава третья. О любви к путешествиям и спринтерским бегам на марафонские дистанции

Ну что мне оставалось делать? Я вас спрашиваю. Что?! Идти за плинтус. Так? Так. И я, глубоко вдохнув и, задержав на мгновение в своей мощной груди влажный кухонный воздух, с шумом выдохнул, чтобы снять волнение со своих еще не вполне окрепших членов. А потом медленной, но уверенной походкой двинулся в сторону торчащих из-за деревяшки и чуть подрагивающих усов. Должно быть, там кто-то обедал.

Подойдя к плинтусу, я негромко, но решительно позвал:

- Эй, хозяева!

Ответом было гробовое молчание. Усы на секунду замерли, а потом из щели выглянула симпатичная девичья мордочка. Тишина становилась невыносимой, и я решил нарушить ее первым.

- Привет! - поздоровался ваш покорный слуга. - Я Агамемнон, нежданный гость с Зины Портновой. Мне бы с господином Катерпиллером повидаться.

- На тему? - заинтересованно пропищала в ответ незнакомка.

- На тему благостного сосуществования родственных индивидов в условиях жесткого химического заражения локальной окружающей среды, - ляпнул я первое, что пришло мне в голову.

- Прекрасно, - кивнула таракашка, - подобные темы Семена Обуслововича крайне волнуют. Он к вам, так сказать, представителям зеленых, питает искреннюю слабость. Господин Агамемнон, если не ошибаюсь?

- Не ошибаетесь, прекрасная леди, - кивнул я. - А вас как звать-величать по батюшке?

- Изольда Шестиаховна, - улыбнулась симпатяга, - можно просто - Золя.

- Очень приятно, Золя, - склонил я в почтении усы.

- Взаименно, - пролепетала Золя. - Я у Семена Обуслововича в секретаршах служу. Прошу вас следовать за мной, господин Агамемнон.

- Спасибо, - вежливо поблагодарил я и зачем-то добавил: - Можете звать меня просто Мемнон или... лучше... Агам!

С чего бы это? Никто и никогда до сих пор никакими Мемнонами и Агамами меня не называл. А тут - нате вам, выпендрился! Тоже мне, Агам! Донжуан насекомый. Хотя, если рассудить, звучит не так уж и плохо. По-простому, по-народному, если можно так выразиться. И еще - никому теперь в голову не придет искажать мое гордое имя, как, например, Муше. Гомемнон! Твою фалангу! С другой стороны, кто ведь о чем только и думает...

- Очень приятно, Агам, идемте, я вас представлю, - скромно улыбнулась Золя. - Семен Обусловович всегда рад новым собеседникам. Только просьба одна...

Девушка замялась, и видно было, что она хочет сказать что-то важное, но боится, как бы я не обиделся.

- Золя, - пришел я на помощь, - вы не стесняйтесь, излагайте свои страхи. Я с детства приучен к уважению инородных традиций.

- Вы не обижайтесь, Агам, - еще больше смутившись, тихо произнесла она, - но Семен Обусловович терпеть не может, когда перебивают его мудрые речи. Вы уж...

- Что вы! - воскликнул я. - Ваш покорный слуга - самый благодарный слушатель во Вселенной. Об этом еще мой наставник говорил, господин Сократ, может, слыхали?

"Откуда она слышала про Сократа? Простой старик с провинциальной Зины", - тут же подумал я, что сморозил очередную глупость, но Золя весело кивнула:

- Конечно! О господине Сократе у нас ходят легенды.

- Легенды? - удивился было я, но тут же решил себя вести достойно. - Да, да, несомненно. Об нем везде легенды ходят. Он у нас личность во всех отношениях эпическая и даже слегка мифологическая.