- Анатолий Владимирович?...
- Здравствуйте...
- Добрый день...
- Передайте Андрею Фомичу, чтобы Леонтьевой перезвонил...
- Алло... Да... И вам того же...
...Я лежал и слушал, делать-то все равно нечего. Слушал и думал - это ж надо, каким один человек может быть разным, Леша. Даже по телефону. С одними - нежная сосисочка, с другими - этакая колбаса деловая, с третьими - вяленый балык пересушенный (простите за сравнения). И интонации меняются, и характер отношений, должно быть, вместе с ними, для каждого свой предназначен. А ты, Алексей, говоришь про искренность. Вот, не сойти мне с этого самого места! Все, что слышал тогда, повторить могу дословно, все! Но искренности в голосе не учуял. Прямо, школа актерского мастерства Натальи Крачковской!
Но и другая мысль посетила меня и поразила до глубины души. Что же это получается - ведь она нас с братьями не выходя из кабинета продает?! А как же магазин? А шикарная витрина? А благодарные покупатели, желающие отметить под хорошую закусь юбилей любимого вождя? Не по-о-о-нял... Правда где, я спрашиваю? Правды хочется, люди! Куда смотрит общественность в лице правоохранительных органов?
И тут раздался стук в дверь.
Что дальше произошло, помню смутно, испугался я тогда не на шутку. Но запомнились мне слова, произнесенные большим человеком в темно-сером пиджаке, который назвался странным именем - Следователь Шмагин-Обэхаэс (сейчас-то я понимаю, что не имя это, а должность): "Давно мы за вами, гражданка Леонтьева, наблюдаем и вывод в свете последних событий сделали - на покой вам пора, на дачу в Мордовию".
Только недавно я узнал, Леша, что это за место такое - дача в Мордовии, а тогда пригрезилась сказка настоящая про вечный покой среди гор и лесов (с чего бы это? Ведь ни гор, ни лесов я в жизни не видал! Гены, должно быть, знать дали). Представляешь, до сих пор мне моя сказочная Мордовия иногда снится. И колбасит меня при этом не по-детски...
А потом... Что, кстати, было потом? Не помню, представляешь? Провал в памяти. Видимо, долбанули меня хорошенько при очередной транспортировке, сознание потерял. Неправдой, Лешенька, выражение о колбасе безмозглой является, чистейшей воды вымыслом. Ведь, если нет мозгов, то не может быть и потери памяти. Память-то где находится?! То-то! В мозгах, где ж ей, болезной, еще размещаться?! Не в заднице же?! Хотя... Как знать, как знать... Ты же рассказывал, что зад твой до сих пор отцовский ремень помнит, а сколько лет прошло. Эх, много еще загадок современной науке решить придется, тысячи белых пятен, если так можно выразиться, раскрасить во все цвета радуги и их многочисленные и разнообразнейшие оттенки.
Короче, очнулся я, Леша, на витрине. Покоюсь под прозрачным стеклом в окружении женщин. Ты чего смеешься? А, над женщинами! Прости, привычка. Это для вас, рожденных людьми, женщинами называются только ваши, человеческие особи иной половой принадлежности. Для меня ж и колбаса любая до сих пор - баба бабой. Естественно, кроме сервелата... Ладно, не отвлекай!
В общем, слева - гражданка Докторская, справа - мадам Краковская. Так они представились. И черт дернул этих продавщиц меня рядом с Докторской положить, вот она и орет через мою голову. А чего несет, Господи, чего несет! Вот уж мозгов-то у кого нет, одна задница. Фамилия, кстати, очень даже подходящая - любого нормального мужика до психического расстройства залечит одним своим видом, а уж если послушать ее, вообще умом тронешься. Как говорится, ни ума, ни мяса - горох ядреный плюс шпик вареный.
- Послушай, - говорит, - подруга (это она Краковской, значит), мальчик-то наш проснулся. Смотри, какой симпатичный! А пахнет как! Молодой человек (ко мне уже обращается), вы каким парфюмом пользуетесь - чесночным или папричным?
- Чего? - говорю.
- Ну, для запаху более аппетитного, в вас какие ароматизаторы добавлены?
- Мясо, - отвечаю, - сало, соль...
- Нет, вы, - кокетливо возмущаться начала, - глупый какой-то. Мясо, сало и соль - это основные ваши ингредиенты, а для аромату такого чудесного в вас чего положили?
