Большевистские командиры и чиновники отмечали, что «определенно идейным движение назвать нельзя» и «какого-либо строя, долженствую­щего заменить существующий строй, каких-либо преобладающих идеалов в повстанческой массе указать невозможно». В случае гипотетической победы восставших это предвещало новую острую борьбу: «Читая воззва­ния, циркулировавшие среди восставших, приходишь к выводу, что вос­ставшие как будто и не ищут общей политической платформы для идейно­го объединения движения; чувствуется, что основой для прочной спайки всех восставших - на первое время, конечно, - (было) достаточно общего стремления «освободиться от коммунистов», в коих усматривается корень зла, который формулируется как крайнее обеднение, отбирание последне­го куска, подчас весьма неразумно и грубо осуществляемое...»[159]

На фоне настоящей крестьянской войны оживилось и рабочее движе­ние. Недовольство городских трудящихся было вызвано, в первую оче­редь, плохим продовольственным положением, неравенством в распреде­лении и привилегиями государственных и партийных функционеров. Еще в августе 1920 г. московские рабочие-трамвайщики бастовали, требуя бо­лее равного распределения. В конце января - начале февраля 1921 г. по столице прокатилась волна стачек протеста против неравенства и приви­легий (на механическом заводе Листа, машиностроительной фабрике №5 и др.); соответствующие резолюции принимались собраниями московских пекарей и металлистов[160].

В Петрограде в феврале 1921 г. хлебный рацион был сокращен до 1/2 фунта, несмотря на крайне холодную зиму, практически не было топлива. Из-за нехватки топлива некоторые заводы остановились; большевистские власти города постановили временно закрыть их и перевести рабочих на половинный рацион. В то же самое время стало известно, что члены пар­тии на заводах и фабриках получили новые порции одежды и обуви, в то время как остальные должны были по-прежнему ходить в обносках. Такое явное и откровенное неравенство вызвало взрыв негодования. Трудовые коллективы закрываемых предприятий созвали собрание, но оно было запрещено властями. В этих условиях 22 февраля 1921 г. вспыхнула пер­вая стихийная стачка на Трубецкой фабрике с требованиями увеличить продовольственный рацион и распределить имеющийся запас обуви. Власти отказались от переговоров и послали против рабочих «красных курсан­тов», которые открыли огонь в воздух. В знак протеста забастовка стала распространяться на другие предприятия города, и власти ввели чрезвы­чайное положение. Бастующим был объявлен локаут, если они не вернутся на работу. Однако стачка продолжала расширяться, к ней примкнул Пути- ловский завод. В городе появились листовки, критикующие запрет собра­ний трудовых коллективов, плакаты с требованием прав и свобод. В них говорилось: «Необходимо коренное изменение всей политики власти, и, в первую очередь, рабочим и крестьянам нужна свобода. Они не желают жить по большевистской указке, они хотят сами решать свою судьбу. То­варищи, поддерживайте революционный порядок. Организованно и на­стойчиво требуйте: Освобождения всех арестованных социалистов и бес­партийных рабочих. Отмены военного положения; свободы слова, печати и собраний для всех трудящихся. Свободных выборов завкомов, профсою­зов и советов»[161]. Некоторые агитировали за Учредительное собрание, но большинство рабочих не поддержали этот призыв. В городе назревало восстание. Командующий 7-й армией М.Н.Тухачевский сообщал Ленину: «...рабочие в Петрограде определенно ненадежны... И если провести ми­лицию в рабочем районе, даже таком, как Петроградский, то никто не мо­жет гарантировать, что в тяжелую минуту рабочая милиция не выступит против Советской власти. По крайней мере, сейчас я не могу взять из Пет­рограда бригады курсантов, т.к. иначе город с плохо настроенными рабо­чими было бы некому сдерживать»[162].

Начались массовые аресты бастующих рабочих. Власти не надеялись на лояльность петроградского гарнизона и вызвали отборные части из провинции; 2 марта было введено осадное положение, за забастовку пола­галась смертная казнь. Голодные и измученные рабочие продержались до 8-9 марта, после чего их стачка сошла на нет.

