-- Лучше бы пожрать притащил, -- проворчал Ван, отказавшись от намеренья немедленно встать и скрипя зубами позволяя врачам проверить состояние своего здоровья.
-- Я пулей! -- тут же раскаялся, подскакивая с места.
Всё равно ему надо толком прийти в себя и лучше в одиночестве, а лишних врачей он сейчас разгонит сам, рычать умеет. Зашипит всей сотней змей, сами разбегутся. Да и поесть не помешает. Только где мне в четыре часа утра еду искать?!
Помогли те же белохалатники. Открыли свою столовую, достали пару готовых завтраков, которые только разогреть в микроволновке. Постарались сказать, что после нескольких дней голода неплохо бы начать с чего полегче, сока например, но я заверил, что это правило не касается голодных студентов.
Еда поначалу не вызвала у светлого должного энтузиазма. Впрочем, выражение "аппетит приходит во время еды" в его случае оказалось верным.
До рассвета мы говорили о чём угодно, кроме тем, которые не сговариваясь сочли временно закрытыми. В итоге все обсуждения вертелись вокруг слияния столиц, незарегистрированных пробоев, плавно перескочили на давно не посещаемое "Межвременье" и учёбу. Последняя унылая тема вызывала только подкатывающий к горлу ком тошноты. В отличие от Вана я ни черта не учил и теперь придётся догонять программу. Я ж отличник! Я ж не могу позволить себе плохо учиться! Мама придушит.
Утром заявился папа. Заглянул к нам, переговорил с врачами и через двадцать минут я уже занял своё законное место на переднем сидении отцовской машины. Ван нагло разлёгся на заднем сидении, заняв его всё и демонстрируя всем своим видом, что отныне даже если я вдруг когда-либо захочу там сидеть -- у меня не получится. Мерзкие старшие братья. Передушил бы, да жалко.
При виде заснеженного сада перед домом, покрытой тем же снегом веранды, меня с головой накрыл приступ чёрной меланхолии. Ничего не хочу. Ни делать, ни думать. Только покоя.
Следующие пять дней всё, что я делал, это валялся на диване, игнорируя окружающий мир. Иногда играл в "Межвременье". Иногда читал. Но куда чаще морально разлагался, маясь какой-нибудь абсолютно бесполезной и бессодержательной фигнёй, или уставившись в зомбоящик. Никогда такой мерзости как "ТВ-тюнер" на ноуте не стояло ранее. Как только моя апатия закончится -- сей девайс полетит в ближайшую помойку.
И прекрасно знал, что в соседней комнате, с такими же упадническими настроениями, валяется на диване брат с ноутом на пузе. Мы регулярно пересекались на кухне и разбредались по своим норам, едва перекинувшись десятком слов. Разве что он хоть как-то пытается справиться с этим состоянием, а я -- нет.
Папа, дядя, деда, Шон -- все по очереди пытались нас растормошить. До первого посыла матом. Лично я категорически отказался участвовать в той заварухе, что началась после светопреставления со слиянием столиц.
Маньяки в меланхолию не впали, им было некогда. Они решали официальные вопросы со своим подданством Тёмной империи, положением при дворе и прочими мелочами. Так же отобрали у меня книгу из библиотеки Ариса Рейсарха, Стража изначальных. Та самая книга, содержание которой станет информационной бомбой. Пока что они только сканировали, не пытаясь переводить или куда-то выкладывать.
На третий день пришла Киса. Посмотрела на меня, пожалела как старшая сестра непутёвого брата и ушла, так толком ничего и не сказав.
А на шестой заявился Дрэйк...
-- Тревога!!! Прорыв в тринадцатом секторе! Первая двойка к бою!..
Когда включилось сознание, я обнаружил себя в коридоре навытяжку по стойке "смирно". Рядом такой же помятый и растрёпанный спросонья, но всё равно сверхдисциплинированный, стоял брат. Разглядев перед собой довольную рожу командира, мы переглянулись и мрачно уставились на первого Призрака.
-- Командир, а, командир, -- крайне миролюбиво произнёс Ван. -- А мы тебе, совершенно случайно, за такие приколы рожу набить не обещали?
-- Совершенно случайно, не обещали, -- хмыкнул Дрэйк. -- И вообще, бить командира, это грубое нарушение субординации, дисциплины и считается бунтом.
