С другой стороны, и это еще важнее, информационные продукты не приемлют прежней массовости; для донесения информации они должны быть либо универсальными, либо уникальными (что вовсе не парадоксально). В первом случае «потребность» покупателя в товаре становится оборотной стороной потребности продавца в деньгах: захотелось производителю программного обеспечения заработать — появляется новая программа обработки электронной почты, ее туг же покупают все крупные компании, и если вы посылали в одну из них, например, свое резюме, то прежде чем прочитать ответ, вам придется сначала купить новую программу. И так бесконечно. Во втором случае все еще более ясно. Если владельцу Patek Philippe придется иногда заменять в часах батарейки, то и в золотом корпусе они будут стоить не намного дороже, чем пластиковый Swatch.
В новом обществе производители и потребители универсальных благ становятся новым глобальным классом людей, которые властны над пространством и временем — скорее, просто не придают им шачения. И лишь производители и потребители массовых благ остаются массой, фактором производства. Здесь и начинаются социальные проблемы чудесного «общества будущего».
— Если я правильно вас поняла, вы довольно-таки пренебрежительно относитесь к тому; о чем пекутся многие: к исчерпаемости ресурсов, экологической катастрофе, возникновению общества, в котором машины вытеснят человека отовсюду и сделают его чуть ли нелишним?
— Все эти проблемы актуальны и сегодня — но не для постиндустриального мира. Сегодня наибольшие проблемы с ресурсами как раз у стран «третьего мира». В 70-е годы в США не раз возникали перебои с бензином; теперь это скорее реальность многих азиатских и африканских стран. Самая сложная экологическая обстановка — в Юго-Восточной Азии и Латинской Америке, а Китай и Индия производят озоноразрушающих веществ больше, чем производили все западные государства, к 1996 году свернувшие их выпуск согласно Монреальскому протоколу.
Вообще в 70 — 80-е годы футорологам много чего казалось. Казалось, что миллионы людей в Европе, США и СССР могут погибнуть в «ограниченной ядерной войне»; на деле же, погибли миллионы африканцев и азиатов, причем в локальных конфликтах, оставивших остальной мир вполне безучастным. Казалось, что страны «социалистической ориентации» создадут передовые экономики, а США станут обществом тотальной безработицы; на деле же, сегодня в африканских странах, не считая ЮАР и Египта, лишь каждый третий имеет легальную работу, а в США к концу 90-х была достигнута почти полная занятость. На мой взгляд, современному обществу вполне по силам любые проблемы, доставшиеся ему в наследство от индустриальной эпохи. По- настоящему сложны для него лишь те проблемы, которые оно само и вызвало к жизни.
— Какие именно?
— На мой взгляд, самая большая проблема, которая с особой силой проявилась в последние десятилетия, — это проблема неравенства. Причем не только сугубо материального. Став главным ресурсом нового общества, знания поляризовали социум по ранее неизвестным линиям и кардинально изменили весь экономический механизм воспроизводства.
Обратите внимание: если в какой-то стране добыли полезные ископаемые и продали их за рубеж, никто в этой стране не сможет больше ими воспользоваться. Через определенный срок ресурсы или закончатся, или их извлечение станет слишком дорогим, и экономика, основанная на их добыче, резко замедлит свое развитие. Если в стране ориентируются на развитие индустриального сектора, то это значит, что год за годом рабочие будут изнурительно трудиться на фабриках, предприниматели будут сдерживать рост их доходов ради получения дополнительных возможностей расширить производство, и т.д. И опять-таки индустриальные товары, проданные за рубеж, покидают страну навсегда.
А вот человек, добывший новые знания, не истощил, как рабочий, свои способности, но напротив, только развил их. Знания и технологии можно продать сколько угодно раз, и это не уменьшит возможности их создателей и далее пользоваться ими.
Так постиндустриальный мир обретает возможность в неограниченном масштабе приобретать ресурсы из остальных стран, не утрачивая при этом собственных. Он получает на это не только возможность, но и право: ведь он не силой забирает у других их блага, а напротив, честно обменивает их на технологии, созданные им самим. Собственно, именно в этом я и вижу самую большую проблему, порожденную постиндустриальным обществом: новое неравенство не только становится допустимым, но и не противоречит традиционно понимаемым принципам справедливости.
За последние пятьдесят лет разрыв в средних значениях ВВП на душу населения в Европе и развивающихся странах вырос почти втрое — с 23 до 61 раза. ЕС и США сегодня контролируют более 75 процентов мирового парка компьютеров, 84 процента всех выданных в мире патентов и почти 92 процента рынка программного обеспечения.
Постиндустриальный мир, и об этом сегодня говорят очень редко, становится все более замкнутым: между Европой, США, Японией и развитыми странами Азии происходит сегодня более 75 процентов всех осуществляющихся на планете торговых трансакций и перетекают 82 процента всех иностранных инвестиций. В какой-то мере это понятно: люди одного уровня развития тянутся друг к другу; кто-то обменивается книгами, кто-то фантиками, но книги на фантики меняются лишь как редкое исключение. До поры до времени казалось, что те, кто разбирается только в фантиках, научится читать книги. Они в общем-то и научились. Но выяснилось, что только читать, но уж никак не писать. Даже книги. Не то чтобы программы. И в этом нет ничего удивительного. Ведь учиться читать приходилось в редкие моменты отдыха от работы. А для других написание книг (или компьютерных программ, или создание дизайнерских концепций) и было их работой.
Приблизительно то же самое происходило и внутри развитых обществ. В 1898 году в США 1 процент самых состоятельных граждан владел 37 процентами национального богатства. Чтобы снизить этот показатель до 17 процентов, потребовалось 75 лет; этот минимум был достигнут в 1973 году — к символическому началу постиндустриальной эры. Но всего за 25 последующих лет, к 1999 году, доля богатейшего процента граждан достигла 41 процента национального богатства Соединенных Штатов. При этом 13 из 20 наиболее состоятельных граждан не получили ни цента наследства, а сами создали и развили собственный бизнес, в начале карьеры имея в активе лишь хорошее образование, оригинальное мышление и невероятную настойчивость. За те же 25 лет доходы лиц с полным средним образованием снизились на 14 процентов, а с незаконченным средним — на 27. В постиндустриальном обществе средние способности не гарантируют средних результатов. На средние результаты могут рассчитывать лишь те, кто совершенствует свои способности средними для общества темпами. В современном мире нужно бежать не только для того, чтобы продвинуться вперед, но и для того, чтобы остаться на месте.
— Но идеи быстро становятся всеобщим достоянием, их нельзя сохранить в банковских кладовых или подвалах рыцарских замков. Разве придуманное в развитых странах не может служить всем ? Да это видно и у нас: пусть мы пока не можем считаться развитой, тем более постиндустриальной страной, компьютеры появляются даже в сельских школах, и житель какого-нибудь заштатного городка может, выйдя в Интернет, включиться в мировые информационные потоки. Разве технологии не создают новый мир, мир, как бы банально это ни звучало, равных возможностей?
— Опять смешиваете понятия. В свое время еще Карл Маркс (или Ленин, право, не помню) сказал, что идеи становятся материальной силой, когда они овладевают массами. Много лет спустя О. Тоффлер, хотя и имел ввиду, разумеется, нечто совсем иное, заметил, что информация служит самым демократическим источником власти. Все это так. Но ни одно из этих высказываний не относится к знаниям. Знание — продукт индивидуальных усилий, и массами оно не «овладевает». И никакой «демократии» в приобщении к ним, увы, не наблюдается. Быстро становятся всеобщим достоянием лишь те идеи, которые, собственно, для этого и выдвигались.