Но в поддержку трудящихся Петрограда выступили моряки и рабочие соседней крепости Кронштадт. Команды кораблей приняли резолюции солидарности с бастующими.

Кронштадтцы знали о том, что происходит в стране и обсуждали это между собой. Как вспоминал С.М.Петриченко (в дни восстания - предсе­датель Временного революционного комитета), «побывавши в отпуске, каждый возвращавшийся, убедившись в действительности, что творится в России, становился вооружен против самодурства, произвола и насилия комиссародержавия, каждый возвратившийся... рассказывал своим товари­щам о тех ужасах, которые царят в России»[163]. Моряки потребовали встречи с рабочими Петрограда и направили для этого делегацию, которая предста­вила доклад о положении в городе.

1 марта на Якорной площади Кронштадта состоялся общегородской митинг с участием 16 тыс. человек. На нем была принята резолюция, в которой содержались требования: провести свободные выборы в Советы; предоставить «свободу слова и печати для рабочих и крестьян, анархи­стов, левых социалистических партий», свободу собраний, профсоюзов и крестьянских объединений; освободить «всех политических заключенных социалистических партий, а также всех рабочих и крестьян, красноармей­цев и матросов, заключенных в связи с рабочими и крестьянскими движе­ниями»; собрать беспартийную конференцию рабочих, солдат и матросов Петрограда, Кронштадта и губернии. Ряд положений резолюции касался прекращения террористической и диктаторской политики большевистской партии. Участники митинга потребовали упразднить партийные политот­делы и партийные отряды на предприятиях и в воинских частях. Эконо­мические пункты включали ликвидацию заградительных отрядов, введе­ние равного распределения продуктов питания («уравнять паек для всех трудящихся, за исключением вредных цехов»), признание свободы кресть­янского земледелия и ремесленной деятельности, ведущихся без примене­ния наемного труда: «Дать полное право действия крестьянам над своею землею так, как им желательно, а также иметь скот, который содержать должен и управлять своими силами, то есть не пользуясь наемным тру­дом»[164]. По существу, это была программа продолжения социальной рево­люции в России в сторону общественного самоуправления и равенства.

До перевыборов Совета управление Кронштадтом 2 марта было пере­дано Временному революционному комитету (ВРК), выбранному делега­тами кораблей, воинских частей, мастерских и профсоюзов. Среди членов ВРК не было известных членов политических партий, но некоторые со­чувствовали анархистам и максималистам. В радиообращении Кронштадта говорилось: «Мы свергли у себя коммунистический Совет, и Временный революционный комитет на днях приступает к выборам нового Совета, который, свободно избранный, будет отражать волю трудового населения и гарнизона <...> Мы за власть Советов, а не партий, за свободно из­бранное представительство трудящихся <...> В Кронштадте вся полнота власти в руках только революционных матросов, красноармейцев и ра­бочих <...> Да здравствует революционный пролетариат и крестьянство!.. Да здравствует власть свободно избранных Советов!»[165].

3 марта начала издаваться газета «Известия ВРК». На ее страницах была сформулирована программа антибольшевистской «Третьей револю­ции», революции, которая должна была привести к социалистическому строю народного самоуправления трудящихся. «Совершая Октябрьскую революцию, рабочий класс надеялся достичь своего раскрепощения, - подчеркивалось в документе «За что мы боремся», опубликованном в но­мере за 8 марта. - В результате же создалось еще большее порабощение личности человека <...> Трудовая Россия, первая поднявшая красное зна­мя освобождения труда, сплошь залита кровью замученных во славу гос­подства коммунистов. В этом море коммунисты топят все великие и свет­лые задачи и лозунги трудовой революции». Большевистская партия «не является защитницей трудящихся, каковой она себя выставляла, ей чужды интересы трудового народа, и, добравшись до власти, она боится лишь потерять ее; а потому дозволены все средства...».