-- Ничего, мы без свидетелей тебя бить будем, -- ответил я. Зевнул, потянулся. -- Садист ты, Дрэйк. Сколько сейчас времени? Часов шесть-семь утра? Спать хочу...
-- Обойдёшься, -- лингвист тёмной академии хищно прищурился. -- У вас обоих куча дел, студенты. Так что хватит предаваться моральному разврату. Не можете сами себя взять в руки -- я возьму вас за шкирки, как котят.
-- Пошёл ты к чёрту, Дрэйк, -- не сразу понял, что слова прозвучали в моём исполнении.
Повисла тишина. Ухмылка сошла с лица командира.
-- Что? -- недоверчиво уточнил он.
-- В зад к инферналам наведайся, -- услужливо уточнил Ван. -- Малыш, спи в наушниках. Или просто музыку вруби. Погромче.
Оставив растерянного Призрака одного, мы снова разбрелись по своим комнатам. Но через час ко мне завалился приведший себя в порядок Ван. Сел на диван, где я продолжал лежать с ноутом на животе. Впрочем, я за это время тоже успел умыться и одеться. Тв-тюнер валялся под диваном.
Помолчав пару минут, брат со вздохом спросил:
-- Ну что, командир своего добился?
-- Ага, -- кивнул я, просматривая скан книги, сделанный двойняшками. -- Звони Кордану, пусть начинает думать над политикой преподнесения массам стратегически важной информации.
Ван достал из кармана сотовый, набрал номер...
Вечером того же дня мы почему-то оказались в ночном клубе...
Ночь со среды на четверг. Выступали Денис с Ариной.
Веселились двойняшки, отрываясь за всё прошедшее время. Ван, Киса, Сказочник, даже Глюк. Я сегодня впервые увидел лицо, а не маску ЭйнШтейна. Сонный, худой, бледный пилот "Межвременья", программист, Призрак и напарник Белого Лиса. Никто не увидел, но я узнал сразу, по тусклому, безнадёжному взгляду, по бледности, переходящей в серость, по скупым движениям и постоянной усталости -- лейкемия. Основным, конечно, стали не эти признаки. Больные этой дрянью имею специфический запах, который ни с чем не спутать. Люди обычно не чувствуют таких вещей. Да и тёмные тоже далеко не все. Я спрашивал...
Стало понятно, почему он избегал личных встреч. Вовсе не по тем выдуманным несерьёзным причинам, которыми постоянно отговаривался. Сколько ему осталось? Полгода, год? И повторится история Мимира. Только у Мимира был редкий порок сердца... а у Штейна... другая смертельная зараза.
Надо сказать Дрэйку. А лучше -- Деймосу. Нельзя, чтобы он умер в рейде. Хотя, какое право я имею лишать человека последнего, что у него осталось от смысла этой жизни?
На сцене, давая перерыв Арине и Денису, играла какая-то другая группа. Мне вдруг стало душно. Коктейль со льдом показался омерзительно тёплым и приторным до тошноты. Ноги сами понесли меня на улицу, прочь из этой невыносимой духоты.
Холодный воздух ворвался в лёгкие, заставляя снова почувствовать себя живым. Прислонился спиной к стене. Крылья убраны, рваные раны заклеены пластырем и уже затянулись, "заживалка" на месте. Разрезы на белой рубашке сделаны так, что их не видно.
Снега на улицах уже почти нет. Ведь уже почти март. Зачем и куда так быстро летит это время? Позавчера был мой день рождения... а вчера и сегодня минула целая жизнь, пройдя по кругу и возвратившись куда-то недалеко от исходной точки.
-- Ты чего ушёл?
Скосив взгляд, я обнаружил рядом вышедшего следом Призрака.
-- Сколько тебе лет, Штейн? -- негромко поинтересовался я.
-- Эм... -- парень задумался. -- Вроде бы двадцать шесть... А что?
-- Ты ненамного старше моего брата. Сколько лет ты уже болен?
Пристальный взгляд и затянувшееся молчание.
-- Почти три года, -- наконец нарушена тишина. -- Откуда ты знаешь, Ирдес?
Как объяснить, что навидался я ему подобных? Когда лежал в больнице после особо "удачного" покушения, рядышком было онкологическое отделение. Соседний корпус, куча переходов, лестниц... Как сказать, что я, тогда ещё сам совсем мелкий, стал донором для одной маленькой девочки Лизы, которая всё равно умерла? Да и стоит ли всё это говорить?
