Моррис. Хотя все-таки уже двадцать два года.
Норман. И в горе, и в радости, как говорится.
Моррис. Вот-вот.
Норман. А ведь чем дальше — тем хуже, так ведь?
Моррис. Тоже верно.
Норман. Но, с другой стороны, у вас сейчас вроде как новый старт, правда?
Моррис. Думаешь?
Норман. Точно тебе говорю. Кто-то там, наверху, очень хорошо о тебе позаботился, старик.
Моррис. Скажешь тоже.
Норман. А что еще вам надо? Теперь у вас все наладится. Но я вот что тебе скажу: если бы я выиграл, я бы от своей ушел — на следующий день! Я тут как-то даже купил билет мгновенной лотереи, где просто стирать надо. Куда там! Стирай-не стирай — один пшик.
Моррис. Да, вот кто деньги гребет лопатой!
Норман. А ты, старик, ты ведь будто заново родился! Сам подумай: ты же можешь делать абсолютно все, что пожелаешь. Вот это я называю новой жизнью. Все, что только пожелаешь! Хоть на рыбалку ходи каждый божий день!
Моррис. Но не факт, что я что-то поймаю.
Норман. Да если бы ты только захотел вернуться к старой клубной жизни, это же всего один телефонный звонок! «Аллё! Говорит Моррис, ударник и миллионер!» Ты бы мог вернуться в группу Конни Уайлд, они бы тебя с руками оторвали.
Моррис. Это мысль.
Норман. А уж там тебе с ней точно что-нибудь да обломится, а, старик? Еще будешь меня благодарить.
Моррис. Однако двадцать два года «семейного счастья»…
Норман. Зато это твой шанс поступить так, как тебе заблагорассудится. Ты можешь даже дать денег своей сестре Вере, чтоб она больше не горбатилась в той парикмахерской.
Моррис. Она все что-то говорит про переезд. Ее муж Даг получил новую работу.
Норман. Все пути открыты, Моррис!
Моррис. Прямо-таки «прекрасный новый мир»[2].
Норман. Ты матери уже рассказал?
Моррис. Нет еще.
Норман. Ее аж удар хватит.
Моррис. Надеюсь, что нет. У нее и так уже четыре было.
Моррис и Норман смеются.
Музыка: «Storm in a Teacup» группы Four Seasons.
Сцена 3
Больничная палата.
Молли, мать Морриса, лежит на широкой больничной кровати. Ей под восемьдесят, она выглядит очень больной, но, тем не менее, у нее ясный, живой взгляд.
Входит Моррис; на нем короткая куртка. Он молча смотрит на мать.
Моррис. Ну, как ты?
Молли. Что-то ты поздно сегодня.
Моррис. Никак не мог припарковаться.
Молли. Уже почти десять.
Моррис. Да нет, еще только семь…
Молли. Почти десять часов!
Моррис. Ладно, какая разница… (Садится у кровати.)
Молли. Я думала, ты уже не придешь.
Моррис. Ну конечно, я ведь всегда опаздываю, ты это хотела сказать?
Молли. И всю жизнь опаздывал.
Моррис. Вот-вот.
Молли. Всегда и везде, даже когда был маленький.
Моррис. Мгм.
Молли. Вечно все делал не вовремя.
Моррис. Ну да.
Молли. С детства был маленьким паршивцем.
Моррис. И что мне теперь — удавиться?
Молли. Вечно чем-то недоволен. Что бы мы для тебя ни делали — всем недоволен!
Моррис. Ты бы лучше отдохнула, мама.
Молли. И еще чертыхался.
Моррис. Кто?
Молли. Ругался, как сапожник.
Моррис. Кто — я?!
Молли. Черт-те это, черт-те то…
Моррис. Да не может быть!
Молли. Вечно ругался.
Моррис. Наверное, от тебя набрался.
Молли. Да я никогда в жизни…!
