Официально процент инфляции в индексе потребительских цен (ИПЦ) упал с 3,0% в 1993 г. до 2,6% в 1994, но сам председатель Гринспэн свидетельствовал перед конгрессом, что ИПЦ преувеличивает инфляцию на целых 1,5%, поскольку он недооценивает улучшение качества товаров (например, для компьютеров он принимает рост эффективности, равный всего лишь 7% в год) и поскольку он не учитывает и не придает никакого значения качественному совершенствованию услуг (6). Ясно, что инфляция услуг намного меньше, чем указано в отчете (7).
По оценке официальной комиссии правительства – комиссии Боскина, – верхняя ошибка находилась в пределах между 1,0 и 2,4% ИПЦ. От 0,2 до 0,4%, входящих в эту ошибку, происходит оттого, что официальный индекс не поспевает за потребителями, переходящими к более дешевым продуктам; от 0,1 до 0,3% оттого, что официальный индекс не поспевает за потребителями, переходящими к более дешевым магазинам; от 0,2 до 0,6% оттого, что официальный индекс недооценивает улучшения качества; от 0,2 до 0,7%, поскольку он отстает от введения новых продуктов; наконец, от 0,3 до 0,4% составляют ошибку формулировки вследствие неправильного учета продуктов, попавших в индекс со случайными низкими ценами (8).
Если допустить, что секторы, где улучшение качества трудно поддается учету, в действительности улучшают качество с той же скоростью, как секторы, где качество легко измерить (в самом деле, трудно представить себе, почему они намного хуже справляются со своим делом), то переоценка инфляции может оказаться ближе к 3% (9).
Кроме того, инфляция медицинского обслуживания не поддается контролю с помощью повышения учетных ставок и замедления роста. Чтобы узнать, что происходит с той частью экономики, которая в принципе поддается контролю путем повышения учетных ставок, надо вычесть из общего процента инфляции процент инфляции медицинского обслуживания. Поскольку медицинское обслуживание составляет 15% ВВП, а цены на медицинское обслуживание растут на 5% в год, то математика показывает, что еще 0,75% инфляции (почти треть всей инфляции за 1994 г.) надо отнести за счет медицинского обслуживания (10). В действительности за счет медицинского обслуживания надо отнести больше, так как некоторые части медицинского обслуживания входят в индексы цен больше одного раза. Если, например, штаты повышают налоги, чтобы покрыть стоимость своих программ медицинского обслуживания, то инфляция здравоохранения появляется в индексе потребительских цен один раз в виде роста цены медицинского обслуживания, а второй раз в виде повышения налога с продаж.
Если сложить все эти факторы, то реальный процент инфляции, не считая сектора медицинского обслуживания, несомненно, был очень низок, а может быть, даже отрицателен – в течение всего времени, когда Алан Гринспэн сражался с инфляцией. Гринспэн не мог усмотреть в индексах никакой инфляции, потому что никакой инфляции не было.
В начале 1994 г. не было также каких-либо частных инфляционных экспектаций. Ни один из частных институтов экономического прогноза не предсказывал также ускорения инфляции. Первое неожиданное увеличение учетной ставки в 1994 г. нанесло убытки в сотни миллионов долларов некоторым из самых изощренных инвесторов в мире (Джордж Сорос, «Сити-бэнк»), сделавшим ставку на то, что учетный процент будет убывать или останется неизменным. Если бы они полагали, что на горизонте есть какая-то инфляция, они не сделали бы такую ставку.
Теоретически нет также причин, по которым инфляция должна отрицательно влиять на капиталистический рост. Капиталисты достаточно ловки, чтобы не страдать от денежных иллюзий. Отрицательные эффекты могут появиться лишь тогда когда инфляция достигает столь высокого уровня, что спекуляция и избежание инфляции становятся выгоднее нормальной деловой активности, но для этого должна произойти гиперинфляция. Нет эмпирических данных, что умеренные темпы инфляции наносят ущерб росту (11). Исследование, предпринятое для Английского банка, изучило опыт более ста стран за тридцатилетний период и не обнаружило каких-либо отрицательных воздействий инфляции на рост экономики в странах, где средняя инфляция была меньше 10% в год; и лишь в странах, где средняя инфляция была намного больше 10%, проявились очень небольшие эффекты (12).
Можно также утверждать, что капитализм лучше всего работает при инфляции порядка 2% в год. При более низких темпах инфляции начинают возникать проблемы. Если падают цены, можно наживать деньги, храня свои деньги в пресловутом матрасе. Чтобы стимулировать людей рисковать дефолтом, давая деньги взаймы, требуется положительная ставка процента по денежным операциям – в 2 или 3 процента. Вследствие этого при отрицательной инфляции реальный процент по денежным операциям должен быть высоким. В 1933 г. реальный процент достигал 13% из-за падения цен. Реальный процент может быть очень низким только при умеренном темпе инфляции, а без низкого реального процента не может быть высоких инвестиций.
В развивающейся экономике некоторое снижение реальных заработков требуется для того, чтобы побудить рабочую силу перемещаться из увядающих отраслей промышленности в расцветающие. Снижения реальной заработной платы очень трудны и болезненны, если они принимают форму снижения денежных получек. В таких случаях рабочие бунтуют. Чтобы снизить реальную заработную плату, предпринимателю гораздо проще прибавлять заработную плату не столь быстро, как растет инфляция (13). Тогда можно возложить вину на безличную систему, сняв ее с себя.
То же касается цен. В любой экономике всегда необходимо менять относительные цены. Если инфляция очень низка, это может произойти лишь при падении денежных цен во многих секторах; но капитализм не очень хорошо работает при падении денежных цен. При падении цен возникает побуждение все отложить. Зачем покупать или инвестировать сегодня, если завтра это обойдется дешевле? В мире дефляции стимулы к действию резко ослабевают. Но именно действие создает экономический рост. Поскольку капиталистические общества заинтересованы в росте, целью борьбы с инфляцией не может быть нулевая инфляция.
Когда в начале 1994 г. Федеральная резервная система США начала повышать ставку процента, она заявила, что надо уже сейчас иметь более высокую ставку процента, чтобы остановить инфляцию, которая может наступить в будущем – через двенадцать или восемнадцать месяцев, вследствие запаздывания экономической системы. В самом деле, рост ускорился с 3,1% в 1993 г. до 4,1% в 1994 г. и был очень близок к предсказанному в начале года. Но к концу года не видно было ни замедления экономики, ни признаков инфляции, как и за двенадцать месяцев до того. К сентябрю стало ясно, что инфляция 1994 г. будет намного меньше низкого уровня, предсказанного в начале года (14). Деловая печать провозглашала, что «чудовище инфляции изгнано – может быть, навсегда, но, во всяком случае, на обозримый период будущего» (15). Инфляция не ускорялась и в 1995 г., хотя денежная политика и не вызвала ожидаемого замедления роста до второго квартала года.
Федеральная резервная система изгоняла духов. Инфляция была мертва, но ФРС не хотела этого признать. 70-е и 80-е гг. были десятилетиями инфляции, а 90-е гг. и дальнейшие десятилетия будут совсем иными. Инфляция умерла в крушении стоимости активов, начавшемся в середине 80-х гг. крахом американской индустрии сбережений и кредитов. Затем последовал крах стоимости собственности, прокатившийся по всему миру. На десять лет позже покупные цены и ренты были все еще ниже своих прежних вершин. За крахом на тайваньской фондовой бирже последовал крах на японской фондовой бирже.