- Это в вас, - говорю, - положили для аромату. А я сам по себе такой замечательный, натурально копченый, усекли?
- Вот дела! И что, не варили ни минуточки?
Тут Краковская за меня вступилась:
- Ты чего к парню прицепилась со своими отдушками? На ценник его посмотри, а потом спрашивай! В таких, как он, одно мясо. Это мы с тобой помоями набиты - я наполовину, а ты на все сто процентов.
- Что ты сказала, кривуля стервозная?
- Ладно, не обижайся, на семьдесят. А про стервозность ты права. Лучше быть стервой, чем дурой.
- Ой-ой-ой! Можно подумать, все, как ты, умные!
- Не все. А за комплимент спасибо, - и многозначительно так на меня посмотрела.
Мол, Докторская как раз тот случай, когда и стерва и дура одновременно. Я не выдержал - рассмеялся. Слава колбасному богу, эта идиотка вареная заснула, а то бы я выслушал приветственный адрес в свою честь. Краковская мне определенно начинала нравиться, вот пахло бы от нее получше, а то протухшая, вроде как...
- А скажите, - обратился я к ней, - мадам Краковская, каким таким образом наше происхождение на ценность влияет.
- Э, парень, незачем тебе мозги пудрить. Ты здесь долго не залежишься. Ты - редкий экземпляр, гастрономический экстаз, можно сказать. Влет уйдешь, поэтому не парься.
- Это как, - удивился я, - экстаз? Это что за слово такое непонятное?
- А вот на стол попадешь, узнаешь. Мне такая слава не грозит. В лучшем случае, алкаши на закуску возьмут, а так, скорее всего, на корм каким-нибудь собакам мордатым отправлюсь. Нормальные люди жалуют меня меньше, чем толстуху Докторскую. Говорят, мол, я - переходный вариант от нее к тебе, точнее, от тебя к ней. Мяса во мне уже почти нет, а нежности - еще...
Я задумался. Значит, Докторская, несмотря на свой скверный характер, все-таки нежная. Интересно получается! Как же я такой факт проглядел? В каком это таком месте она нежная?
- А ни в каком, - словно прочитала мои мысли Краковская. - Ни в каком! Дешевая она просто. Так мир, братец, устроен. Любая дешевка находит в себе одно какое-нибудь достоинство, липовое, как правило, а потом кичится им всю жизнь. Да только не помогает это.
- Почему?
- Да потому, что долго на одном китче не продержишься, все равно дерьмо рано или поздно наружу вылезет. У нее, между прочим, срок хранения - три дня, за которые вся ее хваленая нежность превратится в несусветную вонизму. Никакими отдушками не замаскируешь. Три дня, понимаешь?
- А что, мало?
- Не то слово! Я, для сравнения, уже второй месяц здесь лежу и только пару дней назад тухнуть начала. А эту сегодня-завтра не съешь, можно смело на помойку тащить - даже вороны клевать не станут.
- А я?
- А что, ты? - вроде, как с завистью проговорила, - тебе-то что будет? Засохнешь, в худшем случае. Ты ж копченый. Но не бойся, тебе испортиться не грозит. Вообще странно, что на витрине оказался. Обычно, таких как ты из кабинета заведующей черным ходом выносят.
Ничего себе, думаю, возраст! Уже целый месяц на витрине лежит. Я про такую долгую, почти человеческую, жизнь еще ни разу не слыхивал. Вот откуда мудрости-то столько. Да, интеллект - он может и врожденным бывает, как у меня, например, а жизненная-то мудрость только со временем приходит.
- И ничего странного, - Докторская проснулась и сразу встряла в нашу беседу, беспардонщина, - ОБХСС в гастрономе работает. Я слышала от продавщицы, что этому ОБХСС'у план к какому-то юбилею какого-то Ильича перевыполнить надобно, за магазины взялись, метут всех подряд. Ты, подруга, не знаешь, кто такой этот ОБХСС и что за Ильич такой, у которого юбилей, и как это - метут?
Тут уж я встрял, гордым и осведомленным первоисточником решил выступить, показать информированность в глобальных вопросах:
- О, Ильич - это великий человеческий старец, которому сто лет на днях исполнится. Меня тоже к его юбилею сделали. Так на комбинате люди говорили. Обэхаэс - это мужик в сером костюме, мы с ним в кабинете Ольги Павловны виделись, а вот про "метут" ничего не знаю - врать не буду.
