— Боюсь, Даоран может принять иное решение, — тяжело вздохнул Гнесий. — Нехорошие слухи доходят до меня даже сквозь закрытые двери зала заседаний Конклава, который может поддержать… крайние меры. Особенно мальчику повредили выступления отца Ахо. Тот считает его демоном, подлежащим немедленному уничтожению. А заодно он требует казнить и девочку, что его призвала. Просто на всякий случай.

Приор Мировой Сферы скривился, словно съел что-то чрезвычайно кислое.

— Брат Ахо всегда был идиотом, — Сумарто скрипнул зубами. — Иногда мне стыдно, что я вместе с ним принадлежу к одной Церкви. Но он пользуется большим авторитетом. Его даже пророчат в сам Конклав.

— Мы должны иметь дело с тем, что у нас есть, — отрезал бишоп. — У меня тоже есть определенный авторитет, и, смею надеяться, ничуть не меньший, чем у отца Ахо. Потому я и призвал вас сегодня, братья, что хочу принять какое-то определенное решение. Значит, вы оба считаете мальчика достойным занять подобающее место в нашем мире?

— Разумеется, — кивнул Сумарто.

— Я видел, как он спас жизнь Ее Высочеству и капитану Крейту, — помедлив, сказал ректор Махотрона. — В первый момент, когда я его увидел, я чуть было не сжег его как демона. Но потом я осознал свою ошибку. Откачивая принцессу, он действовал как опытный медик. Он явно не впервые делал искусственное дыхание. Ни один демон, рожденный, чтобы нести в мир смерть, не может иметь столько опыта в спасении жизни.

— Он мог спасти ее, чтобы одним махом оказаться у подножия трона, — напомнил приор.

— Тогда он больше ни на шаг бы не отошел от нее. Тем более что, по всем отчетам, Ее Высочество безоглядно увлеклась им с первых же моментов знакомства. А он предпочел остаться в Академии. И потом, ему совершенно незачем было спасать рыцаря Крейта. Наоборот. Опытный Защитник-ветеран представляет для демона серьезную угрозу.

— Ну, такое можно интерпретировать по-разному, — качнул головой отец Гнесий. — Тем не менее, брат Фасар, я услышал и запомнил твои слова. Хотел бы я встретиться с мальчиком вживую… Прошу меня простить, мне нужно кое-что обдумать.

Он склонил голову и погрузился в размышления. Ректор Махотрона наблюдал за нам из-под полуопущенных век. Вопрос, который он пытался разрешить, уже несколько периодов оставался одним и тем же.

Является ли приор Мировой Сферы текирцем? Хотя бы спящим?

Фасар все еще не был уверен, что адекватно воспринимает происходящее. Жуткие две недели, когда он ходил словно в тумане, не понимая, что вокруг реально, а что — плод горячечных галлюцинаций, оставили глубокий шрам в его душе. С тех пор прошло уже два периода, но временами его все еще охватывало ощущение продолжающегося ночного кошмара. Он пытался молиться, но Господь не отвечал его сердцу. Да он и не знал больше, какие молитвы использовать в мире Сайлавата — старые или новые. Ректор ходил по коридорам Махотрона, улыбался ученикам и воспитателям, благословлял успевающих и отчитывал непослушных, возился с финансовыми документами и читал лекции, но все — словно воспроизводя заевшую запись со старой пластинки. Да, он все еще помнил, что такое "пластинка" и "электрофон". В той, прежней жизни, когда ему еще не исполнилось и десяти, у них в семье в дальнем углу стоял разболтанный, но рабочий проигрыватель, на который он любил иногда ставить древние исцарапанные диски. Из динамиков лились мелодии и песни, перемежаемые треском и шипением — и таким же треском и шипением с недавних пор заполнилась вся его жизнь.

Прежнее существование, Текира казались ему страшно далекими и не более настоящими, чем окружающий его какой-то игрушечный мир. Неожиданно реальными и объемными выглядели лишь воспоминания о… чистилище? Преддверии загробной жизни? Спокойная умиротворяющая пустота, жемчужно-серое сияние и прекрасное лицо ангела Господня, склонившееся над ним и спрашивающее… что? Большую часть вопросов его память не сохранила. Он помнил лишь тихое счастье, что Господь не забыл его и не сбросил его душу в бескрайние мрачные пустоты безвременья.