Моррис. Больше-то особо нечего было взять.
Молли. Помню, мы как-то были в Блэкпуле, и мы с твоим отцом пошли взглянуть, что делается на улице. Дождь лил, как из ведра. Ты не помнишь?
Моррис. Ты мне это рассказываешь каждый раз, как я прихожу.
Молли. И вот лило, и лило…
Моррис. И что дальше?
Молли. Потом ты спустился к двери. На тебе было теплое клетчатое пальто, что тебе дедушка купил, помнишь? И ты сказал: «Я в такую хреновую погоду не никуда не пойду, не хочу засрать пальто».
Моррис. Не помню.
Молли. Прямо так и сказал: «хреновая», «засрать».
Моррис. Нет, не помню.
Молли. Я еще сказала твоему отцу: и где только он такого нахватался?
Моррис. Понятия не имею.
Молли. Все время выражался.
Моррис. И с тех пор никак не могу остановиться.
Молли. Вот именно.
Моррис. Как ты себя чувствуешь?
Молли. А вот твой отец никогда не ругался.
Моррис. Нет, никогда.
Молли. По крайней мере, дома.
Моррис. Я помню.
Молли. Никогда не ругался.
Моррис. Так как ты себя чувствуешь?
Молли. Я, конечно, не знаю, что он там себе позволял на работе, но дома он никогда не выражался.
Моррис. Это точно.
Молли. Вера заходила.
Моррис. Правда?
Молли. Сегодня днем.
Моррис. Очень хорошо.
Молли. У нее такая ужасная прическа!
Моррис. Да?
Молли. Не знаю, что она с волосами сделала. Уродство какое-то. Торчат во все стороны. И кажется, будто на нее птичка наделала.
Моррис. А-а, я знаю, что ты имеешь в виду.
Молли. И вообще она что-то не очень хорошо выглядит.
Моррис. Неважно выглядит, говоришь?
Молли. Я и то выгляжу лучше ее!
Пауза.
Моррис. Мам, у нас хорошие новости.
Молли. По ночам такая жара.
Моррис. У нас с Джин хорошие новости.
Молли. Да? Ну и слава богу.
Моррис. Вернее, нам страшно повезло.
Молли. Хотела бы я про себя сказать то же самое!
Моррис. Скоро скажешь, мама!
Молли. А я — то думала, она уже не сможет забеременеть.
Моррис. Да нет, я не об этом…
Молли. Напомни, как ее болезнь называется?
Моррис. Эндометриоз. Мам, я не об этом…
Молли. Мне такого не говорили, когда я больше не могла иметь детей.
Моррис. Да я не про это…
Молли. А как без детей-то?
Моррис. Да, да, ты права, мама.
Молли. То есть, я хочу сказать, ведь у меня кроме вас с Верой ничего в жизни не осталось.
Моррис. Ну да.
Молли. А Вера, кстати, прекрасно выглядит!
Моррис. Новая стрижка, да?
Молли. Да, и так ей идет!
Моррис. Мама, мы тут … мы с Джин немного деньгами разжились.
Молли. Кто — ты?
Моррис. Мы с Джин.
Молли. Вот и прекрасно, будет очень кстати, когда ребенок родится.
Моррис. (Шепотом) Мы выиграли в лотерею!
Молли. Какую батарею?
Моррис. (Смеется) Да нет, мы выиграли два миллиона в лотерею!
Молли. Что-о?!
Моррис. Да, правда.
Молли. Ни черта себе!!!
Моррис. Именно! Мы с Джин теперь миллионеры!
Молли. Ну надо же, как повезло!
Моррис. Самим не верится.
Молли. Я вот никогда ничего не выигрывала.
Моррис. Теперь мы сможем о тебе хорошо позаботиться.
Молли. Помню, выиграла как-то сорок фунтов в Бинго, и то очень давно.
Моррис. Теперь тебе не надо ни о чем беспокоиться.