Капитализм исключает анализ отдаленного будущего. Нет концепции, что кто-нибудь должен делать инвестиции в заводы и оборудование, квалификации, инфраструктуру, научные исследования и разработки, защиту окружающей среды, – инвестиции, необходимые для национального роста и повышения уровня индивидуальной жизни. В капитализме попросту нет социального «долга». Если индивиды предпочтут не сберегать и не инвестировать, то не будет никакого роста – что ж, пусть так и будет. Индивидуальные решения максимизируют общее благосостояние, даже если они ведут к застойному обществу.

В теории капитализма предполагается, что технологии сами собой появляются, а капиталист инвестирует, чтобы их использовать. Это представление неудивительно, ввиду истории ранней промышленной революции. В самом деле, казалось, что технология просто появляется. Не было надобности в организациях, учреждениях, инвестициях в НИР, для того чтобы усовершенствовались прядильная машина, ткацкий станок Арк-райта, паровая машина или бессемеровская печь. Но все это изменилось после изобретения химической техники, сделанного в Германии в начале двадцатого столетия. Организации, учреждения и крупные долговременные инвестиции – именно это требуется, чтобы породить быстрый технический прогресс. Технологические прорывы создаются человеком, а не Богом.

В капитализме полностью отсутствует социальный контекст формирования индивидуальных предпочтений, не признается важность социальной организации в определении сложной природы рациональности, интересов, мотиваций и предпочтений (53). Создание предпочтений считалось главной или сопутствующей целью воспитания детей, образования, религии, рекламы, объявлений общественных служб, законодательства и уголовного наказания – но капитализм этой цели не признаёт (54). Все общества нуждаются в сочетании самоконтроля и социального контроля, но даже самоконтроль устанавливается социально (55). Обучение – не индивидуальная, а социальная деятельность. Сообщества – это не скопления индивидов, а взаимодействия между индивидами, в которых главное место занимают общение и передача информации (56).

Но у капитализма нет оснований требовать даже самоограничения, если только поведение индивида не наносит вреда кому-то другому (57). Уже Адам Смит двести лет назад понимал, что здесь нужно нечто большее. Он говорил: «Можно положиться на то, что люди будут преследовать свои собственные интересы, не причиняя ущерба сообществу, причем не только вследствие ограничений, налагаемых законами, но также потому, что они сохраняют внутреннюю сдержанность, происходящую от морали, религии, обычаев и образования» (58).

Остается простой вопрос. Кто распоряжается общественной системой? Поскольку капитализм полагает, что нет никакой общественной системы, его ответ гласит: никто. Но для двадцать первого века это неприемлемый ответ.

Коммунизм рухнул, потому что не смог разрешить свои внутренние противоречия. Идеология коммунизма, считавшая людей совершенно равными и полагавшая, что нет надобности в личных стимулах, оказалась несовместимой с продуктивными реальностями современного человека в индустриальном мире. Государство всеобщего благосостояния тоже не смогло разрешить свои внутренние противоречия. Если налоги были слишком велики и слишком много дохода раздавалось на основаниях, отличных от вкладов в производство, то инвестиции и трудовые усилия людей расстраивались или снижались, а это вело к необходимости снова повышать налоги и этим еще более обострять первоначальную проблему.

В некотором глубоком смысле капиталистические ценности тоже враждебны капитализму. Капитализм преуспеет или потерпит поражение в зависимости от своих инвестиций, но он проповедует теологию потребления. Для экономического прогресса необходимы хорошая материальная инфраструктура (дороги, аэропорты, вода, канализация, электричество и т. д.) и хорошая социальная инфраструктура (общественная безопасность, возможности образования, научные исследования и разработки), но теология капитализма не требует этих инвестиций.

В истории капитализм разрешил свои внутренние противоречия, используя общественный сектор для многих инвестиций в инфраструктуру, НИР и образование, которых он сам бы не сделал. Частный капитализм рассчитывал на общественную «поддержку». Но вместо того, чтобы признать, что он нуждается в помощи для эффективного действия, капитализм обычно извинял правительственную деятельность какой-нибудь военной опасностью. Теперь такой опасности нет.

Проблема отчасти состоит в том, что такое признание почти автоматически привело бы к чему-то вроде индустриальной политики. Любая система НИР, чтобы быть эффективной, должна знать, чего она хочет. На что же должны делать ставку люди, расходующие общественные деньги на НИР? Военные знали, чего хотели – ракет, попадающих с точностью в пятнадцать футов, подводных лодок с неограниченным сроком подводного плавания и истребителей, делающих три тысячи миль в час. Развивались технологии для достижения определенных целей. Недостаточно просто давать исследователям деньги и говорить им, чтобы они сделали что-то хорошее. Тот, кто дает деньги, должен знать, чего хочет, должен быть способен ставить цели таким образом, чтобы молено было отличить неудачу от успеха.

Капитализм классических сравнительных преимуществ не нуждался в правительственном финансировании НИР. Экономическая деятельность определялась расположением естественных ресурсов и отношениями капитала к труду. Но в капитализме искусственных интеллектуальных отраслей промышленности главное место занимают общественные технологические стратегии. Искусственные интеллектуальные отрасли будут размещаться там, где кто-нибудь организует интеллектуальную силу. У них нет естественного отечества. Организация интеллекта означает, что надо не просто устроить систему НИР, ставящую страну на передний край технологии, но также организовать рабочую силу, имеющую все необходимые квалификации – сверху донизу, – нужные для овладения новыми технологиями производства и распределения. Никто не выиграет в этом соревновании без инфраструктуры коммуникации и транспорта мирового класса. В предстоящую эпоху все эти инвестиции будут более долговременными и будут иметь большую коллективную составляющую.

Когда хотят, чтобы правительство делало для капитализма эти долговременные социальные инвестиции, то все такие требования – просто контрфорсы, построенные ad hoc, важные подпорки капиталистического собора, не признаваемые официально. Поскольку они не признаются, капитализм их не сохраняет и не поддерживает. Но когда атрофия общественного сектора дойдет до определенной точки, эти контрфорсы обрушатся, и с ними вместе собор частного предпринимательства.

Всегда легче давать советы другим. Посмотрев в прошлое, американцы сразу же замечают, что такие процветающие общества, как инки в Перу или мавры в Южной Испании, быстро пришли в упадок, как только испанцы перестали поддерживать ирригационные системы, благодаря которым они существовали. Величайшие из всех строителей, кхмеры со столицей в Ангкоре, в нынешней Камбодже, потерпели поражение, возможно, оттого, что их империя не смогла поддерживать свою огромную и сложную систему ирригации (59).