Господь ли? Он точно знал, что умер. Страшные рези в кишечнике, непрестанный понос и мучительную жажду не удавалось унять никакими лекарствами. Вероятно, несмотря на тщательные меры гигиены он умудрился проглотить какого-то неизвестного цивилизованной медицине местного микроба. Брат Явана, по совместительству выполнявший функции врача миссии Церкви Колесованной Звезды, мог лишь бессильно молиться у его загаженного блевотой смертного ложа. Найти же в Сураграше другого квалифицированного врача в радиусе тысячи километров от миссии было не проще, чем алмаз в Сахарных горах. Ему смутно помнилось, что брат Явана забрал единственный остававшийся на ходу джип, чтобы за тридцать верст по лесным дорогам поехать в Мумму, к Карине Мураций, с которой Фасар виделся однажды в дни ее плена. Но доехал ли он и успел ли вернуться — в памяти не осталось. Ужасный черный провал небытия стер из памяти часть воспоминаний и превратил остальные в обрывки старых фотографий. Вроде бы и помнится что-то, но словно чужое, не свое.

Мир, в котором он сейчас находится — чье он порождение? Господа? Или злобных демонов? С ним говорил ангел — но не было ли то просто наваждением?

Окружающий его мир Сайлавата… Здесь знали Господа, но совсем не такого, в какого Фасар привык верить в прежней жизни. Здешний Господь сосредочился в Глазе Бога, безусловно, благом сияющем артефакте, способном на настоящие чудеса, но всего лишь артефакте. Он исцелял безнадежно больных и пробуждал в детях Защитников, разгонял тучи и защищал от бурь суда на далеком морском побережье, останавливал эпидемии и дарил урожаи, но настоящего Господа в нем не чувствовалось. Боже, не раз вопрошал Фасар в последние недели, испытываешь ли ты крепость моей веры среди лже-верующих? Должен ли я сделать что-то, чтобы наставить их на путь истинный? Или ты хочешь, чтобы я взглянул на жизнь иными глазами?

Или… или же тебя попросту нет? И все происходящее — дело рук не Господа, но человека или иного обыденного существа? Могли ли какие-нибудь инопланетяне просто перевезти его, бессознательного, на другую планету?

Страшная мысль все чаще и чаще посещала его ночами, а в последнее время и днем. Не потерял ли он веру в Господа, отдавшего жизнь свою в мучительной казни на колесе? Та злосчастная диссертация, из-за которой его фактически сослали в Сураграш — не стала ли уже она свидетельством его отвращения от святых путей веры, проповедуемой Церквью Колесованной Звезды? И что же делать ему сейчас? Ангел предупредил его, что в здешнем мире людьми с Текиры являются только дети — и еще некоторые взрослые на ключевых постах. Кто же остальные? Демоны? Или просто жители иной планеты?

С Текиры ли брат Гнесий? Да и брат Сумарто, если уж на то пошло? Помнят ли они прежнее существование? Может ли он довериться им в своих страданиях?

Май. Май Куданно. Что-то в имени мальчика-иномирянина волновало его. Кажется, он откуда-то его помнил. Мальчик — точно с Текиры. Как он попал сюда и осознает ли он свою прежнюю жизнь, большой вопрос, но ответить на него можно и потом. Прямо сейчас важно одно: ему не должен быть причинен вред. И ему, и прочим детям независимо от академии, в которой они обучаются. Возможно, именно для того Господь и привел сюда самого Фасара.

— Вероятно, все-таки мне придется выбраться в город, — нарушил молчание приор. — Кое с кем следует поговорить лично — и не через шар, а с глазу на глаз. Завтра с утра, пожалуй что, и съезжу. Заодно и в Махотрон загляну. Не прогонишь, брат Фасар?

— С большим удовольствием приму в наших стенах такого замшелого отшельника, — усмехнулся ректор, стараясь выглядеть как можно более естественно. — А то многие наши ученики даже и не верят, что ты существуешь. Шепчутся, что ты просто легенда, которой пугают новичков. Когда ты в последний раз выбирался из Мировой Сферы, а? Полгода назад? Год?

— Ну, домосед я, — Гнесий развел руками. — Что поделать. Душа моя прикипела к Глазу Бога и не может оставить его даже на час. Но завтра я себя преодолею. Однако же время позднее, братья. Я могу приказать заложить коляску. Или же оставайтесь на ночь. В казармах есть свободная гостевая комната, а перед сном мы еще всласть поболтаем о днях былых и днях грядущих.