Социал-демократические оппоненты большевиков обоснованно от­вергли притязания режима «военного коммунизма» на какой бы то ни было социалистический характер. Современный государственный капи­тализм, подчеркивал, например, А.А.Богданов, - это возникшая под воз­действием милитаризма и заимствующая армейские распределительные методы «организация общества и по происхождению, и по объективному смыслу вполне подобная организации, возникающей в осажденных горо­дах. Ее исходный пункт и основа развиваемых им форм - военный потре­бительский коммунизм; ее движущая сила - прогрессивное разрушение общественного хозяйства; ее организационный метод - нормировка, огра­ничение, осуществляемое авторитарно-принудительным путем». Такая политика не имеет с социализмом ничего общего: «Социализм есть преж­де всего новый тип сотрудничества - товарищеская организация произ­водства; военный коммунизм есть прежде всего особая форма общест­венного потребления - авторитарно-регулируемая организация массового паразитизма и потребления. Смешивать не следует»[84].

С.Загорский констатировал, что «все коммунистические реформы имеют исключительно бумажное существование. Отмена частной недвижи­мой и отчасти движимой собственности не препятствует тому, что не только предметы домашнего употребления, но и городские дома служат объектом частной торговли. Несмотря на муниципализацию городской недвижимо­сти, дома и городские участки продаются и покупаются в советской рес­публике так же, как и при прежнем частно-капиталистическом строе... Промышленные и торговые предприятия национализированы советской властью, но акции акционерных компаний служат предметом широкого биржевого оборота»[85].

Подавив последние элементы рабочего самоуправления, большевист­ская власть перешла к наступлению на экономические завоевания наемных работников. 9 июня 1918 г. Совнарком постановил допустимость сверх­урочных работ в металлической промышленности в Москве, затем на многих предприятиях (в железнодорожных мастерских, на военном про­изводстве и др.) был фактически отменен 8-часовой рабочий день и введен 10-12-часовой. В 1919 г. почти повсеместно завершился переход от поча­совой оплаты труда к сдельной. Чтобы принудить «несознательных» рабо­чих трудиться более интенсивно, широко применялась система штрафов и премий. Администрацию особенно возмущало то, что работники нередко уносили с предприятий домой полуфабрикаты и изделия, чтобы хоть как-то сводить концы с концами в те голодные годы. «Диктатура пролетариата» перешла к открытым репрессиям против пролетариата. «Для предотвра­щения расхищения фабрикатов и задержания лиц, похитивших их, рабо­чие подвергаются обыску специально поставленными на то лицами, - ука­зывалось, к примеру, в «Правилах внутреннего распорядка для рабочих и служащих при Ярославской прядильно-ткацкой фабрике». - При обыске рабочие должны соблюдать порядок и не производить шума. Виновные подвергаются взысканию по табели, как нарушившие внутренний распо­рядок фабрики». На той же фабрике в 1920 г. применялись следующие меры наказаний: за 1 день прогула - строгий выговор, а при повторении - лишение продовольствия на срок до 1 недели и больше; за прогул от 2 до 4 дней - сверхурочная (иногда бесплатная) работа по 2 часа в течение не­скольких дней; посылка на принудительные работы; увольнение; «заклю­чение в концлагерь». Эту ситуацию можно считать типичной. В мае 1920 г. правительство приняло декрет, официально вводивший наказания в виде лишения зарплаты и части заработанных премий и принудительных отработок. Рабочие, отсутствовавшие свыше 3 дней в месяц, осуждались судом за «саботаж»[86]. Более серьезные и коллективные акты протеста, к примеру, забастовки, подавлялись с помощью локаута.

Режим приступил к принудительному закреплению многих рабочих и служащих на предприятиях и учреждениях. В ноябре 1918 г. милитариза­ция труда была введена на железнодорожном транспорте, затем распро­странилась и на другие отрасли хозяйства. В марте 1919 г. Совет обороны объявил о мобилизации работников морского и речного флота, занятых на ремонте судов и доставке топлива, а также всех рабочих Подмосковного угольного бассейна. В мае того же года были мобилизованы все почтово­телеграфные работники, в июне - прикреплены к своим предприятиям заготовители топлива. В 1920 г. на военное положение были переведены работники лесной, угольной, торфяной, нефтяной промышленности, ряда бумажных и картонных фабрик, целлюлозных и древомассных заводов, водного транспорта. В начале 1920 г. были образованы специальные «Тру­довые армии». Самовольное оставление работы мобилизованными прирав­нивалось к дезертирству и каралось по законам военного времени (вплоть до расстрела).

Большевистские власти категорически отвергали распространенные в массах стремления к большему социальному равенству, воспринимая их как «уравниловку». По словам С.Загорского, «зарплатная политика, прак­тикуемая в Советской Республике, ничем не отличается от старой пред­принимательской политики»[87]. «Военный коммунизм» отнюдь не сопро­вождался смягчением социальных различий в городах. Уже в марте 1919 г. имелась целая иерархия различных зарплатных категорий. Рабочие полу­чали от 600 до 1150 руб. Жить на эти деньги было невозможно. Зато выс­шие функционеры и специалисты получали до 3 тыс. руб.[88] Позднее все ставки были увеличены в несколько раз. Правда, в условиях гражданской войны и инфляции деньги уже мало чего стоили, и фабрично-заводские рабочие получали большую часть зарплаты (79% в 1919 г. и около 92% в 1920 г.) в натуральной форме (продовольственные пайки, производствен­ная одежда, коммунальные услуги ит.д.). Но и эта часть распределялась крайне неравномерно, несмотря на принятое 13 апреля 1919 г. ЦК больше­вистской партии решение ввести единый классовый паек, уравнять распре­деление продуктов между рабочими и служащими и уничтожить привиле­гированное положение последних. К декабрю 1919 г. имелось 6 различных видов продовольственного снабжения рабочих и служащих. Паек, полу­чаемый по карточкам, был меньше физиологической нормы. По свидетель­ству одной из руководительниц партийной агитационной работы Александры Коллонтай, голодный паек вызывал у рабочих, особенно женщин, чувство отчаяния и безысходности[89]. В апреле 1920 г. разрыв в зарплате был увели­чен: соотношение между заработком высшей и низшей категориями рабо­чих теперь составляло 8:1[90].

Привилегии и неравенство в распределении и снабжении вели к рас­тущему недовольству среди рабочих. Особую ненависть вызывали приви­легии партийных функционеров и «комиссаров». «Почему у Вас в Барнау­ле много гадов, которые сидят на тепленьком местечке и кушают жареные котлеты...? - спрашивали, например, алтайские крестьяне представителей большевистского начальства в апреле 1920 г. - Мы кровь проливали в Си­бири, чтобы уничтожить этих гадов, а власть их огораживает штыками... Раз эта власть смотрит на этих гадов с опущенными глазами, то мы, кре­стьяне, организованным порядком, с пилами и топорами, с кольем и пика­ми пойдем на этих волков, прикрывшихся овечьей шкурой, чтобы наша кровь в Сибири не проливалась зря»[91].

Снабжение верхушки партии и правительств в Москве осуществля­лось до марта 1919 г. через особый кооператив «Коммунист». В мае 1919 г. Оргбюро ЦК большевистской партии поручил продовольственному отде­лу Моссовета просить предоставить в его распоряжение «определенное количество предметов широкого потребления, чтобы иметь возможность удовлетворить запросы центральных учреждений». Главпродукт Нарком- прода образовал специальный фонд предметов ширпотреба для снабжения новой элиты. С конца года «ответственным специалистам» центральных ведомств выдавались добавочные пайки через Московское потребитель­ское общество. Система привилегированный пайков была одобрена Сов­наркомом 14 июня 1920 г. Работали также столовые ВЦИК, Совнаркома и Коммунистического Интернационала. Подобная система привилегирован­ного распределения существовала и на местах[92]. В «красной» России фор­мировался новый господствующий класс.